Спорный вопрос

Хват уже долгое время следил за этой самкой. Внешне она мало чем отличалась от его соплеменниц - стройное, хорошо сложенное тело, слегка заострённая морда с небольшими наростами позади ноздрей, тело покрывали чешуя и густая короткая шерсть. Только вот шерсть эта имела не изумрудный, как у сорнанцев, а голубовато-синий оттенок. Для острова Сорна такой окрас не был характерен; как не была характерна пушистая кисточка на хвосте и отсутствие длинных шипов, предмета гордости всех сорнанцев. Нубларка. Хват и сам не понимал, почем он не набросился на неё сразу, вцепившись в эту шкуру когтями и вонзив зубы в глотку. Нарушителей границы двух племён нубларцы и сорнанцы уничтожали безжалостно, если только не было смысла в том, чтобы захватить их живыми - например, если самка обладала красивым пёстрым окрасом или самец обладал достаточной массой. Таких особей стоило попробовать обратить в рабство, но для этого необходимо было загонять, действуя большой стаей: только вымотавшись и не имея возможности бежать или драться нубларец сдастся. В одиночку Хват не имел возможности пленить нарушительницу - но всё пока он притаился в густых папоротниках и лишь следил за ней... Та осознавала, куда забралась - оглядывалась часто, потягивала воздух, крутя головой, и то ли присматривалась внимательно, то ли что-то выискивала. Значит, точно разведчица - вероятно, готовит масштабное нападение на земли чуждого клана. Главное - не спугнуть её, чтобы в Исла Нубларе не только не узнали ничто из выведанного, но и поняли, что соваться в эту сторону не стоит ни в коем случае. Значит, либо захватить врасплох... Либо завлечь в ловушку. Самка замерла на месте и вдруг оглянулась, посмотрев на то самое место, где притаился Хват. Тот даже не пошевельнулся - зато рядом с ним из кустов вылетела небольшая ящерка и спланировала на соседний куст. Успокоившаяся самка снова пошла вперёд, а Хват нагнулся и отвязал от левой задней лапы закостеневший коготь - посмертный подарок его отца, раздавленного тираннозавром. Специально затупленный, коготь соединялся с крепкой лианой, всунутой в пропиленное в нижней части когтя отверстие - не столько оружие, сколько подходящее средство для того, чтобы спутать чьи-то лапы... Или растянуть поперёк дороги. Сейчас нельзя было двигаться наперерез, потому что на движение динозавры реагируют отлично. Ударять надо только наверняка - с первого наскока, а иначе не избежать уже честного, но не обязательно успешного боя. Поэтому Хват выждал, когда вторженка пройдёт мимо и повернётся хвостом в сторону его укрытия. И только после выскочил прямо через шелохнувшийся куст ей на спину, задними впился в хребет, а передними окрутил верёвку вокруг лап неосторожной жертвы. Вскричав от боли, в первую секунду нубларка растерялась - и это решило всё. Спутав её задние лапы, представлявшие наибольшую опасность, Хват потянул коготь на себя, стягивая получившуюся петлю, а затем перешёл на передние. Острые когти царапнули по его груди, без вреда соскользнув по чешуе и выбив только пух, а затем соранец пресёк и эту попытку сопротивления, связав лапы противницы вместе спереди. - Я из-за тебя чуть своего когтя не лишился! - объявил он, вытирая окровавленное природное оружие о землю. Коготь отца он отцепил и вернул на место - под лиану, двумя кольцами охватывающую лапу самца. - У тебя лишний есть, - гневно мотнула хвостом соранка, попытавшись им подсечь обидчика - куда там! Он всё равно думал сейчас о другом. Выпрямившись по праву победителя, Хват осмотрел пленённую хищницу поочерёдно левым и правым глазом, мотая головой, будто снова примеривался к броску. Но на самом деле он просто размышлял, как поступить с захваченной самкой. Просто убить без всякого сожаления? Помучить сначала и так отдохнуть от трудных будней? Принести в свою стаю, чтоб выпытать все планы её племени? Или развлечься безо всяких затей - с последствиями в виде кладки яиц или без? - Не выйдет, ведь ни меня, ни тебя не найдут, - ухватив за длинный, бьющийся хвост зря храбрившуюся самку, динозавр потащил её по земле к обрыву в глубокую реку. - Если не любишь плавать, отвечай честно - сколько вас здесь и где остальные! И только попробуй соврать, что весь ваш клан сбежался в земли нашего - они бы сделали это одной группой, чтобы проще было отбиться! Клокочущая неподалёку вода перепугала самку, но вместо того, чтобы раскрыть пасть, та принялась дёргать хвостом, пытаясь вырвать её из лап Хвата. Но он не зря получит такое имя - легко дотащив самку до края земли, он перевернул её на бок - пенящаяся быстротечная река и глубокое небо создавали резкий контраст, от которого пленница замерла в ужасе. - Мой отец был одним из лучших охотников племени! И он знал, как разговорить даже нубларцев! - тем временем зарычал Хват. Убедившись, что самка находится в равновесии, он придавил задней правой её хвост и наклонился к её животу, высунув язык. Зарычав и заклекотав в ужасе, противница дёрнулась, пытаясь раскачаться или достать когтями до противной морды, но ничто из этого не увенчалось успехом. Длинные и острые кромки когтей бессильно царапались недалеко от Хвата, но достать до него не могли. А он, пользуясь положением, вытянул язык и, нагнувшись, нажал им на самочью щёлочку. От прикосновения нубларка издала непонятное полурычание, изгибая голову и смотря на своего противника. Усмехнувшийся про себя Хват на этот раз ткнулся мордой, носом поглаживая ложбинку дейнониха и вынуждая ту снова залиться не то рычанием, не то писком. - Что ты делаешь? - проговорила она. - Боль нубларца не расколет, - мягкое бодание Хвата вынуждало самку прикладывать все усилия для того, чтобы лежать смирно. - Зато стоит вас приласкать, так вы становитесь смиреннее игуанодона, который увидел тираннозавра! Такие же... - его грубый шершавый язык лизнул самку. - Безвольные. Она снова выгнулась, уже едва сдерживая радостный оскал, обвисая головой вниз, так что носа уже касались мелкие капли брызг. Рептилия не могла не признать, что этот самец прав, но даже в этом подвешенном состоянии она ничего не выдаст ему! Просто потому, что думает о другом. Адреналин и подступающая к голове кровь отчего-то лишь заводили сильнее, хотя и тело яростно сопротивлялось, и разум предпочитал достойную смерть бесславной. Но и Хват знал, как смутить разум. Стенки самки наконец раздвинулись и его язык проник внутрь, вынудив нарушительницу вздрогнуть. Пальцы её задних лап дрогнули, она попробовала перевернуться на живот, но прикосновение когтей самца пригвоздило её к месту. Ей не позволял сорваться в пучину только вес насильника на хвосте - от этого на его границе с животом чувствовалась сильная растянутость, делавшая ещё уязвимее для языка. Крутя им внутри, Хват изматывал и нежил свою добычу, вызывая спазмы удовольствия и заставляя пылать от стыда... Тем более когда динозавр ухватился передними лапами за собственный распрямившийся пенис. Кончик хвоста самки задрожал. Достоинство сорнанцев нубларцы ценили настолько высоко, что самцов-пленников кастрировали, а нубларцы их племени пожирали детородные органы для укрепления собственной силы. Только вот самки обычно раньше других захватывали самцов-рабов и пользовались ими до того времени, пока закон не позволял им вступить в брак с представителями собственного племени. Теперь же сорнанец властвовал над ней и это разожгло возбуждение пленницы: она сама желала того, чтобы самец вошёл в неё. Но он продолжал мучить её языком, не стремясь глубоко, и предпочитал иметь себя сам - очень близко, но вне досягаемости связанной самки. А она не могла ни его, ни себя потрогать ни хвостом, ни конечностями, ни тем более головой - только с ненавистью и голодом пялиться на прекрасный вид чужого удовольствия. Но оставалось только облизываться и щёлкать челюстями, прикусывая язык, рваться в лианах и снова дёргаться, едва сдерживаясь, чтобы взмолиться о пощаде! Шум бегущей реки полностью заглушил шум в голове - открывая и закрывая пасть, самка зажмурилась, балансируя теперь не только на краю реки, но и между состоянием вольной охотницы и бесправной рабыни. Всего одно слово, вырвавшееся помимо её собственной воли, сделало бы её собственностью этого гнусного ящера. Этого нельзя было допустить... Но и бороться сил у неё больше не было. А напор только удвоился, когда, оставив себе только одну лапу, длинным когтем другой передней Хват стал очерчивать щель, водить по ладоням передних и задних самки, надавливая кончиком в чешую и рождая жуткую, ломающую щекотку. Самка сжимала зубы, но уже через несколько настойчивых прикосновений издала слабый смешок - а потом ещё один, и вдруг рассмеялась в голос, потому что коготь самца перемещался со стоп на ладони и безжалостно расщекочивывал самку. Вся её сила воли рассыпалась в прах - ни один ударом когтем, ни одно нажатие клыка не смогло бы сделать то, чего добился Хват. - По-о-ощади! - взмолилась она. - Я... Я больше не могу! Хват, скалясь до ушей, шагнул одной лапой вперёд, от чего самка взвизгнула, а потом захохотала в голос, когда коготь задней - смертоносный, но сейчас лишь просто ломавшей сопротивление - часто застучал по лобку и окрестностям бёдер. Бедная самка почувствовала, что медленно сползает в обрыв, но не могла остановиться и продолжала агонизировать от смеха. - Подчинись мне, и я вытащу тебя и отымею как следует! Она была готова сделать это - давясь от смеха, застыв над пропастью, с полностью опустошённым сознанием и уничтоженной волей. Судьба бездумной игрушки племени, живущей только ради ублажения самцов, стала для неё неизбежностью - и как раз в этот момент берег обвалился под ней и самка, всё ещё продолжая смеяться, упала в реку. Хват, рявкая, успел отскочить на берег, вне себя от ужаса. Вот он уже обладал поддавшейся нубларкой - и сразу после потерял всё, что приобрёл! Это выбило из себя и ввело в ступор, а потом, когда на поверхность начали всплывать пузырьки - зарычал от досады. А самка хотела бы это сделать... Но не успела. Бедняжку оборвали почти на оргазме, на пике чувств - даже лёгкие не вышло наполнить как следует! Вода мигом остудила её порыв, лизнув щёлку не как самец, напористо-приятно, а холодно и пугающе. Связанные лапы задёргались, пытались вырваться из туго затянутых петель - но даже подцепить когтем их не выходило! Опустившись на дно спиной вниз, нубларка забурлила, взмахивая хвостом, и перевернулась на живот. Сердце гулко стучало - нужно было срочно всплывать, но со связанными лапами выплыть у неё не было ни единого шанса! Течение понесло динозавриху к далёкому морю - неспешно, так, что она никак не могла надеяться достичь его при своей жизни. Ей отводилось уже совсем немного. Угодные объятия обводили каждый изгиб, гладили напряжённый, вжатый живот, с хищной резвостью царапавшиеся лапы и пылавшее только сильнее лоно. Прохладная влага давила на ноздри и порой просачивалась малюсенькими потоками через зубы, отдающие реке взамен пузырьки из пасти. Самочка была бы готова отдаться кому угодно в рабство, лишь бы спастись! Она молила об этом рыками и стонами через сжатые челюсти, безнадёжно закатывала глаза. В последний раз попытавшись оттолкнуться лапами от дна, она добилась лишь того, что перевернулась на бок и налетела на что-то спиной. Боль не смогла перекрыть ощущения в её лёгких - казалось, что внутри самки разгорелся настоящий лесной пожар, как тот, что вспыхнул от удара молнии на Нубларе пару лет назад. Только не дождь должен был затушить жар, а глоток воды, который самочка совершит несмотря на все попытки сжать зубы и который наверняка окажется для неё последним. Сознание сдалось окончательно - понимало, что смерти не избежать, что она уже наступила. Но тело сопротивлялось с невиданной прежде яростью. Билось, сворачивалось и распрямлялось, махало лапами и рвало когтями мерзкую жидкость. Челюсти клацали, упуская последние бурлящие выдохи, полностью вжавшийся животик дрожал. Самые случайные и самые сильные вырывания перед гибелью. Самочке оставалось мечтать лишь об одном - угасить своё пламя... Не умереть без развязки. Но связанные лапы лишали её возможности совершить даже это - они не доставали до пылающей щёлки. Лёгкие сжимались в недостатке воздуха, хвост, бивший воду, теперь вытянулся от напряжения - задрав перекошенную морду, самка зажмурилась, пытаясь сдержать всё более настойчивый порыв затушить сжигавшее её пламя. В бессилии большие когти дейнониха вонзились в дно, вызывая мельтешение мути, которая охватило самку со всех сторон. Всё равно она не воспринимала уже ничего. Выпрямляясь и подскакивая по дну, она совершала для смерти танец - грациозный, загадочный и заводной. Пустое лоно сокращалось в голодной, холостой развязке, в шею хлынула вода, инстинктивно откашливаемая, но только сильнее заполняющая лёгкие. Зрение не воспринимало ничего, потом отключился и слух, больше не воспринимая гул воды. Поглаживания потоков слабели, язык не ощущал больше на себе создательницу и губительницу всей жизни, нос спокойно вдыхал и выдыхал чужую стихию, а танец плавно замедлялся, оставляя после себя лишь еле заметное подёргивание. * * * В музее Естественных Наук стоит макет динозавра. Когда-то хорошо сохранившиеся остатки группа археологов нашла на дне давно высохшей реки. Несмотря на то, что вид этого динозавра был давно открыт, обнаруженные остатки привели в восторг научное сообщество - хорошо сохранившиеся, они доказывали, что многие динозавры в своё время были покрыты перьями. Теперь у подножья поблёкшего и опутанного вьюнами макета лежали два мокрых велоцераптора — радостно скалившийся самец, поглаживающий лежащую у его лап дрожащую самку. Высунув язык, та преданно смотрела на своего пленителя, виновато вылизывая его шерстинки.