Воздушные замки

Савада прижимает ладонь с растопыренными пальцами к его груди, приостанавливая, осторожно толкает обратно на диван и велит сидеть и не дёргаться. Мукуро мерно дышит, спросонья чувствуя себя характерно странновато; смотрит на мягкие красные кисточки по краям ковра под ногами, в дверной проём на кухню, разглядывает горящую на потолке люстру. Опустошённо вздыхает-зевает. Всё эмоции будто выключились после перенапряжения. Тело у парня болит, под чужой домашней футболкой и штанами, пропахшими лекарствами - обработанные перевязанные раны. Тсуна возвращается с двумя полными дымящегося улуна глиняными чашками, устало садится рядом, ставит одну на журнальный столик, а вторую впихивает в холодные перебинтованные пальцы. Смотрит выжидательно. — Вендиче больше не придут — обрывает тот зыбкую тишину, зарываясь освободившейся рукой в беспорядок на голове — Ну, если ты, конечно, не дашь им вескую причину своими выходками. Мукуро не удаётся сразу в полной мере понять смысл Савадиных слов. Итальянец моргает и не может скрыть удивления на лице. — Ты поручился? — неверяще спрашивает Рокудо, наконец-то сумев додумать до причинно-следственных связей, начиная подозревать какую-то подставу — И с какого же чёрта, Савада? Зачем кому-то спасать собственного врага, уже столько всего натворившего и ещё столько же собиравшегося? У Мукуро создалось впечатление, что мальчишка либо идиот, либо сошёл с ума. — Это было несправедливо — задумчиво отвечает школьник, окончательно добивая туманника — Не хотел, чтобы тебя и твоих друзей постигла такая дерьмовая участь. Снова. — Савада переводит пронзительный взгляд с обоев на его лицо. Иллюзионист удивляется тому, как Тсунаёши может всё ещё думать о справедливости - при его-то новой беспокойной, грязной и избитой жизни с вкраплениями багрового пора бы уже перестать строить опасные воздушные замки и позволять себе думать о правильном и неправильном - в их мире, знаете ли, это не способствует выживанию. Но Мукуро верит, вспоминая, как тёплое пламя обнимает, испепеляя сковавшие его и шеи друзей ошейники стражей мрака. Тсуна тяжело вздыхает, ясно понимая, что ответа не дождётся; достаёт из маленькой сумки на краю дивана баночку с мазью - молния-застёжка вжикает туда-обратно. Пододвигается ближе, медленно - чтобы не спровоцировать недоверчивого Рокудо резким движением; сохраняя открытость жестов тянет пальцы к его лицу и аккуратно обрабатывает царапину. Потом вытаскивает из кармана пластырь и с чувством выполненного долга лепит его на положенное место, разглаживая большим пальцем. *** Школа встречает новых учеников фурором. Мало того, что загадочные иностранцы, дружащие с не особо приметным Савадой и его буйной компанией, так ещё и один из них - высокий красавчик с синими волосами - постоянно подначивает их местное дисциплинарное божество - Хибари-сана. Новички и правда неплохо вливаются в коллектив, но когда Тсунаёши с друзьями идёт на крышу обедать, Рокудо, отмахнувнись от уговоров ММ и Кена, остаётся сидеть в классе - он думает, что не может просто, спокойно, повседневно трапезничать с новыми хранителям Вонголы, любуясь окрестностями с высоты, после всего, что между ними было. Как-то это слишком сюрреалистично. Да и вообще, Мукуро не любит навязываться. После занятий Савада деликатно отстаёт от гомонящей толпы, придерживая Рокудо за локоток, и ненавязчиво начинает развивать тему его сегодняшнего отчуждения. Мукуро видит - лохматый чудила в любой момент готов её свернуть, если заметит, что итальянец против копания в своей прошедшей круги ада грязной душонке. Оба постепенно, неловко и неумело сближаются. Савада будто собирает Мукуро по кусочкам, согревает нутро трепыхающимся маленьким тёпло-пронзительным огоньком; касается своими пальцами его в знак поддержки, иногда грея их, вечно холодные, в своих ладонях, а в случае недовольства всегда убирается из чужого личного пространства; незаметно даже для самого себя треплет итальянца за плечо и ласково-осторожно спускается до предплечья, невесомо истончая подбадривающий жест. Тсунаёши доверяет ему настолько, что засыпает у него на плече за просмотром фильма. Вечерами он окликает засидевшегося на террасе с книгой Мукуро, и скидывает ему из окна своей комнаты любимую безразмерную красную толстовку. Потом спускается сам с двумя чашками горячего шоколада, садится рядом на деревянные ступеньки, цедит напиток минут двадцать-тридцать, наслаждаясь стрекотанием сверчков и благоухающим полисадником Наны, и затаскивает Рокудо в дом, чтобы тот не портил зрение читая в темноте. Хранители, доверяя своему мини-боссу, допускают иллюзиониста в свой круг, сначала относясь с осторожностью, а позже вполне миролюбиво перебрасываясь парой-тройкой фраз. Тсуна позволяет им всем, неугомонным эксентричным идивидуалистам, устраивать заварушки-приперания, чтобы выпустить накапливающуюся деструктивную энергию и утолить их жажду безбашенных шалостей. Одним из итогов становится проигравший спор Гокудера, которому приходится сбривать брови, во время процесса неприлично костерящий на итальянском ехидно улыбающегося разноглазого хитреца и его банду на весь дом Савад. Мукуро поздно осознаёт, что умудрился привязаться к ним всем, поначалу видя одни минусы, но плохо скрывающий улыбку Тсунаёши, заметивший его недоумение с задорными смешинками в глазах, становится одним из первых плюсов. Тсуна приходит ночью к набережной, за в очередной раз забывшим о времени туманником, чтобы вернуть его домой. Рокудо сидит на ещё тёплом от солнца пыльном бетоне с украденными по привычке из магазина пивом и пачкой сушёных фруктов, задумчиво рассматривая звёздное небо, вслушиваясь в тишину заснувшего города и журчание речного потока. По дороге обратно, распивая с Тсуной одну бутылку на двоих за шуточными разговорами и старательно приглушаемым смехом, Рокудо внезапно ловит себя на том, что он счастлив. И в этот момент он понимает, что готов на что угодно, лишь бы Савада оставался таким же и не терял способности строить свои почти счастливые, добрые и справедливые воздушные замки.