Arinn

Крохотная деревушка на юге Рейкьявика давно всеми позабыта – даже вездесущие туристы до неё добираются далеко не всегда. Жаль, наверное, хотя если бы они сюда вдруг нагрянули, от милых сердцу руин не осталось бы и камня на камне. Сумбурно звучит, наверное… Исландия неспешно бредёт между остатками стен. В Рейкьявике чистый воздух – ничуть эта бухта не дымная, а над гейзерами поднимается обыкновенный пар, – но именно здесь дышится особенно легко. Пожалуй, самое дорогое его сердцу место на этом острове. Исландия оглядывается – остроконечную башню Хатльгримскиркьи видно даже отсюда. Впрочем, чему удивляться, она ведь высоченная… Вид с её верхушки открывается отменный – весь город видно, как на ладони. Почти весь – этот пятачок земли со следами каменной кладки так просто не разглядишь. Конечно, время ведь не стоит на месте и город растёт, уже больше тысячи лет прошло со времени основания первой деревушки на острове. Здесь Норвегия его и нашёл. Исландия помнит то время только по рассказам брата и сагам – он был слишком мал. Его собственные воспоминания начинаются лишь века с одиннадцатого, если не позже, но ему всё равно есть что вспомнить… Выцветшие от времени картинки пробковыми корабликами всплывают в памяти, цепляясь друг за друга, и невысокий домик из камня и плавника понемногу восстанавливается перед глазами. Кажется, протяни руку – прикоснёшься к прогретой скупым северным солнцем стене, но Исландия не привык обманываться по милости своего воображения и прекрасно знает, что пальцы встретят пустоту. Но всё равно, какая ностальгия… Здесь стояло большое кресло – для Исландии оно тогда было слишком велико, поэтому он всегда пристраивался на коленях брата и слушал его волшебные сказки. А здесь, на пару шагов левее – массивный деревянный стол и такие же стулья с витиеватыми узорами на спинках. Норвегия сам их вырезал – он любил уют и умел обустраивать быт в лучшем виде. Он вообще красиво работал по дереву и частенько вырезал для младшего брата занятные фигурки. Исландии особенно хорошо запомнились Мунин и Хугин – совсем как настоящие, каждое пёрышко можно было разглядеть. Здесь, у входа, шла затейливая вязь рун. Норвегия говорил, что они оберегают жильё и не пускают через порог нечисть. Наверное, он был прав – ниссе частенько недовольно ворчал и грозил кому-то снаружи метлой, но в дом никто не лез. Из окна был виден хёрг – к нему каждый день стекались люди, даже в самые лютые метели хоть кто-нибудь, да находил в себе силы уважить богов. На стене напротив окна, прямо над камином, висело оружие – Исландия не помнил, когда его использовали в последний раз, а Норвегия не любил вспоминать. Мечу и топору он предпочитал флейту и арфу. Он часто играл вечерами – тогда, казалось, всё вокруг затихало, даже ветер переставал шуршать травой, а ниссе откладывал в сторону свою метлу и слушал. Сам Исландия музыкальные инструменты осваивал с трудом и крайне неохотно, хотя пел очень неплохо – брат высоко оценивал его викиваки, и его похвала всегда грела сильнее солнечных лучей. А тепла здесь и правда не хватало – даром что Гольфстрим смягчал суровый климат, зимой приходилось несладко. С лесами здесь всегда было напряжённо, найти древесину для растопки можно было далеко не всегда – выручало море, исправно поставляющее плавник, а ещё хворост… – Зимой здесь всегда горел камин, – вслух произносит Исландия, с ностальгической нежностью касаясь остатка стены. – Э? Что, уже сам с собой говоришь? – Паффин ехидно посмеивается и пару раз хлопает крыльями. Исландия мысленно желает ему всяческих благ – погрузившись в воспоминания, забыл, что вредная птица тоже здесь. – Точно крыша едет… – Возможно, уже уехала, раз я всё ещё тебя терплю. Нормальные люди таких, как ты, ощипывают и коптят. – Намёк понят. Замолкаю. Паффин и правда замолкает, но Исландия знает, что это ненадолго. Наглец не умеет сидеть тихо, ему обязательно нужно нести всякую ересь, иначе он места себе не находит. Исландия раздражённо фыркает и направляется к тому месту, где когда-то находился хёрг. Каменная основа неплохо сохранилась, даже очень неплохо… На груди – под рубашкой, чтобы никто не видел – висит старый оберег, подаренный братом много веков назад. Вместе с ним Норвегия подарил ему свою веру, не забытую, к вящей радости Исландии, и по сей день. Правда, Асатру всё же отличается от исконной веры, но не так уж сильно. – Ты что, всё ещё это носишь? – снова подаёт голос Паффин. Да, совсем ненадолго его хватило… – Подкоптить или зажарить? – Молчу! – Молчи, – Исландия задумчиво проводит кончиками пальцев по рельефному узору. Касаться тёплого металла приятно. Оберег тоже хранит в себе воспоминания – саги и легенды, традиции, ритуалы… Да не тем он ценен – просто раньше его носил брат. – Долго ты ещё будешь здесь сновать? Я проголодался. – Сегодня на обед будет филе тупика. – Изверг! – Зануда. – Вот обижусь и уйду! – Скатертью дорога. Паффин обиженно шмыгает клювом. Пытаться переспорить Исландию – дохлый номер, это он от старшего нахватался. Что один, что второй – два упрямца, упёртые ледышки. И ведь всё равно как-то умудряются дарить друг другу тепло. Никаких каминов не надо.