В иной жизни мы могли быть братьями

У него сил не хватает встать, чтобы не смотреть на брата снизу вверх. У того ухмылка, как у дикого хищника, готового наброситься на свою добычу. Бьёрн помнит, как Ивар спрашивал про свои глаза у Уббе каждое чёртово утро. У Бьёрна скулы сводит от воспоминаний, в которых брат кричит от боли в ногах. Даже несмотря на то, что старший брат сидит в сырой, пропахнувшей гнилью, темнице, Ивар где-то в глубине души сожалеет о своём решении. У Ивара на лице ссадины и куча порезов. Руки, с огрубевшими пальцами, тянутся к костылю, но сразу же отбрасывают его в сторону. Бьёрн бы помог, но цепи словно сковали не только руки и ноги, а всё тело целиком и полностью. Ивар измотанный от войны и болью в ногах — Бьёрн знает, что они ноют по ночам, и что Ивар едва ли не кричит в подушку, закусывая один её угол между зубов. Бьёрну бы напиться, чтобы не помнить ничего. Чтобы окунуться в то время, когда Уббе и Хвитсерк были детьми, а Сигурд был жив. У Бьёрна неприятно стучит в висках, словно он перебрал с элем. Ему бы не видеть этих глаз, которые исподлобья смотрят на него. Ивар давно мог убить его, так сказать, отомстить Лагерте за смерть своей родной матери. Но его не зря боятся все люди, что слышат про Ивара Бескостного. У Бьёрна жена в Каттегате, которую он, как знает Ивар, бросил, и дети. Конечно, Ивар мог убить их, но когда он смотрит в глаза малышам, передавшиеся им от отца, у него рука опускается. А старшему лишь бы не помнить, как боялся за Ивара в молодости. — Почему ты не убил меня, Ивар? — Бьёрн присланяется затылком к стене, и в его голосе можно услышать одну лишь усталость. У Ивара глаза загораются языками пламени. Он, подобно змее, приближается к Бьёрну, вглядываясь в его лицо. — Я до сих пор не могу простить себе смерть Сигурда. Грудная клетка Бьёрна резко опускается, и из горла, подобно кашлю, вылетает смешок. — Не ври, Ивар. Тебе всегда было плевать на всех нас. Правый глаз Бьёрна не открывался. Заплыл, да покрылся корочкой, окровавленный. Ивар шипит, готовый вот-вот впиться в глотку старшего брата. Бьёрн не боится его. Или же просто хочет так думать. У него тепло по телу разливается. — Лагерта убила мою мать, я должен отомстить. Бьёрн тяжело вздыхает. — Убей меня, и тогда ты получишь то, что хочешь. Он так близко, что только цепи накинуть на шею и ждать, когда глаза, которые Бьёрн так ненавидел и любил, навсегда закрылись. Он не сможет. И Ивар тоже. Это осознание приходит так неожиданно, как если бы на них вылили ведро ледяной воды. — Какой тебе толк от меня, торчащего здесь? — В иной жизни мы могли бы быть братьями, - пожимает плечами Ивар и, подавляя улыбку, подобную оскалу волка, отстраняется , отведя взгляд от бездонных голубых глаз. Проходит какое-то время, и Бьёрн уже был готов заснуть, как совсем близко, буквально в сантиметре от лица старшего брата, раздаётся голос Ивара: — И я никогда не сомневался в тебе. Бьёрну бы руку протянуть, коснуться брата, да задержать дыхание. Он поднимает ладони, звякнув цепями, и проводит линию от скул к губам Ивара. У того демонята в глазах утихают, и сердце начинает биться спокойнее. Его пыл ушёл в никуда, как и приходил. Бьёрн поджимает губы, убирая руку от лица младшего. Ивар усмехается, но без насмешки или гордостью, как привык это делать. — Ты сам сделал такой выбор, брат. - Бьёрн на мгновение прячет своё лицо в грязных ладонях. Конечно, Ивар хотел доказать всем, что он не калека. Что каждый, кто будет говорить его имя, начнёт дорожать от ужаса. Он хотел, чтобы его запомнили. Но всё всегда имеет свою собственную цену. — Порой ради мечты приходиться лишаться чего-то. - Ивар опирается о костыль и, показав взглядом охране на такой желанный, как казалось раньше Бьёрну, ключ. И только сами боги знают, почему у него так неприятно защемило в груди, словно вновь кто-то погиб. — Неужели твоя мечта стоит того, чтобы все боялись тебя? - его слова, как острый наконечник стрелы, заставляют Ивара остановиться в дверном проёме. — Неужели это стоит того, чтобы твоя семья, которая принимала и любила тебя таким, какой ты есть, отвернулась от тебя? Чтобы я, который возглагал на тебя все свои надежды, как и Аслауг, ненавидел тебя? Если бы я только мог, Ивар, то давно бы перерезал тебе глотку. У Ивара в глазах неприятно пощипывает. Слёзы стекает по впалым щекам. И, спасибо Одину, что Бьёрн не видит его лицо сейчас. — Вернись, пока ещё не поздно. - Хотя он знал, что всё наоборот. И Ивар тоже знал. — Ты же понимаешь, Бьёрн. Ивар слышит лязг цепей об плиту и оборачивается. У Бьёрна перехватывает дыхание, когда видит влажные дорожки на лице младшего. Сердце болезненно сжимается в тиски, и к горлу подступает ком. — Ты же понимаешь, Бьёрн, - повторяет тот. — Уже поздно. И когда дверь впервые за несколько месяцев остаётся открытой, когда цепи лежат на полу, когда Ивар с грустной усмешкой на алых губах, которую никто никогда раньше не видел, покидает темницу, тогда-то Бьёрн понимает, что на этот раз погиб он сам.