Однажды будь тебе 14 лет, 28 или 65...
Ты наткнешься на кого-то, кто зажжет огонь внутри тебя, который никогда не не сможет погаснуть...
Однако самая печальная, самая ужасная правда, которую ты когда-либо поймешь...
Это то, что это не тот человек, с которым ты проведешь всю свою жизнь.
(А кто-то и вовсе никогда не ощутит в себе огонек, о котором все говорят…)
На балконе, в полной темноте, стоял молодой парень, бессмысленно наблюдавший, как тлеет сигарета в его руках. По его мнению, сигареты — единственная его плохая привычка, от которой он никогда бы не отказался, может, из-за отсутствия силы воли — черты, перенятой от его матери, или же из-за влияния тех самых сигарет на нервную систему и возможности почувствовать себя расслабленным, даже когда проблем так много, что хоть ствол к виску приставь. Впервые он закурил в двенадцать и после этого делал это изо дня в день, уже более десяти лет.
Его звали Марк Эйзинберг. Немец, переехавший вместе с родителями в Чикаго, когда ему едва ли исполнилось тринадцать. Даже сейчас, спустя года, немецкий акцент все еще полностью не исчез из речи молодого мужчины, делая английский язык немного ломаным и более грубым, а в школьные годы дефект речи, вообще, был его визитной карточкой среди сверстников и главным предметом восхищения девчонок.
Он вошел в квартиру так, как будто она и вовсе ему не принадлежала: медленно осматривая каждый угол, пытаясь обнаружить что-то новое и неизведанное. На кровати в приглушенном свете, исходящим от фонарей города через огромные окна, лежала оголенная девушка, укрытая тонким атласным покрывалом. Марк подошел к ней ближе, внимательно посмотрев, как вздымается грудь при каждом новом вдохе.
Такая очаровательная. Иона Рейун была мечтой миллионов, но принадлежала лишь ему. Вся, до последней капли крови. Темные волосы рассыпались на черной постели, а бледная кожа заметно выделялась на таком контрасте. Красавица американка с правильными чертами длинного лица: заметные скулы, высокий лоб, тонкий нос, густые брови и насыщенные большие голубые глаза, не выражающие ничего. Они были вместе потому, что были одинаковы, словно одного человека разрезали напополам.
Наверное, навечно.
Марк накинул на себя джинсовую курточку и, взяв телефон с тумбочки, вышел прочь из квартиры. Еще никогда ему не приходилось искать вдохновение — оно находило его само, но сейчас он должен был написать новую песню, только вот о чем писать, если уже исписался за четыре года?
Осколки прохладного ветра ударили по лицу, от чего парень поморщился и запустил руки в карманы. Повсюду люди, которым не спится, повсюду, как мрачные тени, они ходили, поникшие в свои мысли. Марк осмотрелся, бросая взгляды на прохожих, наблюдал за ними, и сейчас они стали ему вдруг такими откровенными, какими не были еще несколько часов назад.
Он долго сидел на холодном бордюре возле идеально выстриженного газона, долго думал, всматривался, пока не заметил грустную девушку, поникше переходящую дорогу. Ей было будто плевать, что она идет на красный, что машина может размазать ее по грязному асфальту, казалось, она спит на ходу, как лунатик в своем трансе.
Эйзинберг замер, когда незнакомка проходила мимо, бросив на него короткий взгляд и почти незаметную улыбку.
— Доброй ночи Вам, — сказала девушка так тихо, словно и вовсе без звука, едва шевеля губами.
Ее волосы раздувал ветер и казалось, что она была галлюцинацией, явившейся всего на секунду, стоило ему лишь моргнуть, как она исчезла, навсегда скрывшись из вида.
Галлюцинация, галлюцинация, галлюцинация.
***
— Иона, собирайся быстрее, — Марк бросил в девушку ее же голубой блузкой и устало вздохнул. — Я очень спешу и у меня совершенно нет времени ждать, пока ты оденешься. — оперся всем телом о холодную окрашенную стену закрыв глаза.
— Я чувствую себя проституткой, которую выгоняют после секса, — черноволосая возмутилась, недовольно цокнув языком, но все же попыталась быстрее натянуть на себя узкие джинсы. — Может, в следующий раз прямо среди ночи меня пошлешь домой?
— Может.
— Эйзинберг, порой ты ведешь себя как полный мудак, и в последнее время это происходит все чаще! — громко фыркнула девушка, поправляя растрепанные волосы.
— Ты знала, на что шла, — парень закатил глаза и сложил руки на груди. К чему все эти выяснения отношений с утра пораньше?
— А еще я знала, что заслуживаю лучшего к себе отношения. Черт! Будь у меня больше мозгов, я бы никогда в жизни не влюбилась в тебя, — Иона подошла к Марку, обнимая его. Она хотела убедить себя, что все ее недовольство напрасно, что он здесь, они вместе. Предмет ее любви, рядом с ней, обнимает девушку в ответ. — Где ты был ночью? Я просыпалась, а тебя не было.
Красавица подняла сонные глаза, с надеждой смотрящие на своего молодого человека. Это была ее плохая черта - она часто задавала вопросы, на которые, может быть, и не хотела получать ответы. Девушка боялась того, что услышит.
— По шлюхам ходил, — просто пожав плечами, ответил Марк, немного улыбнувшись, но сразу же вернул серьезное выражение лица.
— Марк! — Рейун сказала это слишком резко и эмоционально, что вызвало смех у Эйзинберга.
— Успокойся, я гулял, — объятья были разомкнуты, и девушка направилась в прихожую. — Со шлюхами, — язвительно добавил парень и последовал за ней. — У меня будет много дел, так что я не знаю, когда мы встретимся.
— В общем, ничего нового, — Иона поцеловала Эйзинберга и перед тем, как входные двери закрылась, добавила: — Ну хоть встретимся - это обнадеживает.
Он стоял под холодными струями душа, пытаясь взбодриться. За эти сутки Марк спал не больше часа и сейчас, когда нужно быть свежим и трезвомыслящим, эта ошибка вышла ему боком. В запотевшем стекле парень видел отражение человека, смотрящего на него в ответ из зеркала.
Марк Эйзинберг не был абсолютным идеалом мужской красоты, как те лица с обложек журналов или афиш фильмов, но которых никогда не встретишь в реальной жизни. Тем не менее девушки вряд ли отдавали себе в этом отчет, раз они, подобно Маргарет Стинк, бессознательно очаровывались и становились жертвами харизмы вперемешку с чудовищной уверенностью. Очень уж необычно сочетались во внешности парня яркие черты лица матери — глупой актрисы, снимающейся исключительно в малобюджетных фильмах сомнительных режиссеров, на премьеру которых приходила, от силы - дюжина человек; строгость вкупе с аристократичностью отца — брокера, владеющего одной из крупнейших брокерских компаний, сколотивший на ней в 90-х годах целое состояние. Ростом под шесть с половиной футов, он был внушающим молодым человеком со строгими и четкими линиями квадратного лица: ярко выраженные высокие скулы и впалые щеки делали его вид ложно истощенным, ровный неширокий нос, тонкие губы, которые парень часто поджимал, делая их еще тоньше, и вечно нахмуренные густые прямые брови. Но самыми выдающимися были глаза, что чернее самой ночи. Слегка раскосые, в оправе темных ресниц, смотрящие на все отрешенно, с некой пренебрежительностью и скукой.
Словом, густые темные волосы, вечно находящиеся в небрежном беспорядке, Марк предпочитал подвязывать банданой, сложенной в широкую полоску, она не позволяла достаточно длинным, до ушей, прядям лесть в глаза и мешать.
Он привел себя в порядок и через полчаса уже сидел в своем автомобиле на Каунти-лайн-роуд, ожидая, когда же кончится эта проклятая пробка, и машины начнут двигаться.
Мобильный телефон, лежавший на сидении рядом, завибрировал, и на дисплее высветилось имя «Стив».
— Чего тебе? - недовольно спросил Марк.
— Ты скоро? Я жду тебя уже целый час! — послышался возмущенный голос в телефоне. Злость так и сквозила в интонации собеседника, — Заебал опаздывать.
— Я в гребанной пробке стою, так что тебе придется подождать еще, мой дорогой друг. - с нажимом проговорил последние слова Эйзинберг.
— В следующий раз, ты будешь меня ждать чертовы четыре часа, — с раздражением проговорил человек на том конце провода, сбросив вызов. Машины впереди медленно, но верно начинали движение вперед.
Марк подъехал к невысокому зданию, выполненному в черных тонах, с большой неоновой вывеской «Гадючий зал». Ночной клуб открылся чуть больше четырех лет назад и с самого первого дня стал популярным местом, куда стало приходить все больше и больше молодых знаменитостей, мечтающих отвлечься, выпить чего-нибудь и сделать очередную ночь «горячей».
Возле входа стоял высокий мужчина крепкого телосложения по имени Билл Шодсе. Он был в темной одежде и черном бомбере, на спине которого расположилось слово «СЕКЬЮ́РИТИ». Охранник замер в одной позе, сложив большие руки на груди, и почти не шевелился, казалось, что даже не дышал.
— Здоров, Эйзинберг, — сказал мужчина, когда Марк подошел к нему и протянул руку для рукопожатия. — Выглядишь неважно.
— Здравствуй, — парень устало вздохнул и запустил руку в свои волосы, взъерошивая их еще больше, — та что-то подзаебался в последнее время. Дел много было… Потом как-нибудь еще поболтаем, а то Стивен весь мой бар опустошит.
«Гадючий зал» принадлежал Эйзинбергу, который он решил открыть на начале своей карьеры музыканта, и, к его удивлению, дело выгорело.
Днем людей внутри почти не было, лишь два каких-то мужчины сидели в самом дальнем углу зала, пьющие бурбон, иногда поглядывая на милую официантку, которая то и дело пыталась привлечь внимание влиятельных людей в дорогих костюмах.
За барной стойкой сидел бодрый молодой человек с копной светлых золотистых волос, уложенных ровно на две стороны. Он держал в руках стеклянную бутылку пива и оживленно болтал с незнакомой Марку девушкой.
Эйзинберг подошел к ним, положив тяжелую руку на худощавое плечо друга, чем мгновенно привлек его внимание.
— Оу, вы только посмотрите на него! Ты уже приехал, а я еще не успел состариться, — наиграно обиженным тоном иронично проговорил Брайон, расплываясь в широкой улыбке. Встав с насиженного места, он обнял Марка. — Черт возьми, парень, ты похож на героинового наркомана, что слез с иглы.
— Да знаю я, — устало выдохнул Марк.
— Я думал ты отсыпаешься после поездки. Знал бы, что ты херней страдаешь вместо отдыха, сразу же заявился бы к тебе, — это было в стиле Брайона, он всегда отличался особой нескончаемой энергией и не особо входящей в положение других людей натурой. — Кстати, познакомся, это Лаура Марсье — моя хорошая подруга из Парижа.
После этих слов Эйзинберг перевел взгляд на девушку, что тихо сидела, скрывшись за спиной Стивена, внимательно оглядываясь по сторонам. Она изучающе разглядывала все, что только попадется ей на глаза. Как только девушка услышала свое имя, она моментально посмотрела на Брайона и его знакомого, заметно оживившись, приподнялась с удобного высокого стульчика.
— Марк Эйзинберг, — он протянул незнакомке руку, и она повторила сие действие за ним.
— Лаура Марсье, приятно познакомится, — девушка мило улыбнулась, склоняя голову чуть набок, слегка сощуривая глаза, в которые лезли светлые пряди волос. — Я насл
ишана о Вас, - в речи девушки слышался заметный французский акцент, делая ее голос еще мягче.
— Да? — удивился Марк, посмотрев на своего друга, который сейчас улыбался пуще прежнего попивая пиво из своей бутылки. — Почему о тебе я ничего не слышал, — это прозвучало немного резко, и будто почувствовав неловкость от этого, девушка закусив губу сказала:
— Ладно, Стивен, я договорилась с Дакотой, мы хотели пройтись по магазинам, так что я пойду, — девушка обняла блондина, улыбнувшись краем губ серьезному Марку, добавила: — А все же, я рада знаком
ьству, до свидания.
— Что-то не так? — вскинув бровь, обратился Брайон к своему другу после того, как девушка покинула помещение. - Она же офигенная, я таких за всю свою жизнь не встречал.
— Все отлично.
И вправду все бы было отлично, если бы он не чувствовал бессилие и полнейшую усталость.
И вправду все было бы отлично, если бы он не чувствовал себя сейчас максимально раздражительно.
