умоляю

      Еве очень хочется выпить, да и денег, должно быть, в карманах хватит, чтобы купить бутылку не слишком дорогого вина, пусть и таксист цену за поездку заломил неимоверную. Еве хочется хотя бы покурить, причём несколько сигарет друг за другом, но она не будет делать ни того, ни другого. Ей и так стыдно, пусть она уже и выходит из машины, кутаясь в совсем тонкий свитер, который от промозглого почти осеннего вечера никак не защищает. В нерешительности останавливается у подъезда: может, его и дома-то нет. Но стоять у входа ещё более глупо, чем приехать без звонка — Ева поднимается по ступенькам, пытаясь вытереть потоки туши на щеках, смотря на себя через фронтальную камеру телефона.       Уже стоя перед дверью, так же не решается нажать на кнопку звонка, но желание быть рядом побеждает в конце концов — резко, чтобы не передумать, на звонок Ева нажимает, прислушиваясь к шуму в квартире. Тихо. В мыслях проносится, что на обратное такси деньги вроде бы остались, но замок негромко щёлкает, и дверь открывается. Девушка вымученно улыбается, но старается улыбаться — а это уже достижение. — Неожиданно, — только говорит он, но Ева уже видит, что взгляд его изменился. Только не совсем понимает, в какую сторону: то ли он правда не ожидал увидеть её на пороге своей квартиры с красными глазами поздним вечером, то ли и видеть-то совсем не рад, чего она боится больше всего сейчас. — Запустишь? — машинально потерев плечи руками, хриплым голосом задаёт единственный важный вопрос, а Данил открывает дверь настежь и слегка отходит, как бы без слов предлагая войти. Ева готова была почувствовать тепло квартиры после подъезда, но вместо этого чувствует только ответные объятия, пусть и чертовски короткие по сравнению с теми, какие бы она хотела получить. А в квартире, кстати, тоже довольно прохладно. — Что случилось? — закрыв дверь и пригласив девушку в комнату, вполне логично спрашивает Даня, а она даже не знает, с чего начинать: то ли с того, что очередная ссора с парнем была ярче предыдущих, то ли с того, что проехала половину Москвы, лишь бы поговорить хотя бы пару минут, если больше для неё не найдётся. — Антон… мы снова поругались, и в этот раз, кажется, окончательно, — закрыв глаза, не позволяя слезам снова скатиться по щекам, негромко отвечает, пытаясь унять дрожь в руках. Парень отошёл к окну, закрывая фрамугу — причина этой прохлады понятна. — Да ладно, помиритесь. С тобой редко можно что-то сделать окончательно, — как-то горько усмехается брюнет, и фраза словно ножом проникает в сердце девушки. Окончательно — окончательный распад группы, окончательное заявление, какой же Данил эгоист, окончательный конец вашим отношениям. А сейчас? Что из этого действительно было окончательным? Ничего не было. — Помнишь, я немного опоздала на ваш концерт с Кириллом? * — игнорируя тупую боль и чувство вины, негромко говорит Ева, тоже подходя к окну и встав рядом с Данилом. Чуть касаясь своим плечом его руки. Намеренно, конечно — его тепло она чувствует хотя бы так. Парень кивает — Ева смотрит на их бледные отражения в стекле окна. — Мы ещё тогда поругались: он был против, чтобы я вообще пошла… ревновать начал, и говорил, что последние дни лучше вместе провести… — голос снова угрожал сорваться, и приходилось делать паузы. Речь звучала из-за них как-то пафосно, будто наигранно; только Ева хотела совсем не этого. Она хотела только чтобы он понял, и слишком уж боялась быть перед ним в таком состоянии. — А ты выбрала меня? — смотря на лицо подруги, которая резко взгляд отвела, но нашла силы поднять глаза снова, уточнил Данил. Глупо вышло: конечно она выбрала его, раз на концерте была. Потому что знала, сколько этот концерт для него значит. И, безусловно, это единственная причина, по мнению парня. — А ты бы разве не так же сделал? — улыбнулась, смахнув слёзы из уголков глаз. Тишину, повисшую на пару секунд, разрушил звук уведомления на телефоне. Парень напечатал что-то очень быстро, заблокировав телефон обратно и отложив его на подоконник, вернувшись к подруге, всё ещё стоящей у него. — У тебя дела какие-то, я помешала? — машинально глянув на дисплей, который снова зажёгся, Ева прочитала имя адресанта. Женское имя. — Нет, не помешала, — коротко бросает Данил, и Ева теперь готова сквозь землю провалиться: идея прийти к нему изначально ничего хорошего не предвещала. Только сейчас дошло: он был одет в джинсы и толстовку, и дверь открыл ей очень быстро, потому что сам выходить собирался. А она всё испортила, и испортила уже не в первый раз. — Я понимаю всё, я пойду, — довольно легко обогнув парня, девушка в несколько шагов пересекла небольшую гостиную, оказываясь у входной двери, ища глазами кроссовки. — Не понимаешь и не пойдёшь, — довольно устало снова отрезал тот, смотря в глаза девушки, которая застыла на пороге. — Мы не договорили ещё. — Иди, куда и с кем собирался, — вырвалось у девушки, и она даже не заметила, как слёзы уже покатились по щекам. Лишняя фраза. Как уже научиться думать прежде, чем говорить? — Может хоть раз я решу сам, что делать? — слишком резко огрызнулся Данил, и тоже пожалел: друг друга определённо стоили. Она со своей готовностью уйти из его квартиры, если не из жизни совсем, появляющейся всегда у неё так не вовремя, и он со своей резкостью, которая сейчас неуместна. Зелёные глаза на миг пересеклись с серо-голубыми: он так и не смог определить, какого они цвета, как не вглядывался в них раньше. Но миг закончился, и, если бы делать как правильно, Ева должна была бы выйти, как и собиралась, но сейчас девушка слишком резко обняла друга, чувствуя его руки на своей спине в ответ. Ей хочется сказать ему слишком много, и одновременно все слова сейчас, когда они обнимают друг друга в узком коридоре, такие лишние. — Прости меня, — всё-таки шепчет брюнетка, и это «прости» вовсе не за то, что она, возможно, сломала значимые планы. Вовсе не за то, что сейчас не хочет отпускать парня — скорее потому что слишком часто перегибает палку своей эмоциональностью. И она обязательно объяснит это ему, такому почти всегда спокойному, за исключением тех случаев, где виновата сама Ева. Она и пришла-то сюда по большей части не из-за Антона. Просто наконец осознала, как он для неё важен — самый родной человек во всём мире. Но сейчас, когда Даня всё-таки разомкнул объятия, Евы хватает только на тихое «не отпускай». Получает в ответ такое привычное «улетай, но не отпускай»** и пытается не думать, что улетать действительно придётся очень скоро. Всего через пару дней, если быть точной, но так хочется забыть об этом, когда Данил, всё ещё легонько обнимая за плечи, ведёт её к дивану. — Чай хочешь, или кофе? — Я хочу просто с тобой побыть, — взяв парня за руку, совсем по-детски отвечает она, поднимая глаза, обрамлённые длинными тёмными ресницами. И Даниил, пусть Ева этого не знает, ни в чём этим глазам не откажет. Садится рядом, а брюнетка переплетает их пальцы так осторожно, но так крепко, будто боится потерять. А Ева и боится, причём сильнее всего. Аккуратно опускает голову на грудь парня, прикрывая глаза, когда он обнимает её свободной рукой за плечи. Так же медленно складывает свои ноги на его колени, накрывая переплетённые пальцы уже второй рукой, и Ева готова сидеть так сколько угодно, пока ему не надоест, даже молча. Данил думает, какой взрослой она казалась, когда они расставались — как заявляла, что они слишком разные, и что даже музыка их никак не свяжет. Это было словно так давно, а сейчас она кажется совсем маленькой и слабой, беззащитной, когда прижимается к нему и когда её волосы рассыпаются по его плечам. — Ты когда-нибудь меня простишь? — словно читая мысли, всё так же хрипло задаёт очередной вопрос Ева. — За то, что из нас двоих эгоисткой всегда была я, хотя говорила обратное? Да я и сейчас не изменилась, — неосознанно гладит большим пальцем маленькое сердечко на его руке, смотря на точно такое же на своей. Она набила его себе просто так, попробовать только купленную иглу. А в итоге это стало парной татуировкой. Причём для него она получилась более ровной и красивой. — Я тебя давно простил, — опустив голову, вдыхая аромат её теперь уже тёмных, а не рыжих как раньше, волос, чистую правду отвечает он. На языке так и вертится вопрос о том, чего она теперь хочет. Он уже давно смирился, что они просто друзья, а без музыки не были бы и ими. Но это совсем не значит, что изменилось его отношение к ней. Таких, как она, не забываешь всю жизнь, и Данил это так же давно понял. — Когда мы клип снимали, на море… знаешь, я никогда не была такой счастливой, как тогда с тобой. Да, мы ссорились и тогда, и в основном из-за меня. Меня выводило, что ты знаешь всё лучше. Что ты вечно прав, что ты старше, что мы должны делать всё так, как ты говоришь… — девушка продолжала сжимать пальцы, чуть царапая руку парня ногтями, будто боясь причинить боль. — Ева, давай не будем, — резко прерывает её он, в ответ проводя пальцами по её плечу. Эти её слова заставляют снова вспомнить их расставание, их ссоры, все эти брошенные на эмоциях оскорбления, вопросы журналистов и фанатов. А когда она сидит рядом, позволяя чувствовать своё сердцебиение, это становится намного больнее, чем раньше. — Не перебивай, пожалуйста, — разорвав замок из пальцев, уже просто взяв за руку, настаивает брюнетка. — Мне очень нужно тебе это сказать. Да, я психовала, вела себя как истеричка, а ты действительно почти всегда был прав. Мне было как-то больно оттого, что всё лежит на тебе, и все это знают. Что я, по сути, тебе и не нужна — у тебя всё прекрасно выходит и так, — голос дрожал, но слёз не было, что Еву хоть немного, но радовало. Данил слушал её, действительно слушал и не перебивал, как она попросила. — Я боялась, что всё это фальшиво. Что никаких «мы», если говорить не о музыке, нет. Чёрт, я уже не знаю, как ещё объяснить, почему я всё испортила и как мне жаль. Можно мне покурить? — С каких пор ты спрашиваешь разрешения? — усмехается по-доброму Даня, когда подруга поднимается, так и не отпустив его руку, идя к маленькому балкону, где едва помещаются двое, усевшись на пол по-турецки. Она вытаскивает сигарету, и, пока пытается найти в карманах зажигалку, слышит: — Ты всегда была нужна мне, и нужна сейчас, — сжимает её руку, и сигарета, что Ева держала в зубах, падает на пол так и не зажженная. Он терпеть не может, когда она курит, хотя никогда и не запрещал ей этого и не говорил открыто. И сейчас, после этой фразы, курить уже совсем не хочется.       Двое заходят обратно, возвращаясь в прежние позы, и Еве ни разу за последнее время не было так спокойно. Молчат: оба вспоминают то время, когда они были вместе не просто как друзья. Оба дальше переплетают пальцы, больше неосознанно играя друг с другом, и оба понимают, что за все последние месяцы их отношений, какими бы тёплыми они не стали вновь, окончательная точка поставлена сейчас. И вроде как, за эту черту переходить нельзя, но обоим слишком уж хочется. Перекидываются парой фраз об Антоне, но резко эту тему прерывают. Разве это сейчас самое важное? — Когда ты улетаешь? — чуть слышно проведя кончиком носа по шее подруги, спрашивает Данил, и Ева тихонько вздрагивает. — Послезавтра вечером, — осторожно освобождает руку, обнимая парня за шею и пряча лицо у неё же. — Пообещай, что приедешь ко мне, даже если ради музыки не нужно будет, — еле слышно просит она, хотя и знает, что просит довольно много. Но даже если он соврёт — сейчас слишком хочется услышать эту ложь. — Обещаю, — только отвечает он, гладя её по волосам. Он почти год прожил в её стране, хотя они и не стали видеться чаще — по сердцу режут строчки песни «Ближе» — разве может ли он не приехать просто потому, что соскучится? А соскучится он точно, и парень, как бы ни хотелось этого отрицать, признаёт. Ева поднимает голову, и, вплетаясь длинными пальцами в его волнистые волосы, наклоняется к его лицу слишком уж близко. — Уговоры скреплять поцелуями? — её голос становится чуть увереннее, хотя и страха становится лишь больше. В животе снова ожили, будто только этого и ждали, бабочки, и Еве впервые за последние месяцы, за всё время, проведённое вместе с ним, не хотелось этих бабочек убить. Сейчас всё было так правильно и так должно — они были вместе, и, как раньше, понимали друг друга с полуслова. Они чувствовали друг друга, прокручивая в голове тексты своих же песен, и песни эти снова были о них. — Не слишком много условий? — притянув девушку ещё ближе, куда-то в уголок таких любимых губ спрашивает парень, и в голове понемногу вытесняются мысли о том, что это неправильно. В голове сами собой вырисовываются строки для новых стихов, а новые стихи, ровно как и старые, будут посвящены ей одной.  — Это не условие, — обнимая Данила ещё крепче, чуть прикасаясь губами к его щеке, Ева продолжает: — поцелуй меня, умоляю. И долго ждать не приходится.