Огонь сильнее льда

Вечер плыл розовым маревом над горизонтом. Раскаленное солнце наконец-то исчезло с неба и спрятало вездесущие горящие лучи. Шото любил это время суток, потому что ко всему горящему испытывал отвращение. Комната постепенно тускнела и наполнялась приятно окутывающей темнотой. Парень чувствовал медленно заполняющее душу спокойствие. Темное время суток, – когда ничто не выжигало сетчатку глаз, не оставляло на коже ожогов, – дарило умиротворение. Сейчас, спустя три дня после спортивного фестиваля в Юэй, младший Тодороки мог трезво оценить свою роль в этом событии. Правда, смысла было мало. Скоро придет отец, и парень чувствовал, сегодня без разговора не обойдется. Последние дни он был слишком занят на работе и это единственная причина, почему дом не разразился его криками сразу после фестиваля. Однако Шото точно помнил один момент. Еще стоя на арене, – он хотел бы думать, что ему послышалось, но нет. Парень четко помнил, как огонь расползся по шее и правой руке. Он был взбудоражен. Кацуки Бакуго мчался на него и что-то кричал, а Тодороки думал лишь о том, как печет огонь, он боялся, что пламя разъест кожу, но еще больше пугался того, как оно может очернить душу. Тогда он вздрогнул, и причуда вмиг исчезла. А прежде чем одноклассник, не жалея сил, отправил его в полет, Шото отчетливо услышал цоканье языком. Брезгливое, ужасающее цоканье расходящееся эхом по всему стадиону от Старателя. В доме прогремел раскат грома – так хлопнула входная дверь, а потом бахнул выключатель. Весь дом слышал, как Энджи чем-то гремел на кухне, а потом кто-то все-таки вышел и поздоровался с ним. Шото неосознанно затаил дыхание, когда отец проходил мимо его комнаты. Он не боялся его, но видеть не желал – парень и так мог примерно представить, что ему скажут, и в какую грязь втопчут, а к этому он привык и в слова уже не вникал. Еще на какое-то время ничто не нарушало тишины большого особняка, но бессмысленно было надеяться, что Тодороки не потревожат. Дверь в комнату резко открылась с глухим треском. – Вставай, – сухо бросил мужчина. – Зачем? – Мы идем в зал. Шото понимал, что этого не избежать и пусть уж лучше сразу выскажет все, что собирался, чем будет растягивать свою речь на месяц и слать упреки каждый день. А в доме все стихло. Нельзя было услышать и звука кроме громких шагов Тодороки-старшего и тихой поступи Шото. Кажется, каждому было очевидно, что должно произойти и лучше спрятать уши подальше, если нет желания наткнуться на горячую, во всех смыслах этого слова, руку Энджи. Герой не церемонился и аккуратностью не отличался – он вновь шумно распахнул двери, дожидаясь пока сын пройдет и плотно закрыл их. Мнущаяся тишина длилась недолго. – Шото, скажи мне, что ты чувствуешь, заняв второе место? – Ничего особенного. – Ничего особенного, говоришь? – мужчина сжал кулаки. Он, как никто другой, знал каково быть на втором месте. И если юный мальчишка еще не прознал жестокость жизни и не понял, что быть вторым унизительно, Энджи должен объяснить ему это. Второй это всегда тот, кого жалеют. Второй это тот, на кого смотрят снисходительно. Второй это тот, кого всегда будут недооценивать. Второй, это тот, кому суждено быть в тени первого. Но Энджи повезло. Его не полностью скрыла тень – он разогнал ее огнем. А заносчивый сорванец не понимает, зачем ему нужно пламя; он не ценит огонь; не осознает, что это его спасение и награда. – Ты проиграл из-за своих детских предрассудков, Шото. Твой блондинистый одноклассник тебе не ровня, но он на вершине, а тебе не хватило силенок залезть. Скажи мне, ты уже встречал на себе сожалеющие взгляды? Парень молчал – отвечать все равно бессмысленно. Конечно, никто из одноклассников не смотрел на него с сожалением, потому что все они, так или иначе, думали о себе. – Ничего, скоро ты начнешь их замечать. Это пока ты слеп, а вскоре ты откроешь глаза, но будешь умолять, чтобы они закрылись, и ты не видел, как на тебя смотрят. – Видимо ты часто встречаешь на себе такие взгляды. Кулаки Старателя угрожающе хрустнули, а подбородок взметнулся вверх. Это лишь игра. Шото прекрасно знал ее правила и ждал, когда отец перейдет с философских речей на отборную ругань. – Щенок! У тебя молоко на губах не обсохло, чтобы переговариваться со мной! – огненные усы отца распалились и обволокли подбородок, щеки, превращаясь в бороду. – Скажи мне, в чем твоя проблема, Шото? Почему ты не используешь свою вторую причуду? – Потому что огонь обжигает, – не изменяясь в лице, произносит младший Тодороки. – А проигрыш второсортному мусору тебя не обжигает?! – мужчина приблизился почти вплотную, нагибаясь к лицу сына. – Или такой проигрыш не клеймит тебя, не позорит? Что ж я знаю другой способ, – Старатель стискивает лицо сына рукой. – После этого гореть будет не только твоя причуда, а и щеки, – усмехается он. Это уже переходит границы терпения Шото, и он вцепляется в руку, пытаясь оттолкнуть. На собственных пальцах и запястье Старателя опасно поблескивает лед, но он вмиг исчезает, превращаясь в дымку пара, когда легкое пламя отца проходится по руке. – Огонь сильнее льда – тебе уже пора это усвоить. – Пусти, – шипит парень. Но у Старателя есть свои мысли на этот счет. Он грубо перехватывает запястья сына большой ладонью, а второй дергает край футболки, резко задирая вверх и снимая ее. Глаза Шото удивленно округляются, и отец улыбается на это. Кажется, он выбрал правильный путь, раз хоть какая-то эмоция проскочила на вечно отстраненном лице. Подросток дергается, пытается вытащить руки из захвата, но его попытки были бы тщетны, если бы мужчина сам не позволил сделать это. – Не трогай меня! – мальчик резко проводит рукой по воздуху и пол пронзают острые куски льда, отделяя героя от его ребенка. – Жалкие, какие жалкие попытки, – усмехаясь, говорит он, медленно подходя к сыну, наступая ногами объятыми огнем на лед, растапливая его. – Ты поймешь, насколько ты жалок без моей причуды, Шото. Подростка, замешкавшегося в ступоре, очень легко схватить. Старатель выкручивает и заводит тонкие запястья за спину, нагибая вперед. Оказывается, это заводит с пол-оборота даже такого стойкого как он. Мальчишка трепещется, что-то кричит, пока его подталкивают к мату. – Ублюдок, ты ублюдок! – Как хорошо, что ты умеешь сопротивляться, но посмотрим на сколько тебя хватит, – мужчина нажал под коленками и ноги Шото подогнулись, падая на небольшой мат. Лежавший рядом моток веревки пришелся очень кстати. Руки сына быстро оказались крепко перевязаны за спиной, хотя это не помешало ему продолжить сопротивление. Он пытался заморозить руки отца, но тот лишь хохотал, вмиг превращая лед в белесую дымку пара. Слишком длинные концы веревки в руках Старателя начали замысловатыми узорами оплетать тело Тодороки. Кажется, мужчину вообще не волновал извивающийся подросток. Впрочем, так и было, Шото нисколько не мешал ему обвязать тонкой веревкой бледную спину, перекинуть ее через шею, обвязать под грудью, скрещивая с узлами на спине и вновь обвести ею резко втянувшийся живот. Протянуть ее дальше мешали штаны и Энджи без раздумий начал их снимать. – Убери свои руки, урод! – Хочешь без рук? Хорошо, – он хищно улыбнулся и провел пальцем по оттопыренным ягодицам, выводя огненные узоры на домашних штанах. Пламя очень быстро охватило ткань и сожгло ее без малейшего урона для кожи. Легкий толчок в спину и подросток упал грудью на мат, не имея никакой опоры. Крепкие ладони подтянули его вверх, приподнимая на колени и разводя их в более устойчивую позицию. Чужие горячие ладони быстро стянули с него последнее белье. – Ненавижу тебя, ненавижу, ненавижу... – повторял Шото, уперев лоб в спортивный мат. Пламенный герой ничего не ответил, но с каким-то особым удовольствием перетянул веревки через пах и завязал концы под поясницей. Старатель не был извращен в сексе, но худое тренированное тело обвитое веревками показалось ему очень возбуждающим. Он положил руки на бедра Шото, чтобы прижаться к обнаженной коже твердым членом, выпирающим из штанов. – Чувствуешь эту силу? – он потерся о ложбинку меж ягодицами стояком, а большая ладонь переместилась на пах подростка, гладя вялый член. – Ты ощутишь все мое превосходство и поймешь, какого это, когда кто-то возвышается над тобой. А если не поймешь, я с удовольствием повторю урок. Мужчина отстранился, но ненадолго, только лишь, чтобы облизать пальцы и приставить их к входу в тело сына. Попытка свести ноги была такой же неудачной, как и все его сопротивление – слишком неудобная поза, чтобы сделать хоть что-то. Мозолистая ладонь оттянула одну ягодицу, а два пальца надавили на сжавшуюся дырочку. Как бы младший Тодороки этого не хотел, как бы он ни пытался противиться, избежать «урока» ему не удастся. Два крупных пальца грубо вошли в тело, не смотря на сопротивление. Парень зашипел, округляя спину и дернул плечами. – Я бы посоветовал тебе расслабиться, но ты же не из тех, кто слушает советы, – гаденько сказал старший Тодороки на ухо сына и ритмично задвигал пальцами. Не щадя, не церемонясь, он резко растягивал узкий проход. Шото закусывал губы, чтобы ужасные хныкающие вздохи не вылетали из груди, но напрягшееся тело и сжатые кулаки выдавали его эмоции отцу, который при виде всего этого испытывал нездоровое наслаждение. Пальцы входили все глубже, полностью погружаясь в горячее тело. Энджи придерживал подростка, больно сжимая тазовые косточки – он никак не позволял ему отстраниться. Мужчина ввел третий палец, удовлетворенно хмыкая на вылетевший болезненный возглас. – Шото, а ты знаешь, насколько горяч внутри? – вновь шептали ему на ухо. – Не холоднее моего пламени, – жесткий толчок он сопроводил укусом в плечо. Пальцы двигались рвано, не соблюдая ритма и скорости, они явно пытались нащупать особую точку, чтобы окончательно и бесповоротно добить парня чувством наслаждения от нежеланных развратных действий. И они нащупали. Очередной толчок сопроводился сдавленным всхлипом Шото, который повел бедрами. Это не прошло мимо глаз Старателя, который теперь усердно двигал пальцами в одном направлении, каждый раз цепляя маленький бугорок внутри. Рьяные попытки сына отвертеться не от прикосновения, а от взгляда тоже не остались незамеченными и рука, лежащая на бедре, скользнула вниз, обхватывая твердеющий член. – И здесь ты тоже горячий, – не переставал давить на самолюбие отец. Пальцы выскользнули из тела, и Шото услышал, как отец встает и идет куда-то. По звуку – сделал пару шагов и вновь вернулся на место. Он слышал потрескивание огня, но очень недолго. Парень не хотел оборачиваться, лишь бы не видеть наглой морды героя номер два. – Говоришь, огонь обжигает? – от ехидных ноток в голосе, хотелось заткнуть уши. – Думаешь, твой лед не может обжечь? Шото действительно хотел обернуться, но нужды в этом не стало, когда он почувствовал холодящее прикосновение кусочком собственного льда к спине. Энджи отколол его от больших кусков, которые сын вогнал в пол. Бессмысленное действие быстро обрело смысл, когда льдинка очертила бедра и скользнула в тело. – Ах! Что ты… – он даже не успел договорить, когда в него протолкнули второй и третий кусочек. – Прекрати! Шото привык чувствовать холод на руках, шее, лице, он мог терпеть его прикосновения, но когда он внутри тебя – все иначе. Лед действительно обжигал, собираясь каплями холодной влаги. Неприятно. Кулаки сжались до побелевших костяшек, когда мужчина решил вновь ввести палец и подвигать им. Он дождался и убедился, что кусочки льда растаяли и не помешают проникновению. – Не переживай, я согрею тебя. Старатель приспустил штаны, вытаскивая крупный, налитый кровью член. Он поводил им между ягодиц Шото и приставил головку к дырочке. Вытекшая наружу талая вода послужила неплохой смазкой и мужчина толкнулся вперед, входя сразу почти на всю длину. По залу разошелся несдержанный вскрик Тодороки, который задрожал всем телом, а потом еще один, когда отец толкнулся вновь, и вошел полностью. – М-м, чувствуешь контраст внутри себя? Я чувствую, – сказал Энджи, медленно двигаясь пару раз назад и вперед. – Холодный и одновременно горячий. Таким ты и должен быть. – Заткнись, заткн.. А-а! – мужчина начал быстро толкаться в него. – Мне и не нужно разговаривать, Шото. Мне достаточно просто втрахивать тебя в пол, а насколько регулярно это будет происходить – зависит от тебя. Больше Энджи ничего не говорил, предпочитая слову дело. Он не дал времени даже, чтобы привыкнуть, просто начал быстро входить, удерживая руками за бока. Ногти парня вцепились в собственную кожу на руках, а плечи напряглись так, что налились сталью. Вначале он еще вскрикивал и шипел, но позже затих, когда, видимо, более менее, привык. Но мужчина не хотел простого насилия, он хотел, чтобы Шото испытал постыдное удовольствие. Толчки замедлились, становясь более глубокими и размеренными. Руки мужчины потянулись к соскам сына, чтобы мягко сжать их. Наклонившись вниз, он сменил угол входа и смог достать ту точку, которую нащупал пальцами. Тодороки-младший что-то скомкано и неразборчиво сказал. Бросив идею трогать грудь, мужчина сосредоточился на движениях. Постепенно ускоряясь, он нагнулся ближе к спине мальчика. Он оставлял на ней изощренные засосы и укусы, изрисовывая тело своими метками. Как бы разум не хотел молчать, тело не могло – Тодороки комкано и тихо постанывал, хотя это больше было похоже на скулеж. Энджи хотелось выбить из него громкие стоны, возгласы, чтобы ими окрасилась вся комната, чтобы Шото сам стыдился их, но не мог противиться. Толчки ускорялись, становились требовательнее, отчетливее, резче, но уже не приносили боли. Быстрые движения распаляли Старателя. Случайно придуманное поучение оказалось очень приятным решением для него самого. Подросток вновь болезненно шикнул, когда его схватили за волосы и потянули на себя, изгибая в пояснице, заставляя почти животом прижаться к мягкому мату. Комната наполнилась пошлыми, отвратительными звуками шлепков кожи о кожу, хлюпанья остатков талой воды и громкими хриплыми вздохами отца. В парня несколько раз вошли особенно грубо и резко, прежде чем неожиданно выйти и перевернуть на спину. Ему было дико неудобно лежать на собственных связанных руках, но хуже всего было увидеть отца. Шото отвернулся, но Энджи было все равно, станет он на него смотреть или нет. Одной рукой он обхватил член сына, а второй свой, быстро надрачивая обоим. Тодороки поджимал пальцы на ногах и кривил лицо, но это ни разу не помогло ему – он кончил с плохо сдержанным стоном. Горячее семя брызнуло на живот вместе с семенем отца, испачкавшим бедра. Ему понадобилось лишь несколько секунд, чтобы прийти в себя и наконец-то посмотреть в глаза Старателя. Однако лучше бы он этого не делал. До ужаса довольный собой взгляд пронизывал Шото, пока герой вставал на ноги и заправлял спортивные штаны. – Если именно это чувствует Всемогущий, будучи на вершине, то можешь не становиться лучшим, Шото. Мне будет достаточно превосходства над тобой. Развязать тебя? – Уйди, – с лицом полным безразличия, но безумно горящими ненавистью глазами сказал он. Ухмыльнувшись, Энджи оставил сына одного и вышел из зала. А Шото глубоко вдохнул, прежде чем воспользоваться причудой и сжечь постоянно связывающие его веревки.