Русская деревня

*** Солнце беспощадно выжигает лицо, и со лба струится пот, давно превративший волосы в соленую кляксу, но Наполеон и не думает возмущаться по этому поводу. Он даже не собирается жаловаться на то, что находится в чертовой деревенской глуши где-то на просторах родины его русского напарника вместо того, чтобы проводить долгожданный отпуск где-нибудь на роскошном песчаном пляже. Крепкие зубы впиваются в наливной бок яблока, и с прогнившего бревна, на котором он сидит, открывается прекрасный вид на косящего траву Илью. Мысленно Соло все еще не перестает усмехаться абсурдности сложившейся ситуации, но вот по его виду уже и не скажешь, что он чем-то недоволен. А все потому, что он наконец постиг, в чем именно заключалась вся прелесть отдыха на лоне природы, даже в существенной дали от привычных благ городской цивилизации. *** Откровенно говоря, когда Курякин впервые вынес такое крайне незаманчивое предложение, как взять, да и сорваться в русскую деревню на пару недель, Соло решил, что тот просто совсем сбрендил со своей тоской по дому. Вот только если большевику что-то втемяшивалось в голову, то искоренить эту мысль, навязчивую и совершенно не совпадающую с планами самого Наполеона, было практически невозможно. Тщетно американец пытался соблазнить упертого Илью красочными образами того, как волны будут нежно щекотать им пальцы ног, пока они сами станут беспечно потягивать изысканные коктейли с соломенными зонтиками, лежа на морском берегу. Более того, он получил достойный отпор в виде полных восторга, вдохновляющих речей Курякина на тему того, как же здорово будет осуществить именно его замысел, ибо пляж — это такая предсказуемая пошлость, когда та же деревня таит в себе сокровищницу ярких впечатлений. А искупаться можно и в озере, уверял Илья, соблазняя горящим от энтузиазма и нетерпения взглядом. Нет, Наполеон конечно на все это не повелся. Определенно, нет. И он продолжал повторять себе это, даже когда сел в самолет, державший курс на Москву. Даже когда втиснулся в москвич старого курякинского знакомого, который еле-еле пыхтя по несуществующим дорогам доставил их прямиком в место, без сомнений, отсутствующее на любой приличной карте. А вот когда Соло ступил ногой в безупречном ботинке на русский чернозем, мозги резко встали на место, заставив осознать, какую глупость он совершил, поддавшись прихоти сладкоречивого большевика. Первое впечатление ведь самое важное, верно? Что ж, любимая деревня Ильи произвела на американца неизгладимое впечатление с первого, так сказать, шага. Едва он открыл дверь, чтобы выбраться из машины, как тут же вляпался в коровью лепешку. И пока он с отборными проклятиями и страдальческой миной на лице пытался очистить туфлю об траву, Курякин лишь блаженно стоял рядом, интенсивно вдыхал воздух, отчего его грудь ходила ходуном, и счастливо щурился, вглядываясь в заросли сирени, скрывавшие нужный дом. — Как же хорошо! — нараспев выдал он, бессовестно игнорируя случившуюся с Наполеоном, крайне досадную неприятность. — Чего ты там возишься-то? Пойдем, мне не терпится поздороваться с тетей Нюрой. Уже года три не приезжал в гости. — Не верю, что тебе удалось притащить меня сюда, — простонал Соло, бросив не увенчавшуюся особым успехом операцию по спасению дорогой обуви, и поплелся следом. — Осторожно, они кусаются, — открыв запертую лишь на крюк калитку, радостно предупредил Илья, когда им навстречу выбежало не меньше десятка гусей. — Этого еще не хватало. В дерьмо уже наступил, пусть меня еще гуси покусают. — Не ворчи, ковбой. Ты посмотри, как тут здорово! — не прекращал восторгаться Курякин, успев ободрать попавшийся на пути малиновый куст и запачкать руки замешкавшегося Наполеона сочными ягодами вперемешку со смачными белыми червячками. Они преодолели еще несколько метров каменной дорожки и до их слуха начал доноситься надрывный собачий лай, который Ильи беззаботно проигнорировал. Так что мужчины беспрепятственно прошли в глубь огороженного забором участка, наконец уткнувшись в дом. Хотя, как сказать, дом? Скорее, домишко. Слегка покосившийся брусчатый домишко, в целом добротный, но все равно не впечатляющий своими габаритами, пусть и с красивым резным крыльцом. Илья тут же взлетел по ступенькам и постучал. Ответа не последовало, и Курякин дернул дверь, которая оказалась не заперта. — Добро пожаловать, — продекламировал Илья, на что Наполеон лишь в очередной раз скривился, но все равно прошел внутрь. Избенка была скупо обустроена. Маленькая кухня, большая печка, занимающая основное пространство единственной комнаты и буквально одна дополнительная кровать. Древние часы монотонно тикали, нервируя, и больше в самом деле любоваться было нечем. Поняв, что дом пуст, Илья уверенно прошел к двери, ведущей в сени, и быстро сбежал по ступеням вниз. Соло настороженно последовал за ним, ориентируясь на блеяние обитающих в полумраке коз. Мимо них пробежал серый кошак, сжимавший в зубах уже почти переставшую сопротивляться мышь, и скрылся где-то в темноте. Они вышли к задней двери и снова оказались на улице, как раз возле будки не прекращающей рваться с железной цепи собаки. — Тобик, здравствуй, мой хороший! — прокричал Илья и бесстрашно подошел ближе, позволив бешеному зверю закинуть на свою грудь мощные, грязные лапы. Хотя, несмотря на грозный вид, этот самый Тобик радостно вилял хвостом, явно узнав Курякина, так что Соло позволил себе расслабиться, перестав прокручивать в голове способы умертвить собаку. — Как ты вырос-то, совсем большой пес! Соскучился по мне, да? Я тоже по тебе скучал, приятель. Пока Наполеон с некоторым скептицизмом лицезрел эту идиллию, к ним подошла какая-то пожилая женщина в цветастом сарафане, у которой в руках обнаружилась стеклянная банка с подозрительной бурдой. Едва завидев Илью, она тут же поставила банку на землю и бросилась заключать русского агента в объятья. — Ох, Илюша! Наконец-то приехал! Я-то думаю, чего Тобик лаем заливается, как ошалелый. Аж на картофельном поле слышно. А это дорогой гость пожаловал. Я уж решила, что и этим летом не свидимся! — она наконец-то выпустила Курякина из стальной хватки и сделала шажок назад. — Дай погляжу на тебя, милок. Какой же бледный, отощал совсем по Европам своим и Америкам шастать. Ты надолго ко мне? Откормить-то хоть успею? — На две недели, — осклабился Илья, соизволив вспомнить о Соло. — И я вот друга привез иностранного. Знакомься, теть Нюр. Наполеоном звать. — Ишь какое имечко, — старушка покачала головой, изображая обеспокоенную курицу-наседку. — С таким имечком не подобает так скромно в сторонке стоять. Завоевывать надо! Чай француз? — Американец, — сухо пояснил Илья, слегка улыбнувшись, что было совсем уж неожиданно. — То-то я гляжу на француза не тянет. Не жеманный, а важный такой. А он по-русски как? Понимает, нет? — Я знаю русский, — отозвался Соло. — Вы посмотрите какой умный. И по-нашенски балакать может! — эта странная тетя Ильи будто нарочно начала говорить крайне неразборчиво, чтобы проверить американца на прочность. — Ну иди сюда, Наполеон, поприветствуй старую женщину. — Рад знакомству. Тетя Нюра не церемонясь заключила его в крепкое объятие, будто он был ее далеким, долгожданным родственником, не иначе. Да и хватка у нее была нешуточная, пусть до крепости Ильи не доходила в полной мере, но все равно заставила Наполеона значительно напрячься и мысленно снова простонать. — Это ж мне вас ночевать разместить где-то надо, — всплеснула руками тетя Нюра, отстранившись. — В сарае придется. Хорошо ночи теплые. Только там крыша очень уж прохудилась. Небо видать сквозь дыры. Можно звездами, конечно, любоваться. Деревенская романтика, так сказать. А вот если дождь, тогда плохо дело. Ванька все обещает починить, да вот опять запил и сдриснул куда-то. — Ничего, теть Нюр, я починю, — тут же успокоил ее Илья с самым альтруистическим выражением лица. — Просто так приехал что ли? Если еще чем подсобить надо, ты только скажи. — Как хорошо, что ты все-таки смог выбраться, Илюша! Ох, вы, наверное, устали, проголодались с дороги-то? Не дождавшись ответа, тетя Нюра деловито хлопнула в ладоши и, подхватив банку, в которой оказались бултыхающие в непонятной жиже насекомые, скрылась в доме. — Это колорадские жуки. Мы их с картошки снимаем и в керосине топим, — пояснил Илья, отследив его взгляд, устремленный вслед скрывшейся в яблонях женщине. — Ну что, пойдем вещи выгружать. — А кто такой Ванька? — спросил Наполеон, пока они двигались обратно к оставленной неподалеку машине. На этот раз он внимательно смотрел себе под ноги, не собираясь повторять печальный опыт знакомства с коровьими экскрементами. Хотя туфли уже ничего не могло спасти. — Это сын тети Нюры, брат мой двоюродный. — Кузен? — Ну, по-вашему кузен, — задумчиво протянул Илья, а затем ухмыльнулся. — Ты так по-русски смешно разговариваешь, никак не привыкну. — Можно подумать, твой английский совершенен, — фыркнул Соло, задетый. Он сам считал свое произношение достаточно чистым для человека, который не прожил в стране изучаемого языка даже несколько лет. А тут такие претензии! — Не обижайся, я ж любя, — тут же исправился Курякин, но все равно с какой-то издевкой. Он зарылся в багажник, извлекая оттуда их сумки. — Вещи в дом занесем, наверное. В сарае и так места мало. Ты чего набрал-то с собой? Чего чемодан такой тяжелый? — Да ничего особенного. Одежду, остальное по мелочи. Пистолет прихватил, это не проблема? — Если бегать по округе с ним не будешь и народ пугать, то не проблема. — Наполеон приподнял бровь, мол: за кого ты меня держишь? — Шучу. А одежду какую? — Свою обычную одежду, — раздражаясь глупым вопросам, резко выплюнул американец, забрав из рук Курякина свой чемодан. — Ясно, — вздохнул Илья и захлопнул багажник. — Попрошу теть Нюру одолжить тебе что-нибудь из шмоток брата. И он преспокойно, едва не насвистывая, пошел обратно в сторону дома. А Соло так и застыл, переваривая, и только сейчас наконец осознал, в какую дурацкую ситуацию попал. В самом деле, об одежде он и не подумал вовсе. Его обычные наряды для такой местности точно не годились. Черт, да у него просто помутился рассудок, да и вся предусмотрительность, свойственная любому хорошему агенту, куда-то испарилась вместе со здравомыслием, раз он вообще позволил привезти себя сюда. Но пути назад уже не было, да и расстраивать Илью тоже не хотелось. Если ему так здесь нравилось, то можно было и потерпеть немного. К тому же, тетя Нюра производила впечатление вполне приятное. Быть гостем у такой хозяйки в перспективе должно было быть не так уж ужасно. Поэтому, тяжело вздохнув и покрепче обхватив ручку своего чемодана, набитого, как выяснилось, совершенно бесполезным хламом, Наполеон двинулся за Ильей в густую сирень прямо в пасти кусачих гусей. *** Спустя несколько часов Соло, неожиданно вкусно накормленный и переодетый в драную чужую тельняшку, оказался на расшатанной деревянной лестнице у крыши сарая, осторожно балансируя, пока Курякин бегал туда-сюда за гвоздями и новыми кусками шифера. Когда с неотложным ремонтом было покончено, он с облегчением спустился на твердую землю и решил наконец зайти внутрь сарая, чтобы оценить, где именно им предстоит ночевать. — И мы что, правда будем здесь спать? — в ужасе спросил Наполеон, оглядев не слишком широкое ложе, на котором покоился истерзанный временем и молью матрас. Больше, в сущности, внутри ничего и не было, разве что какое-то древнее барахло, аккуратно распиханное по углам. — А что не так? — с искренним недоумением поинтересовался Илья, втиснувшись следом. — Я на раскладушке могу лечь, всю кровать тебя уступлю. — Какая щедрость! — зло выплюнул Наполеон, в полной мере проникнувшись перспективой. Илья почти без бурчания принял его недовольство, и Соло больше ничего не оставалось, как в самом деле разместиться на предложенной постели. Матрас ожидаемо оказался чудовищно неудобным, и ощутимые пролежни от предыдущих несчастных нещадно впивались в спину. Наполеон с трудом смог устроиться так, чтобы почти нигде ничего не упиралось в чувствительную поясницу, и уже приготовился провалиться в глубокой, уносящий его куда подальше из этого адского места счастливый сон, как над ним нависла чья-то тень и губ коснулись чужие губы. — Большевик, ты что творишь? — вскрикнул Наполеон, вздрагивая всем телом, на что тело над ним обиженно засопело. — Что не так? — пробурчал Илья, не сдвинувшись в сторону ни на миллиметр. Он все так же практически перекрывал Соло возможность дышать своими настойчивыми попытками возродить в этом отвратительном сарае давно покончившую с собой от шока романтику. — Здесь? Ты правда хочешь заняться сексом здесь? — с омерзением выплюнул Соло, уперевшись ладонями в мощную грудь русского. Одна лишь мысль приводила его в совершенно упадническое расположение духа, а сам Илья, похоже, не особенно понимал, в чем именно заключалась суть проблемы. — Я так понимаю, тебе эта идея не очень нравится, — Курякин наконец проявил чудеса прозорливости и слегка отодвинулся, позволяя затхлому воздуху начать куда активнее поступать в легкие американца. — Илья, я не буду трахаться с тобой в этом клоповнике! — совершенно пораженный, Наполеон аж подпрыгнул от возмущения. — И чего ты такой привередливый. Можно подумать, на заданиях мы не ночуем в условиях похлеще. А тут тепло, сухо. Крышу заделали, не дует. А тебе все не по душе, — тяжело вздохнув, Илья начал сдавать назад, освобождая пространство. — Ладно, раскладушка так раскладушка. Рядом в полумраке что-то заскрипело, зашуршало, туша русского расположилась на видавшей виды раскладушке, плюхнувшись всем весом так, что старые пружины жалобно взвыли. И как прикажете спать в таких условиях? М-да, он же еще ворочаться наверняка будет, создавая неповторимое музыкальное сопровождение. Колыбельная, как же. Послушав еще несколько минут какофонию из жалобного скулежа курякинского ложа и мерного сопения самого большевика, Соло тоже завозился, пытаясь осторожно встать с постели и не снести при этом стены не слишком надежной конструкции, в которой ему выдалось ныне ночевать. — Ты куда? — с беспокойством поинтересовался Илья. — Угадай, — сердито буркнул Наполеон, на ощупь выбираясь из сарая, преследуемый понимающим хмыканьем напарника. Как только он оказался на улице, залаял дурацкий пес, обещая перебудить всю округу. Под эти устрашающие звуки Соло продирался сквозь густо насаженный сад тети Нюры. Ему уже довелось познакомиться с местным сортиром, и не сказать, что эта вонючая дыра в полу произвела на него хорошее впечатление. Так что он выбрал справить малую нужду за яблонями. Прохладная ночь могла бы показаться освежающим раем после провонявшего дряхлостью места ночлега, если бы не наглые стаи комаров, увлеченно норовящие укусить его прямо за задницу. Заразы! И едва он успел закончить свои неотложные дела и натянуть штаны, не засветив достоинство, как со стороны дома к нему двинулось нечто бесформенное и целеустремленное, что через пару секунд оказалось самой хозяйкой, одетой в белую, привидением сияющую во мраке ночнушку и необъятную вязаную кофту. — Ох, это ты, Наполеоша? — ласково проворковала женщина, тараня густую листву. — Да, теть Нюр, — Соло решил, что бесполезно просить не коверкать его имя. Тем более, такое обращение явно было признаком симпатии. — Прогуляться вот вышел, воздухом подышать. — Воздухом это хорошо. У нас тут дышится свободно, не то что в городе, — одобрительно закивала фигура, все четче прорисовываясь в свете луны. — Ты ходи, не стесняйся. Я заслышала, что пес надрывается, аж до воя. Думаю, дай проверю, вдруг чужой кто. — Ну да, я и есть чужой, — развел руками Наполеон, полностью разделяя мнение назойливой псины. Не подходил он сюда, не его это. — Чего такое говоришь? — укоризненно взорвалась женщина, определенно убежденная в обратном. — С Ильей приехал, значит свой. Как есть свой! Хоть трижды американец! — Спасибо, конечно, — Соло помялся, даже немного растроганный таким заявлением. — Ну, я пойду? — Иди-иди! Спи спокойно. Как вы там, устроились? Все нормально? Если нужно чего, не стесняйся, стучи, — снова превратившись в заботливую курицу-наседку, суетливо затараторила его собеседница. — Все хорошо. Спасибо за беспокойство. — Вежливый какой, все спасибкает. Молодец, — польщенно промурлыкала тетя Нюра, возвращаясь к крыльцу. А Соло поплелся обратно в сарай. Он шел медленно, глубоко вдыхая ночь, любуясь чистым звездным небом. Красиво все-таки, ничего не скажешь. Так красиво, что в груди калачиком свернулось что-то теплое и проскользнула мысль, что, может, не так уж в деревне и плохо. Но это абсурдное предположение быстро забылось, когда его спина снова столкнулась с убийственно неудобным матрасом. Чудо, что ему удалось на нем заснуть, хотя, навалившаяся за день усталость не оставила особого выбора. Спал он правда совсем недолго. Казалось, только провалился в сон, как тут же очнулся от какого-то громкого пронзительного звука. — Это что еще такое? — он тер воспаленные от краткого сна глаза, пытаясь проморгаться и осознать, что вообще происходит. — Петух это, утра доброго нам желает, — совершенно проснувшимся голосом тут же ответил Илья. Соло с трудом удалось сфокусироваться на часах. — Пять утра, большевик. Чего так рано? — В деревне все рано, — благосклонно сообщил Курякин все тем же преступно бодрым тоном. — Как говорится, кто рано встает, тому Бог подает. — Я думал, у вас пропагандируют атеизм. — Так не тут же. В деревне бабки все бегают детей тайком крестить. И вообще, это выражение такое, — фыркнул большевик, поднимаясь и снова заставляя несчастную раскладушку разразиться истошным скрипом. — Ты можешь не вставать, а я пойду кур, коз проведаю, теть Нюре помогу. Хочешь завтрак в постель тебе принесу? — Илья, ты серьезно? — Соло даже заставил себя развернуться и посмотреть в упор на Курякина. Предложение было за гранью реального. Что-то странное творила деревня с русским. — А чего? Яичницу-то уж приготовить смогу, — тот уже успел натянуть штаны, и только обиженно повел плечом. Впрочем, а чего такого? Наполеон заслужил завтрак за все свои страдания и практически бессонную, отнюдь не в хорошем смысле, ночь. — Ну давай. А петух когда-нибудь вообще теперь заткнется? — Когда-нибудь, да. — И как скоро? — Можно, конечно, сделать чтоб скоро. Топором башку отрубить, и тушку на суп, — кровожадно выдал Курякин, оперативно одеваясь полностью. — Но он еще молодой и горланит хорошо, полезный в общем. Так что придется пока потерпеть. Может, через полчасика угомонится. Возмутительно жизнерадостный, он склонился над Наполеоном, чмокнул в щечку, ласково прошептав: «спи» и даже поправив простынку, и вышел. Соло проводил его ошалевшим взглядом до двери, откинулся затылком на оригинальное подобие подушки и послушно закрыл глаза, пытаясь урвать крохи сна сквозь горловое петушиное пение. Он так и лежал, пока петух окончательно не заткнулся, а потом раздраженно вскочил с постели с четким осознанием, что, кажется, деревенский неиссякаемый энтузиазм добрался и до него. Спать уже вовсе не хотелось, так что он быстро привел себя в порядок: натянул одну из выданных ему ранее чужих рубашек, умылся холодной водой в умывальнике снаружи, пригладил влажной рукой непривычно растрепанные без бриолина волосы, и решительно присоединился к утренней суматохе в доме. Стоило ему только возникнуть на пороге, как Илья, слишком хорошо знавший о его кулинарных пристрастиях и привычках на кухне, безмолвно отодвинулся, уступая место за разделочной доской. Соло придирчиво оглядел свежезаточенный, вероятно, самим Курякиным нож, и принялся увлеченно нарезать овощи, без сомнений, заранее принесенные предусмотрительной хозяйкой с огорода. — Там еще каша есть, теть Нюра оставила нам. Наполеон кивнул, с удовольствием отмечая, что, на самом деле, уже не так неплохо проводит время. И предстоящие несколько недель в этой глуши больше не казались такими уж отвратительными. А когда Илья подошел сзади и аккуратно поцеловал его в шею, настроение и вовсе поднялось до отметки «очень хорошо». — Доброе утро, большевик, — неожиданно для самого себя выдал Соло, разворачиваясь к Курякину лицом. Но тот все понял правильно и, выдохнув с невероятным облегчением, незамедлительно ответил: — Доброе утро, ковбой.