Казалось бы, что могло испортить летний тёплый вечер? Разве что тот факт, что
твой парень ебался с
твоим сводным братцем. И если до этого ты ненавидел только второго, то потом стал ненавидеть обоих.
Юнги никогда не думал, что скажет, если застукает любимого за изменой. Он просто предполагать не мог, что это когда-либо случится, поэтому, открыв дверь ванной, увидев в душевой кабине два разгорячённых водой и друг другом тела, Мин выдал что-то совсем странное:
—
Только не пачкай красный свитер спермой, Хосок, блять.
(Юнги подарил этот свитер Чимину на новый год)
И Пак, и Чон, не ожидая, что их застукают, подняли глаза и посмотрели в сторону двери, которая уже закрылась и громко хлопнула. Чимин был прижат грудью к прозрачной дверце, а его лицо выражало удовольствие и
любовь… Мин успел заметить это за те недолгие секунды, что парень пребывал в комнате. Нахуя тогда младший лил ему в уши, что любит и жить не может без своего хёна? Нагло врал, а теперь позволял Хосоку целовать свои плечи, шею, заставлять выстанывать имя Чона. Новый любовник был так нежен, аккуратен. Не такой, каким был Юнги. Светловолосый был груб и резок во время секса, но Чимин не жаловался, вообще-то. Он не просил гладить свои мягкие розовые волосы, как делал брат Мина. Пак не просил гладить свои бедра, целовать плечи и шептать нежности, а Мина и так всё устраивало, потому он и не спешил с ласками.
Когда хлопнула дверь, оповещая о том, что
неожиданный гость покинул помещение, Чимин залился краской, а по щекам потекли слёзы. Ему было стыдно, но… Хосок быстро сцеловал весь этот позор и стыд с лица младшего, затягивая в сладкий, успокаивающий поцелуй.
Юнги решил забыть об этом поскорее, но, как назло, картинки произошедшего стояли перед глазами и не собирались покидать мысли парня. Мин спустился на первый этаж, взял бутылку соджу из запасов отчима, поднялся обратно и заперся в комнате.
Глоток за глотком помогали забыться, уйти от той боли, что засела глубоко внутри, под рёбрами, сердцем и лёгкими.
Когда мать, миссис Ли, познакомила сына с его новой семьёй, светловолосому сразу не понравился этот брюнет, Чон Хосок. Его отец был хорошим мужчиной, который действительно полюбил Юнги и пытался заменить ему отца. Но вот его сын. Он был неприятным и противным, совсем не похожим на мистера Чона, от которого так и веяли забота, доброта и спокойствие. Хосок сразу невзлюбил Мина, одаривая гадкой улыбкой и высокомерным взглядом. Но он никогда не делал никаких подлянок Юнги, не унижал. Видимо, ждал, когда сможет насолить посерьёзнее. И он сделал это, влюбив в себя Пака, заставив Чимина изменить.
Мин и Пак не говорили родителям, что состоят в отношениях, поэтому, когда Чон за завтраком представил
своего парня, миссис Ли и мистер Пак были рады, что сын обрёл счастье. Их семья представляла ту часть общества, которая не выступала против однополых отношений.
Юнги не спускался на завтрак из-за сильного похмелья, обиды и боли. Если честно, он вообще не хотел выходить из комнаты. Парень был ужасно подавлен и разбит. Его сердце раскалывалось на кусочки. Картина ебущихся брата и
любимого парня застыла перед глазами, заставляя ёбаные слёзы обжигать щёки и подбородок. Мин просто лежал на кровати, уткнувшись в подушку, скуля и сдерживая всхлипы. Так хреново парню не было никогда. Самое худшее, что можно было почувствовать, светловолосый чувствовал тогда.
Вечером Юнги всё-таки вышел из комнаты. Мама его заставила, ведь в честь того, что Хосок-и нашёл себе пару, устроили целый семейный праздник! На ужин пришли родители Пака, и они вместе с родителями Мина и Чона обсуждали какую-то хрень (будущее своих сыновей, наверное), пока брюнет гаденько ухмылялся, сжимая ладонь Чимина и посматривая на брата. Младший стыдливо опускал глаза, а Юнги переводил пустой взгляд с гостей на родителей и обратно.
Весь вечер играла спокойная музыка, слышались смех, шутки и восхищённые вздохи, вкусно пахло угощениями, гости и родители были максимально расслаблены и довольны. Только Чимин напряжён, а Мин совсем безэмоционален. Миссис Ли решила, что сыночек слишком долго молчит, поэтому попросила сказать что-нибудь брату. Блондин посмотрел на мать, потом на Хосока, который до сих пор дарил взгляд, говорящий, что победа на его стороне. Юнги вдруг стало так противно, он очень разозлился, так же гадко ухмыльнулся и начал:
— О, дорогие Чимин-а и Хосок-и!
Это прекрасное чувство, когда вы вместе. И ничто не может вам помешать, верно?
Три ложки сахара и чай горячий словно, его сердце, да, Чимин-а? — на губах всё ещё была ухмылка, в голосе слышался яд, а глаза выражали боль. Все заметили только злость Мина, и лишь Пак увидел ту боль и обиду, о которых парень просто кричал, смотря прямо в глаза. — Ох,
вы так хотите близости, важна лишь степень искренности; важны лишь чувства и любовь, впускать его в себя, — последнее Юнги прошептал и улыбнулся.
Родители сидели в шоке и непонимании происходящего. Хосок был зол, а Пак испытывал стыд и залился краской.
— Вы так громко трахаетесь, пиздец просто! — рассмеялся парень, и все усомнились в его адекватности, — Ах, да,
соседи любят БДСМ-порно, а вы что хуже, что ли, сука? — закричал светловолосый подрагивающим голосом, стукнул кулаком по столу и направился к лестнице, дабы отправиться в свою комнату.
Парень ненавидел всех и вся. Не успел Юнги зайти в комнату, как на него накинулся Хосок, чьи глаза были красными от ярости, а венка на виске пульсировала. Младший прижал брата к полу и сжал тонкую шею сильными руками. Чон требовал извинений и старший предоставил их:
—
Я забираю слова обратно, а вы только ебитесь потише.
Хосок отпустил горло уже побледневшего брата и хотел было встать с колен парня, но не удержался и заехал кулаком по скуле, оставляя красный след, который вскоре должен был превратиться в сине-бардовый.
Когда брюнет всё-таки свалил, Мин рассмеялся, а по щекам снова покатились слёзы. Не от физической боли, от душевной, которую причинил ему Пак. Чон не удосужился закрыть дверь, поэтому Юнги встал, чтобы сделать это, но напоследок крикнул:
— Чимин-а,
ебитесь громче, только думай про меня, окей?!
В этот раз блондин решил не напиваться. Он разбил пустую бутылку о пол и порезал себе левую руку осколком поперёк вен. Капельки крови испачкали бежевый ковёр и кремовое постельное бельё. Нежная кожа саднила, а физическая боль покрывала душевную, жаль, что лишь на пару минут. Юнги сделал ещё несколько порезов, наслаждаясь стекающими по руке красными струйками. Ненормальная улыбка коснулась губ Мина, а на лице расползлось неадекватное удовольствие. Парень лёг на кровать и начал тихо смеяться, а слёзы всё ещё обжигали кожу щёк, подбородка и шеи.
Это всё продолжалось около месяца. Светловолосый резал руки, практически не ел и не выходил из комнаты. Родители игнорировали его, потому что ещё не простили сыну того позора. Хосок и вовсе делал вид, что брата не существовало. Иногда заходящий в гости Чимин пытался накормить Юнги или поговорить с ним, но все попытки оканчивались провалом. Мин поступал с Паком так, как с ним поступал Чон.
Но, наконец, парень вышел из дома. Ему позвонил друг, Ким Сокджин, оповещая о пиздеце, что случился в его жизни. Мин решил навестить парня.
***
Тот месяц, что Юнги провёл за селфхармом, русоволосый провёл за алкоголем и отвратительными звонками бывшему. Джин что-то говорил, пытался понять, а в ответ лишь глухая тишина, что разрывала изнутри.
— Знаешь,
я сжигаю фото в альбоме про нас пьяным, — грустно улыбаясь, парень говорил сам себе, ведь было бесполезно пытаться сказать что-то Джуну. Он всё равно не ответит, —
думая о том, лишь с кем ты ебёшься.
Иногда Сокджин дрочил на Нама, да. Но он же его до сих пор любит, даже после расставания, которое непонятно почему произошло. Младший любил носить всякие фенечки, браслеты, кулончики и подобное, поэтому, когда Ким видел фотографии, где Намджун был в чокере, он стонал и шептал:
—
Да повешайся ты уже на своём ебучем чокере.
А ещё бывший просто обожал тупые цитаты и слащавые стишки, потому старший ржал и грустно вздыхал, читая очередную хуйню под фотографией Джуна.
«Важна лишь степень искренности» — одна из таких ужасно тупых фраз. Джин всегда разговаривал сам с собой, просматривая профиль младшего. И тот вечер не был исключением:
—
Да, дадада, важна лишь степень искренности, и я говорю тебе мысленное «пошла ты нахуй, шлюха». — И заливается отчаянным смехом.
Сокджин был не менее подавленным, чем Юнги. Они оба страдали, им обоим было хуёво, и оба они боролись с этой болью, с этой гнилью. Только боролись по-разному. Один и живого места на руках не оставил, каждый день занимаясь членовредительством, а другой заливал за воротник ежедневно, рюмка за рюмкой, но и Мин, и Ким постоянно травили организм, скуривая по пачке в день.
Два потерянных парня, два одиноких, разбитых сердца, которые когда-то были счастливы, полны энергии и эмоций, которые теперь были пустыми и мрачными. Раньше они составляли друг другу компанию, чтобы вместе порадоваться, а сейчас — чтобы разделить боль.
Юнги и Джин не обнялись, как обычно, не подарили тёплых улыбок, только грустно посмотрели, и всё.
За очередной сигаретой старший спросил, больно ли оставлять порезы, а светловолосый лишь усмехнулся и тихо произнёс:
—
После сотого раза в месяц тебе уже не так уж больно.
Ким отошёл от кухонного стола и двинулся к подоконнику, на котором устроился Мин, присел рядом и грустно улыбнулся:
— Зачем ты режешь себя? Неужели Пак достоин твоих страданий? Твоей любви?
— Хён, а зачем ты пьёшь? Отравляешь свой организм? Разве Ким достоин твоих страданий? — так же грустно улыбнулся младший, смотря Джину в глаза и в очередной раз затягиваясь, — Ты делаешь это, потому что ещё чувствуешь к нему что-то. Вот и у меня так же,
ведь это чувство не забыто, я едва ли думал так.
И после повисла тишина, но не та, которую старший ненавидел, которую презирал всем сердцем, а та нужная тишина, что давала время всё обдумать и понять.
Запах сигарет уже был таким привычным для обоих. И Мин, и Ким медленно убивали себя.
Парни задумывались о суициде, потому что невозможно было справиться с этой болью, с этим отчаянием. Наверное, они были слабаками, раз позволяли мысли о смерти посетить свои головы. Но всегда ли суицид — это проявление бесхарактерности? Может, на самом деле, это показатель силы? Ведь далеко не каждый сможет лишить себя жизни.
— Знаешь, — спустя долгие минуты начал Сокджин, поднимая уголок губ, —
в его профиле можно увидеть
эмочкины слёзы и сопливые стихи его ёбыря о космосе, посты о том, с чего начинается их утро, что они едят, и какое блюдо их любимое, но, — старший тяжело вздохнул, обхватив ноги руками, —
мне сигарета заменит завтрак, а похмелье — утро, я бы горстями питался блюдом, состоящим из таблеток феназепама, если б знал, где достать.
По щекам обоих потекли слёзы. Юнги положил голову на широкое плечо друга, и парни закрыли глаза, снова наслаждаясь тишиной.
***
С той встречи прошёл ещё один месяц. Ничего не изменилось, совсем. Такая же боль, что сжирала изнутри. Такое же отношение родителей и Хосока. Такой же игнор от Намджуна. Юнги и Джин правда старались выйти из того состояния, но они не справлялись, поэтому оба закончили всё.
В тот вечер парни дали обещания, что, если за месяц не справятся, то…
— Я знаю, что ты снова не ответишь, — начал Ким, грустно улыбаясь, — но я хочу сказать тебе кое-что…опять.
Для тебя — ебучая игра, для меня — алкоголизм и наркомания. Наши отношения для тебя не значили ничего.
Ты в своих постелях делал притон, притом знал, что тебя я жду. Тебе было плевать. И я должен ненавидеть тебя, но я ненавижу себя за то, что влюбился! — Джин сорвался на крик. Он плакал и беззвучно орал. Истерика. Сокджин сбросил трубку и закинул дохуя таблеток антидепрессантов и снотворного в рот, запивая всё это соджу. Ким лежал на холодном полу, свернувшись калачиком и смотря в окно на звёзды. Глаза закрылись, сердце остановилось и весь этот кошмар наконец закончился.
Наверное, парня нашли мёртвым лишь через пару дней.
Юнги закончил писать коротенькое письмо, где извинялся перед родителями и благодарил их за всё. Он назвал Пака в нём шлюхой, сказал, что ненавидит его, но на деле до сих пор любил…
Дома никого не было, поэтому Мин без проблем зашёл в ванну, положил записку на полку с полотенцами, сел в душевую кабину, достал лезвие из кармана домашних штанов, распаковал его и провёл вдоль вен на обеих руках.
Слёзы оставляли мокрые дорожки на щеках. Блондин зажмурился, потому что было нереально больно и потому что вспомнил, как застал Чимина и Хосока в этой кабинке. Воспоминания нахлынули на парня, и он заплакал с новой силой. Прижимая ноги ближе и кладя локти на колени, Юнги откинул голову назад и заскулил… Алая жидкость стекала по рукам, пижамным штанам и капала на белоснежную поверхность душевой кабинки.
—
Останься в последнем слове. Я люблю тебя, Пак Чимин, — прошептал Мин и тяжело вздохнул.
