— ты нужен мне.
— и ты мне тоже.
Каждый когда-либо задумывался о смысле своего существования, не так ли? Почему родился именно в этом теле, не в каком-либо другом? Почему именно в это время, не раньше на век и не позже на десятилетие? Почему именно в этом мире, не в другой галактике или на другой планете? А также бесконечные множества схожих вопросов. Чимин всю сознательную жизнь загружает свою светлую головушку вопросами, на которые ответы найти, увы, не в силе никто, как бы ни старались, где бы ни принимались за поиски. Но Пак не торопит время, сам найдет когда-нибудь. Не в этой жизни, так в другой. Но непременно найдёт. Парень живёт в небольшом поселении старых людей вместе со своей семьёй. В поселении тех, кто всё ещё способен на чувства. Тех, кто ещё живёт. Их деревню окружает густая лесная роща, а на небе по ночам видно наипрекраснейшие созвездия. Минни с пятилетнего возраста может назвать каждое, вне зависимости от цикла. Звёздное небо было его единственным увлечением, которое позволяли возможности. Но его всегда тянуло за сосновую полосу, что находится так близко к его дому. Туда, где живут другие, новые, люди. Туда, где автоматоны убили мир вокруг себя, не оставили ничего живого. Чимину двадцать два, а он по-прежнему слепо верит, что умирающую планету всё ещё возможно спасти. Таких, как Юнги, называют автоматонами из-за утраченной способности чувствовать. Вся их жизнь словно день сурка. Робота-дом-работа. Их мозг будто никогда не был заточен ни на что другое, кроме каких-либо расчётов, построения одинакового дорожного пути на каждый день, однообразного списка покупок и режима дня. Но когда-то создания, как Мин Юнги, были такими же людьми, как и в небольших деревушках неподалеку, но в один момент их сердца остановили свой ритм, и ничто больше не способно его возобновить. Мин не может вспомнить ни дату своего рождения, ни сколько ему сейчас лет. Не может вспомнить, имела ли раньше вкус лапша из супермаркета, а уж тем более было ли что-то важнее распорядка дня. Но имеет ли это всё значение? Вероятно, что когда-то Юнги бы жизнь отдал, чтобы как можно дольше сыграть на непонятной чёрной пыльной махине, которая стоит в углу его комнаты. Но Сейчас Юн даже понятия не имеет, значат ли что-то звуки, льющиеся от нажатой клавиши. Сейчас ничего не имеет значения.***
Однажды Пак Чимину всё же удалось преодолеть сосновую полосу и оказаться в новом мире. Парнишка оставил записку родителям и просто ушёл, захватив с собой кота и рюкзак с парой закусок и сменными вещами. Дорога казалось вечной, а деревья, возвышающиеся над головой, — нескончаемыми. Но Чимину нравилось. Его завораживало звонкое пение пестрых птичек на деревьях, а приятный лесной запах наполнял легкие чистейшим воздухом, позволял вдохнуть свободно. Кое-где были видны дикие обитатели чащи, которые ни разу за свою жизнь человека не видели. Вдалеке, между деревьев, скакали маленькие серые зайчата, а вверху, с ветки на ветку, перепрыгивали белки с небольшими шишечками в лапках. Пак даже остановился на мгновение, завороженный дикой захватывающей природой. Животные были единственными, кого не волновало происходящее с миром, они жили своей жизнью здесь, в чащах. Их не касались проблемы новых и старых людей, им достаточно зеленой травы под ногами, ясного неба над головой и чистого воздуха, что дарят им деревья. Чимин бы хотел оказаться одним из таких зверьков, также весело резвиться с братьями и собирать запасы на зимы. Но он человек. Его ждёт совершенно другая судьба, которую он собирается вершить сам, здесь и прямо сейчас. Дорога до линии города новых людей оказывается на самом деле не такой уж и долгой, как казалось уставшему парню. Но уже за пару километров до него становится невыносимо дышать, будто легкие свинцом наполняются, который перекрывает доступ кислорода. А есть ли в этой местности кислород вообще? Чимин надевает на лицо приготовленную белую маску, в попытке хоть как-то уберечь органы дыхания, и осматривается по сторонам. Вокруг него лишь бескрайние неплодородные боле поля, с выжженными солнцем и некогда цветущими лугами. Вместо привычного запаха лаванды и ромашек, который всегда присутствует у Пака в родном доме, — тяжелый смог множества заводов, что молекулами оседает на волосах, коже и одежде, просачивается сквозь ткань маски, пробираясь глубоко внутрь организма. Но русый парнишка натягивает капюшон ярко-розовой худи на голову и поворачивается в сторону ближайшего города, возвращаться назад уже поздно. Внутри рюкзака шевелится тяжелый комок шерсти и протестующе мяукает. — Тише, Ви, нам осталось совсем немного. Жизнь Мин Юнги пошла по наклонной в один прекрасный момент. Наверное, всё началось именно с маленькой желтогрудой птички, что билась ранним утром в окно его спальни. Ритмичный стук разбудил брюнета, когда до привычного пробуждения оставалось ещё пару часов. До сонного сознания Мина не сразу дошло, что издает столько непривычный звук. Но прояснившийся взгляд моментально уловил небольшое движение прямо напротив кровати. То была маленькая синица, что, видимо, заблудилась в незнакомой среде обитания. — Я думал, что вы вымерли, — пробубнил себе под нос парень, скидывая с худощавых ног одеяло. Но стоило приблизиться к окну, отбрасывая едва заметную тень на нового гостя, комочек перьев тут же сорвался с места и скрылся между домов-великанов. Юнги лишь вздохнул тяжело и пожал плечами, до работы оставалось ещё два долгих часа, а сна не было ни в одном глазу. Именно тогда Мин впервые приготовил себе завтрак сам из непортящихся продуктов в холодильнике. Вкуса никакого они не имеют, но зато получилось красиво. Наверное. Юнги не может дать точного определения этому слову, но есть в завтраке что-то такое, что привлекает глаз. В его время еда создана лишь для утоления потребности в питании, не для каких-либо гастрономических изысков. Желудок у новых людей, в отличие от сердца, всё ещё работает. Брюнет впервые выходит из дома раньше на двадцать минут, не чтобы приступить к работе скорее, а чтобы просто растянуть дорогу по времени. На нем серая толстовка и такого же цвета штаны, они будто отражают здешнее небо и внутреннее состояние окружающего. Небоскребы могущественно возвышаются над людьми, а с магистрали доносится какофония звуков. Всегда ли дома были такими большими, что закрывали небо? Юнги не знает, да и узнать не очень-то и хочет, если честно. Люди вокруг серые, будто мыши, снуют, торопятся куда-то. А сверху миллионы проводов тянутся друг к другу, переплетаются и исчезают за высокими стенами. Кое-где тускло горят фонари, что нисколько не разгоняют вечные сумерки. Юнги идет медленно, не спешит никуда, впервые выбивается из общей массы. До работы в этот раз решает дойти пешком, а не пользоваться людными скоростными поездами. Это сейчас такая редкость, всё равно как говорить друг с другом. Всегда ли здесь был вон тот завод, что виднеется вдалеке? А тот, что слева или справа? Мин видит их не первый раз, но лишь сейчас замечает ужасный черный дым, выходящий из огромных труб и образующий свинцовое облако смога над городом. Мимо него мелькают бесчисленные панорамные окна витрин, заставленные такой же неприметной одеждой, как и всё вокруг. Но вдруг впереди мелькает белое пятнышко, что бежит в ту же сторону, что и брюнет. Это что-то очень сильно похоже на кошку, беленькую с рыжими ушками. Юнги не знает значение этого слова, оно само собой возникает в его голове. Пока он пытается рассмотреть отдаляющий комочек, сзади в него врезается что-то очень тяжелое, и Мин почти встречается своим излишне бледным лицом с асфальтом. — Извините, — доносится до миновых ушей сладкий человеческий голос, отчего тот распахивает глаза в удивлении. Но сказать ничего не успевает, розовое пятнышко удаляется вслед за белым, которое уже не видно. Но Юнги его обязательно еще встретит, не сможет забыть своё первое яркое воспоминание за последнюю сотню лет. Такое никогда не забывается, не исчезает на свалках памяти, а его поиски брюнет добавляет в свой список дел на ближайший день. Но сейчас ему нужно поторопиться на работу, слишком много потрясений на одно утро. Весь день у Мин Юнги идёт наперекосяк, всё валится из рук, а в голове засела навязчивая мысль об утреннем происшествии. Сладкое «извините» на повторе проигрывается в голове. Хочется снова услышать этот голос, что патокой растекается по венам, ласкает слух. Мин не понимает, что происходит, но осознает, что что-то не так. С работы парень выходит в привычное время, всё как положено, по правилам. Но вновь не садится на скоростной поезд, какая-то невидимая сила тащит его по утреннему пути. Смог пеленой оседает на темные волосы, отчего те неприятно начинают липнуть ко лбу. Мин ловким движением руки убирает надоедливую челку со лба, действует на автомате. Вокруг всё те же панорамы магазинов, всё те же скучные серые люди, всё те же машины, оставляющие после себя облака серого дыма. Но вдалеке есть нечто, что выделяется из толпы. Розовый мальчик, что сидит на старой потертой скамье под тусклым фонарём. Юнги непроизвольно ускоряется, быстрее начинает передвигать ногами. Вдруг обладатель сахарного голоса исчезнет, а Мин не успеет к нему приблизиться, не услышит его снова. Вот такая быстрая зависимость. Всего одно брошенное словечко, но хочется услышать снова. Чем ближе брюнет подходит, тем больше вещей он может рассмотреть. На коленях у парня, свернувшись клубочком, спит тот белый виновник сегодняшней встречи, а сам русоволосый аккуратно поглаживает его между ушек. Юнги замедляет свой шаг, будто боится спугнуть. Но Мин не знает, что такое страх, какой-то чужой голос в голове велит идти медленнее, ему он и повинуется. — Привет, — доносится до ушей парня желанный голос, отчего тот невольно тушуется и моментально останавливается. — П-привет, — выходит хрипловато, давно Юнги не разговаривал с людьми. — Прости, не хотел тебя напугать, — улыбается розовый мальчик, превращая глаза в полумесяцы. — Меня Пак Чимином зовут. — Мин Юнги, — выдыхает брюнет, пристально наблюдая за лицом собеседника. — Что это ты делаешь? — А? — вопросительно поднимает одну бровь Чимин. — Это, — Юнги подходит почти вплотную к новому знакомому и показывает пальцем на его улыбку. — А, ты про это, — слегка смеётся Пак, — я улыбаюсь. Мин шепчет что-то вроде «понятно» и присаживает рядом на скамью, не отводя взгляда от странного знакомого. Улыбаюсь. Слово сознанию кажется таким знакомым, но брюнет не может вспомнить его значение, слегка хмурит брови. — Ты прости, что сегодня так вышло, — снова подает голос розовый мальчик, а Мин невольно переводит взгляд на его губы. Они такие безбожно пухлые. — Ви надоело сидеть в рюкзаке, вот он и сорвался куда-то. — Кто такой Ви? — на автомате произносит Юнги. — Это мой кот, — Чимин тихонько тыкает спящий комочек, который тут же возмущенно мяукает и начинает мурлыкать. — Кот, — говорит, словно выдыхает, брюнет. — Ага, — парнишка будто со старым знакомым разговаривает, — на тебя похож. — На меня? — Мин непонимающе наклоняет голову в бок, смотрит прямо в глаза. — Да, — Пак краснеет и отводит взгляд в сторону, — ты похож на кота. Такой же грациозный и хрупкий. — Грациозный и хрупкий… — вновь повторяет за собеседником, но тут же меняется в лице. — А пойдём ко мне? — Вот так сразу? — смеётся русоволосый, но тут же вновь натыкается на непонимающий взгляд. — Пойдем. Чимин живёт вместе с Юнги целую неделю. За такой короткий промежуток времени он испытал намного больше эмоций, чем за свои двадцать два года. Пак проникся теплым чувством к Мину с их первой встречи в людной толпе серого мегаполиса. Влюбился в того, кто чувствовать не может больше. Испытать свою первую любовь на первом встречном, который никогда не полюбит в ответ, просто не сможет. Иронично, не правда ли? Но в этом весь Пак Чимин, другого быть не могло. Юнги словно статуя, из мрамора сделанная в прошлом тысячелетии. Такой же прекрасный, с точеными скулами и острыми ключицами, что выглядывают из-под широкой футболки. Но такой же холодный, без единой эмоции на фарфоровом лице. Искусство. Лишь это слово вертится у русоволосого на языке. Он даже прошептал его однажды, когда старший (а он определенно старше, Чимин знает) из душа вышел, а на его бедрах полотенце держалось на честном слове. Волосы черные, как смоль, слегка закрывали глаза мокрыми прядями, но Мин и не пытался их убрать. Путь тёплых капель начинался в самом верху, у основания шеи. Они медленно стекали вниз по адамову яблоку, останавливаясь на мгновение в ложбинке между ключиц, огибали мышцы груди, рядом с бусинками темных сосков, стекали по острым выпирающим ребрам, холодя кожу, и исчезали в плену темно-синего махрового полотенца. Чимин тогда воздухом подавился, совсем забыл, как дышать. Тогда-то он окончательно понял, что хочет быть рядом с автоматоном. Готовить ему завтраки по утрам, незаметно для него касаться, прижимать к себе тёмной ночью, научить его чувствовать. На последней мысли Пак закусывал губу от горечи, понимал, что не сможет эта мечта стать реальностью. Но Юнги продолжал тянуть к себе своей холодностью, грацией движений. Ви даже иногда завидовал, наблюдая за тем, как тот передвигается. Брюнет по квартире ходил почти бесшумно, даже кот так не мог, часто роняя за собой некоторые вещи. Мин словно хищник наблюдал за Чимином с потрепанного дивана в гостиной. Неуклюжесть парнишки почему-то создавала некое тепло внутри, пугающее, но такое необходимое. Юнги впервые что-то хотел. Даже не так. Он нуждался. Мину необходимо было тепло, что принес розовый мальчик с собой, без него он будет один в холодном океане. Брюнет не может объяснить, что происходит с ним каждый день, но он продолжает ходить за Чимином по квартире. Не говорит ничего, наблюдает. У Пака нет расписания, он ничего не планирует, действует спонтанно. Юнги не спрашивает, только слушает рассказы своего гостя. А говорит русоволосый, ой, как много. Он рассказывает о происходящем в мире, об оазисе, из которого он пришёл. Говорит про существующих животных, о миллионах созвездий и далеких галактиках, о книгах, что стоят на полке. Юнги слушает внимательно, не перебивает. Ему интересно? Да, наверное так. — Ты типичный представитель своего рода? — не выдерживает Мин, и воздух пронзает хриплый глубокий голос. Наверное, брюнет курил когда-то даже, отчего так голос сел. — Я? — Пак даже тушуется немного от неожиданности, но продолжает, увидев утвердительный кивок головой. — Возможно. Но до меня ещё никто не выбирался за лесную полосу. Может быть, я совсем обычный, но всегда хотел бы быть кем-то особенным, чтобы меня запомнили. — парень остановился на мгновение, но тут же тихонько добавил, — Наверное, все этого хотят. — Я не хочу, — совершенно спокойно произносит автоматон, но тут же переводит взгляд на лицо собеседника. — Расскажи, какие они. — Кто? — Чимин поворачивает голову вбок и вопросительно прищуривает глаза. — Люди в твоём оазисе, — у Юнги кончики пальцев слегка немеют, но он не придаёт этому значения, растирая их. — Расскажи о них. — Люди… — сердце розового мальчика заходится в бешенном ритме, будто он собирается выдать какую-то секретную информацию иностранному шпиону. — Они заводят семьи, танцуют по вечерам, готовят вместе, обнимаются, живут, не думая о будущем, о том, что мир исчезнет, а завтра может уже не быть. Они заводят детей, обучают их всему, передают свой опыт. Любят, наверное, — Чимин болезненно закусывает нижнюю губу, его сердце вот-вот проломит грудную клетку. — Любят… — Мин выдергивает из контекста одно слово, а русоволосый забывает, как дышать. — А как это? — Ну, — мнётся Чимин, боится рассказывать о том, что творится у него внутри. — Любовь, наверное, самое светлое чувство, которое когда-либо могли испытывать люди, но в то же время она приносит невыносимую боль. Только она одна была способна спасти мир, но как раз из-за нее мир разделился на две баррикады. Люди начали утрачивать свои человеческие качества, и однажды проснулись без эмоций, — на одном дыхании рассказывает парнишка. — Мне мама рассказывала. — Хотел бы я испытать, каково это, — у Мина теплота патокой растекается внутри, от смущения парня напротив. Хотел бы он, чтобы его сердце снова начало отбивать ритмичные удары. Хотел бы он быть рядом с Чимином. — Пойдёшь со мной? — неожиданно для самого себя произносит Пак, тут же прикрывая рот рукой. — Если хочешь, конечно. — А ты покажешь мне, что такое любовь? — заинтересованно смотрит на собеседника, от чего тот в один момент закрывает личико руками, а его уши тут же рдеют. — Я постараюсь. Когда-то люди жили в мире, радовались каждому новому дню, чувствовали. Но это было так давно, что даже точные даты были утеряны со временем. Прошлый мир был настолько сложным для понимания, что люди не видели так много вещей вокруг себя. Многие из них не замечали, насколько прекрасен мир за окном, пестрые крылья бабочек, человек, что сидит рядом. Их интересы медленно перетекали с познания на уже изобретенное когда-то, на технологии. Мир погряз в лицемерии, лжи и обмане. Их интересовали лишь деньги и то, что на них возможно приобрести. Человек превратился в вещь, которой можно попользоваться и выбросить на улицу, когда надоест. Каждого интересовали лишь свои потребности и чувства, а другого не имели значения. Люди стали придумывать новые жизни в соцсетях, чтобы казаться лучше, чем есть на самом деле. Всё крутилось вокруг лжи и уходило на дно в океане обмана. Иногда даже доходило до того, что человек забывал, кто он на самом деле. Врал так долго, что уже и сам поверил в свои слова, забыл своё прошлое. Его переставала интересовать жизнь близкого человека, таких просто не существовало больше. На улицах были слышны пустые слова, значащие раньше так много, в которые никто больше не верил. Но ведь человеку нужен человек. Никто не способен выжить в одиночку, это было невозможно с самого создания человечества. Даже первые виды людей собирались в общины, потому что в одиночку были обречены. Вместе всегда проще. Но человечество осознанно теряло самое главное. Чувства. Сострадание, жалость, гнев, интерес, презрение, преданность, любовь и ненависть. Всё исчезло. Люди остались одни в мире, идущем к своему концу. Одни среди миллиардов вокруг. Однажды утром их сердца остановили свой ритм, перестали качать кровь. Вселенная решила позаботиться сама о себе. Чтобы не исчезнуть, превратила почти всё население в бесчувственных роботов, не способных ни на что. Остались лишь небольшие оазисы с кипящей жизнью, что существуют уже сотни лет. Люди, которые ещё способны спасти мир. Юнги слушал внимательно, быстро передвигал ногами, чтобы успеть за своим проводником, иногда хмурил брови, переваривая новую информацию. Он не помнил этого, хотя и был одним из истории Пака. Он сожалел? Если бы только мог, то непременно. Мин не сводил взгляда со своего собеседника, пока тот даже ни разу не взглянул на него. У Чимина появлялась небольшая морщинка на лбу, когда тот сводил брови к переносице, и он постоянно облизывал свои, то и дело пересыщающие, губы. Юнги невыносимо хотелось прикоснуться к лицу розового мальчика, оно наверняка безбожно мягкое, несмотря на смог вокруг. — Ты откуда всё это знаешь? — спросил брюнет, чем напугал Пака, отчего тот даже подпрыгнул на месте. — Я в книжках читал, — незамедлительно ответил, немного стушевавшись. — Интересно, — Мин немного задумался. — И скоро же мы придём? — Совсем немного осталось, — розовый мальчик указал на сосновую полосу, что была уже в паре километров от них. Оставшийся путь они шли в полной тишине, прерываемой лишь иногда редким кашлем Чимина и мяуканьем Ви в рюкзаке, которому уже совсем надоело сидеть в тряпичной тюрьме. Чем ближе становился желанный лес, тем легче можно было вдыхать необходимый кислород. Пак даже маску снова снял, наполняя легкие сосновым воздухом. Его будто бы наполнили новые силы, благодаря которым он начал передвигать своими ногами быстрее, желая скорее оказаться дома. Юнги приходилось почти бежать за ним, он совсем не привык преодолевать такие большие дистанции пешком. Деревья приближались всё быстрее, и когда оставалось всего несколько шагов, у брюнета что-то защекотало в носу, отчего он громко чихнул. Парень изумленно застыл на месте, быстро моргая и шмыгая носом. — Будь здоров, — пролепетал Пак. — Что? — Мин склонил голову на бок и удивленно посмотрел на русого. — Ну, — замялся Чимин, — так говорят, когда человек чихает. Нужно сказать «спасибо». — Спасибо… — робко прошептал Юнги. — Я никогда раньше не чихал. Чимин лишь пожал плечами и ступил в лесную чащу. Его встретила привычная и родная атмосфера, десятки маленьких крольчат, снующих тут и там, прячущихся друг от друга. Птички перелетали с ветки на ветку, затевали свои заливистые песенки. Юнги оглядывался по сторонам, пытаясь уловить малейший шорох, в изумлении раскрыв рот. Его поразила необычайность незнакомого мира, их жизнь. Он не мог вспомнить, видел ли раньше что-то подобное. Но сейчас это не имело ни малейшего значения, Юнги не хотел уходить отсюда. Чимин внимательно наблюдал за своим попутчиком, не сводил с него глаз. Тот был похож на маленького ребёнка, которого впервые вынесли на улицу. Его привела в восторг даже пролетевшая мимо белокрылая бабочка, которую он тут же попытался поймать. Мин словно дополнял недостающую картину этого леса, отчего внутри у Пака патокой растекалось тепло, заставляя его улыбаться. — Идём, Юнги-я, — будто боясь спугнуть, прошептал русый и взял Юнги за руку. Брюнет даже не сопротивлялся нисколько, повинуясь своему проводнику. Юнги продолжал изумленно рассматривать всё вокруг, резко поворачивая голову на внезапные шорохи, чем смешил идущего впереди младшего. Изумление. Он явно испытывал изумление, и это было первой эмоцией за прошедшие сотни лет. У каждого дома свой необыкновенный запах. К нему привыкаешь и даже не замечаешь порой, но стоит его услышать в незнакомом месте, то сразу ощущаешь, что дома, и тревоги уходят в мгновение. Чиминов пахнет лавандовым полем, свежескошенной травой и страницами книг. Юнги впервые ощущает что-то такое необычайное, переступая через небольшой порог. Внутри растекается уже привычное тепло, которое раньше излучал всего лишь Пак, а на лицо просится улыбка. Мин не понимает, что с ним происходит, но безумно хочет узнать. Дом у розового мальчика небольшой, всего лишь два этажа и восемь комнат. Но брюнета не отпускает ощущение, что он был уже здесь когда-то, запах кажется знакомым, родным. Юнги даже не может вспомнить, когда слышал запахи в последний раз, да и слышал ли вообще. Всё, что было до пересечения линии леса, кажется ненастоящим, серой иллюзией мира. Мин не жил никогда до этого, всего лишь существовал. Родители Чимина ничего не сказали о своём новом госте, лишь пожали плечами. Они прекрасно видели его излишне бледную кожу с просвечивающими сплетениями вен, потерянный и ничего не понимающий взгляд, серую и неприметную одежду. Это всё свидетельствовало о его принадлежности к новым людям, к бесчувственным роботам. Пак лишь слегка голову опустил, держа Мина за руку крепко-крепко, будто боясь потерять, но тоже не произносил ни слова. Он понимал, что родители не глупые, всё без него видят, а его лживые отмазки будут выглядеть как минимум нелепо. Ви, протестующее мяукнув, вылез всё-таки из своей тюрьмы, убегая наверх, чем развеял никому ненужное напряжение. Чимин продолжал крепко держать за руку своего нового сожителя, вводя того в недоумение в очередной раз. Паку было стыдно перед родителями за то, что молча ушел из дома, не поставил никого в известие, просто пропал. За то, что привел совершенно незнакомого им человека домой, который человеком-то, по сути, и не является, автоматон. Но он не мог бросить Юнги одного, не простил бы себя никогда, всю жизнь бы жалел. Поэтому он просто крепче сжимает холодную минову руку и ведет того на кухню, бесшумно ступая по деревянному полу. — Ты похож на своих родителей, — чуть слышно проговаривает брюнет, садясь за стол на теплый диван. — Я знаю, — улыбается Пак, доставая с высоких полок кружки. — Тебе чай с сахаром или без? — А? — в своем обыкновении выдыхает Юнги, наклоняя голову в бок. За сотни лет забывается многое. — Поня-ятно, — тянет парень и всё же кладет в кружку пару ложек подсластителя. Мин впервые пьёт что-то такое необычное и обыкновенное в одно время. Такое вкусное и.. сладкое? Да, именно это слово всплывает в голове у автоматона. Юнги смотрит прямо в глаза парню напротив, а у того щёки неимоверно быстро краснеют. От чая это или же от пристального взгляда, что плавиться почти заставляет? Он никогда не признается. Чимин такой же сладкий и сахарный, как и чай, что пьёт брюнет. Юнги выстраивает именно такую связь в своей голове, она не даёт ему покоя. Пака хочется потрогать, провести рукой по щеке, проверить, растает ли он, словно крупинки подстастителя в горячей воде. Мин понимает, что всё это лишь глупости, что русый из крови и плоти сделан, что не может быть такой реакции. Но прикоснуться хочется невыносимо сильно. Брюнет тянется через весь стол к желанной щеке, отставляя кружку с чаем в бок, и медленно ведёт по ней рукой, а Чимин, словно кот, ластится, прижимается к шершавой руке. Его сердце в бешеном ритме заходится, а дыхание сбивается. Хочется раствориться и навсегда остаться здесь и сейчас, потому что руки Юнги стали теплее. Юнги живёт у Чимина несколько недель, которые пролетают для него неимоверно быстро. Мин почти сразу приспособился к незнакомой среде, вошёл в ритм жизни. Они с Чимином регулярно ходят в гости, занимаются в саду, ходят к огромному озеру с сотнями различных рыбок, больших и маленьких. Юнги определенно здесь понравилось бы, мог бы он только это ощущать, но уходить ему отсюда совершенно не хочется. Да и не сможет он больше Чимина бросить, ни под каким предлогом не уйдет. Брюнет старается как можно чаще незаметно Пака касаться, да только тот замечает ведь, но виду не подает. От миновых касаний по его телу разряды посылаются в самое сердце, а уши неконтролируемо краснеют, что он мастерски научился скрывать отросшими волосами. Чимин с автоматоном теплом своим делится, безвозмездно отдает, его хватит на двоих. А Юнги даже не замечает, что его тело с каждым днём становится теплее и теплее, что на щеках румянец слабый появляется. Русый всё это видит, в его сердце надежда зарождается, но рассказывать он не собирается ничего. Юнги должен сам всё узнать. Мин каждый вечер устраивается на большом подоконнике в паковой комнате с кружкой, теперь уже его любимого, сладкого чая, пока сам хозяин помогает на первом этаже родителям. За окном проплывают облака, скрываясь за высокими верхушками сосен и дубов. Сейчас Юнги уже ни за какие блага не променяет лес на громадные небоскребы, что точно также возвышались над ним. Брюнета завораживало небо за окном, на котором блестели миллионы огоньков, что менялись каждый день. В первую ночь он даже рот в изумлении открыл, в городе такого не бывало никогда. — Пойдём, — в один из таких вечеров шепчет старшему в самое ухо Чимин и берёт его за руку. — Я тебе кое-что покажу. Юнги послушно идёт за ним, доверяет. Даже если бы Пак на смерть его вёл, Мин всё равно бы послушно семенил рядом с ним. Он уверен. Брюнет самостоятельно переплетает его длинные изящные пальцы с пухленькими чиминовыми, после чего слышит тяжелый вздох рядом с собой. Ему определенно нравится такая реакция младшего, его розоватые щечки. Они знакомы уже достаточно давно, для нового-то времени, а Чимин до сих пор смущается. Юнги считает это удивительным. Всю дорогу Чимин улыбается лучисто, озаряя даже дорогу темную впереди, и на миновы вопросы не отвечает должным образом, говорит лишь, что тот сам увидит скоро. Но брюнет не сдаётся, продолжая задавать безответные вопросы, пока мимо них мелькают уже небольшие деревья и где-то неподалеку ухает сова. В скором времени деревья почти исчезают, открывая вид на большую опушку, заросшую невысокой травой. — Мы пришли? — шепчет Мин прямо в ухо, отчего у младшего табун мурашек пробегает по телу. — Да, — так же тихо тянет Пак. Русоволосый расстилает в самой середине клетчатое покрывало, что всё это время нес в рюкзаке за спиной, и кутается в другое, махровое, садясь позе лотоса и приглашая автоматона к себе. Юнги слушается и садится очень близко к Чимину, не оставляя даже самого малейшего расстояния между ними. Пак немного вздрагивает от неожиданной близости, но отодвигаться ему совершенно не хочется. — Звёзды так красивы сегодня, — Чимин поднимает взгляд к небу и очарованно выдыхает. Звёздное небо всегда было его слабостью. — Да, — соглашается брюнет, но на звёзды он совсем не смотрит. Юнги смотрит на Чимина и видит в нём свою собственную вселенную. В волосах младшего отражается блеск небесных светил, делая того похожим на лунного ангела, сошедшего на землю в сегодняшнее полнолуние. В паковых глазах отражаются мириады звёзд, что блестят на чёрном далёком полотне. Его место точно не здесь, а среди таких же прекрасных огоньков в открытом космосе. — А знаешь, кто ещё прекраснее? — Юнги говорит тихо, будто неуверенно. — Кто? — Пак переводит восторженный взгляд на своего собеседника, смотрит в его черные омуты. — Ты, — всё также почти бесшумно произносит брюнет, а Чимин забывает, как дышать, его сердце начинает неимоверно быстро колотиться, норовясь проломить грудную клетку. — Господи, Юнги, — голос младшего срывается на высоких нотах, и он закрывает краснеющие щеки пухленькими ладошками, утыкаясь в худое миново плечо. Мин слегка улыбается, удивленный паковой реакцией, а внутри растекается такое привычное и приятное тепло, такое необходимое сейчас. Юнги кладет руку на изящную талию Чимина и наконец поднимает взгляд на миллионы звёзд-родинок на небе. Брюнет ступает босыми ногами по холодному полу, от чего миллионы мурашек пробегаются по его телу, начиная от ступней и заканчивая возле основания шеи. Холод пробирается в самые потаённые части минова тела, вытесняя недавно появившееся тепло, без которого он уже не мог больше представить своё существование. Внутри что-то тянет вниз, что-то тяжелое, но в то же время веса не имеющее. Юнги не может дать название этому, никогда не испытывал ранее. Страх, волнение… неизвестность? Коридор впереди него освещается лишь лунными полосами, что придают его коже серебряное свечение, стоит ему пройти сквозь них. Тишина. Она давит на барабанные перепонки, ложится тяжким грузом на плечи, заставляя замедлить ход. Тихая идиллия прерывается лишь редким скрипом половиц под ногами Мина, от чего тот даже вздрагивает иногда. Далеко впереди него приоткрыта дверь, через щель которой прорывается теплый желтый цвет. Но эта теплота спокойствия не придаёт, Мин даже уверен, что если бы его сердце билось, то давно бы уже выпрыгнуло прямо в его изящные руки. Ветер из открытого окна пробирается прямо под растянутую белую чиминову футболку, обволакивает своими холодными объятиями ребра, грудную клетку и впалый живот. Юнги даже ёжится немного и обнимает себя руками в попытке согреться. Когда он последний раз ощущал холод? Да и разве это окно может открываться? Мин, честно, не имеет ни малейшего понятия. Дверь становится всё ближе, а идти становится тяжелее. Будто бы ноги свинцом наливаются, не дают двигаться дальше. Юнги передвигается плавно, словно Ви, который вроде бы тоже только что проскользнул в приоткрытую дверь. Что он вообще здесь делает? Брюнет толкает дверь, которая сразу же поддается его слабенькому напору и со скрипом открывается, представляя парню то, откуда и исходил тяжелый желтый свет. Взгляду Мина представляется огромная комната с окнами во всю стену, но зашторенными в данный момент массивными портьерными бордовыми шторами, что не пропускают ни полосочку лунного света. Юнги даже не может вспомнить, была ли в Паковом доме такая комната. Но, судя по высоким зеркалам у правой стены, тоже почему-то зашторенным темно-бордовой тканью, это комната, где Чимин учился танцевать когда-то. Брюнет никогда не видел, как младший танцует, да и не знал, умеет ли он это делать, но в голове выстраивается именно такая связь. На противоположной от зеркал стене висят громоздкие канделябры, вмещающие в себя по пять свечей, в которых даже не тает парафин. По углам стоят небольшие табуреты с подсвечниками, в которые также помещены несгораемые свечи. От них то и исходил этот зловещий свет. Но от известности легче нисколько не становится, неведомая сила по-прежнему хочет притянуть автоматона к полу. Тут взгляд Юнги цепляется за кота, что необыкновенно изящно обходит ножки табуретов и держит свой путь прямо в середину комнаты. И как только Мин не заметил этого раньше? В самом центре комнаты неподвижно лежит он. У автоматона тело больше не слушается, но он на негнущихся ногах всё же подходит ближе. Юнги не может вдохнуть воздуха больше, его будто внезапным сильным ударом из лёгких полностью выбили. У Чимина лицо белое, словно краской покрашенное, а губы невозможно синие, на щеках нет такого полюбившегося Юнги румянца. Мин не прикасается к Паку, но ощущает исходящий от него холод, не такое привычное тепло. Внутри тянет вниз всё сильнее, он больше не в силах сопротивляться. Брюнет больно падает на колени и хватается за грудь, там нет сердцебиения, но будто внутри поселился маленький злой котенок, что раздирает органы в клочья. Его Пак Чимин лежит в красном бархатном гробу на белоснежно белых простынях. Пак Чимин мёртв. Эти слова мигают красным в мозгу Юнги, не дают даже вдох сделать. Автоматон открывает и закрывает рот, словно рыба, выброшенная бушующей волной на берег. Мин винит себя, но даже не знает за что. За то, что почувствовать не успел вовремя? Или за то, что сам его до этого довел? Но он ведь не делал ничего, розовый мальчик ещё вчера прижимал его к себе поздней ночью, тепло своё дарил. Что же случилось? Юнги кричит, сжимает больно руками грудь, хочет скребущееся животное изнутри вытащить. Мину страшно, он не понимает, что с ним происходит. Он не понимает, что вообще происходит, а по его щекам стекают холодные солёные капли. Мин Юнги впервые за свои сотни лет плачет по-настоящему, а внутри всё сжимается от боли. Это точно было не той эмоцией, которую он хотел испытать первой. Хочется просто исчезнуть, никогда не существовать. Но у него не получается, поэтому он продолжает качаться из стороны в сторону, изо всей силы сжимая свою грудь и глотая слёзы. — Юнги! — Чимин просыпается из-за бурного копошения рядом с собой. Но в ответ молчание, слышатся лишь тихие всхлипы. Пак зажигает прикроватную лампу, отчего небольшая комната наполняется тусклым светом. Русый незамедлительно разворачивается в минову сторону, у него сердце в ушах бьётся. Старший свернулся калачиком и весь трясется, а на щеках блестят влажные дорожки. Пак тонет в океане страха, с Юнги такое впервые. — Хён, — снова зовёт, а его голос срывается на гласных, — прошу тебя, проснись. Мин резко распахивает глаза и испуганно смотрит на младшего. Брюнет похож на загнанного в тупик олененка, а коньячные глаза блестят от солёных слёз. Юнги сидит в таком положении буквально пять секунд и тут же обреченно бросается на паковы плечи, вновь содрогаясь в рыданиях. Чимин аккуратно проводит по черным слипшимся волосам Мина, успокаивает. Пак медленно ложится обратно на подушки, но брюнета из объятий не выпускает, лишь крепче к себе прижимает. Юнги вновь ощущает тепло, а кошмары уходят на второй план. Его розовый мальчик жив, он рядом. Постепенно слёзы заканчиваются, и брюнет успокаивается, лишь удобнее устраивается на сильной груди Чимина, слушает его безбожно быстрое сердцебиение. — Дай мне десять минут, — шепчет, охрипшим от слёз голосом, автоматон. — Всего лишь десять? — так же тихо отвечает Пак. — Дай мне вечность. Когда-то давно люди больше всего хотели быть нужными, но губили тех, кто в них нуждался. Когда-то давно люди настолько сильно беспокоились только за себя, что не замечали никого вокруг, вину за свои же ошибки перекладывали на невиновных. Так было проще. Но никто не понимал, что с человеком и не должно быть легко. Всем хотелось лишь вкусить адреналина, а человеческая душа всё быстрее теряла цену. Люди почему-то думали, что если человек любит, то он всегда будет рядом, что не уйдёт никуда. Поэтому они продолжали срываться на близких людей, доводить до слёз, но в скором времени теряли их ценность. Он же любит, значит не уйдёт, ведь так? Но человека может спасти лишь другой человек, без этого мир пойдёт ко дну. Что и произошло в конечном-то итоге, человечность потеряла всё своё значение. Чимин не застал это «когда-то давно», но и не горел желанием ощутить те времена. Когда был ребенком, он всего лишь читал книги по истории и желал спасти мир. Когда ты молод, всегда кажется, что ты способен свернуть горы, что у тебя есть силы всё изменить. Но, стоит немного повзрослеть, вся вера медленно начинает исчезать из растущего и совершенствующегося тела. Пак вырос, но по-прежнему мечтал спасти хотя бы кого-нибудь. Ему удалось, рядом с ним стоит тот, кто, казалось бы, никогда не мог ничего ощущать. Мин Юнги — бывший автоматон, но до сих пор не человек. Чимину нравится наблюдать, как тот старается жить и чувствовать, а не просто существовать. У него, конечно, получается далеко не все, да и нелепо порой, но он старается. Юнги изо всех сих старается стать лучше, чем те, от которых он совсем недавно ушёл. Он не вернётся туда больше никогда, не причислит себя к числу бесчувственных машин, что уничтожают всё вокруг. Мин Юнги хочет жить, хочет стать человеком, а Пак ему в этом поможет. Мин уверен. Брюнет стоит возле раковины на кухне и гремит посудой, что то и дело пытается выскочить из его неумелых рук, а Чимин наблюдает за его нелепыми движениями с невинным обожанием. Заходящее солнце сквозь незашторенное окно бросает на его уже не бледную кожу различные незамысловатые блики. Совсем недавно тело Мина приобрело здоровый розоватый оттенок, на яблочках щек появился небольшой румянец, а глаза из бездонно-черных стали цвета дорогого алкоголя, который так и пьянил младшего, стоило ему лишь бросить мимолетный взгляд на них. Юнги по-прежнему похож на качественно выполненное искусство с идеально отточенными деталями, только больше не на холодную мраморную статую. Пак никогда не думает над тем, что ему сделать или как поступить. Поэтому сейчас он просто встает со своего нагретого места и медленно подходит к Юнги. За окном солнце плывет своей неизменной дорогой к горизонту и рисует на небе всевозможными красками красных и фиолетовых цветов, а люди собираются возле своих домов, наслаждаясь чудесным вечером и красотой природы. Чимин кладет руки на впалый минов живот, обнимает, прижимая к себе крепко-крепко, и целует нежно в открытое плечо. Хочется стоять так вечность и знать, что у них есть завтра. Просто забыть, что мир когда-то может исчезнуть, а их в любой момент может не стать. Хочется просто жить. Вместе. Юнги в одно мгновение замирает, поднимает взгляд от посуды в раковине и смотрит в стену. Внутри него что-то шевельнулось, а всё тело начало легонько покалывать, посылая разряды во все конечности, по лицу прошлись теплые волны, окрашивая щёки в нежно-розовый. В животе образовался тянущий узел, и неожиданно пришло осознание реальности. Мин незамедлительно кладет свои мокрые руки поверх чиминовых и сам сильнее прижимается к нему спиной, чтобы и он тоже мог прочувствовать. — Я чувствую, Чимин-а, — еле слышно произносит Юнги, будто боится спугнуть только что зародившееся биение своего сердца. — Оно бьётся.