***
Темнота. Ничего не чувствую. — Сколько осталось? — Три часа Ненавижу… Я просила двадцать четыре.***
Что-то давит на грудь. Резкий вдох. Показалось. Слышу дыхание. Реальность. Надо открыть глаза, Лиза, открой глаза! Ладно… Веки слиплись. Свинец. Точно, они тяжёлые как свинец. Больно. Белый потолок. Белые стены. Свет излучает только ночник. Сейчас ночь. Улыбаюсь. Слышу дыхание, опять. Надо повернуть голову. Больно. Веснушки… Рыжие волосы… Флэшбек — Лиза, блять! Быстрее! Юлик долго ждать не будет! Крик Руслана слышно по всех квартире. Какой некультурный! Я девушка и мне разрешено немного опоздать. — Сука, Тушенцов! Не ори, я уже выхожу. Бегу в коридор, пытаюсь завязать шнурки. Поебать, и так сойдёт. Уже бегу на улицу с развязаными шнурками. Конец флэшбека Ладно, надо вспомнить, что я тут делаю. Мой мозг не работает. Смеюсь. Он никогда не работал. — Лиза? Я кажется его разбудила. — Лиза, ты проснулась, ты проснулась! Взял мою руку, целует ее. Так тепло. Хочу что-то сказать, но из горла доносятся только хрипы. — Ничего не говори, тебе нельзя, пока что. Я так скучал. Он оставил невесомый поцелуй на моих губах. Тепло. — Ты ничего не помнишь? Глупый вопрос… Я, что, плачу? Нет, нет. Только не плачь, не реви… — Все хорошо. Сжал руку сильнее. Боль. — Я потом все расскажу. Тебе нужно поспать. Не бойся, я буду рядом. Глаза и правда закрылись. Опять эта темнота… Надо уснуть, он сказал, что так будет лучше. А кто это — он? Такая теплая рука, мягкие губы, веснушки как пудра разбросаны по лицу. Лёгкие. Боль. Хочу курить. Где бы Винстон достать? Флэшбек — Ля, Лиззка, хватит курить. Даня нагнулся и выхватил зубами сигарету из моего рта. Вздохнув, я вытащила ещё одну сигарету. — Даниссимо, я ещё тебя переживу. Затяжка. Конец флэшбека — Даня И это мой голос? Ну и убожество. Смотрит на меня. Я это чувствую, как и его руку на моей. — Мне бы покурить. — Ты сейчас еле живая, и думаешь о сигаретах? Улыбается. Так тепло. — Почему еле живая? Я отлично себя чувствую. Никогда так плохо не врала. Мой голос даже голосом назвать нельзя. — Ля, Лиззка, ты несколько дней пролежала в коме и как после такого можно отлично себя чувствовать? Надо доказать, что все хорошо. Надо встать. Или хотя бы руку поднять. Бинты мешают. — Что произошло? — Ты правда ничего не помнишь? — Думаешь, я бы спрашивала тогда? Улыбаюсь. А в его глазах погас огонек. — Ты опять пошла с той компанией на заброшеную стройку, хотя говорила, что порвала с ними. Помнишь? Что-то смутно, но все же киваю головой. — В этот раз ты хотела покурить травку. И у тебя это почти вышло. После первой затяжки у тебя закружилась голова и ты… Молчание. Слезы наворачиваются на глаза. Почему я ничего не помню? А какой этаж? — Этаж? — Не помню, внизу было стекло и строй материалы. Закрываю глаза. Темнота. Слышно только дыхание. Одна слеза скатилась по щеке. Боль. Наверное, щеку порезала. — Сколько дней? — Шесть, Лайзка. Щека чешется. Надо поднять руку. О, нет. Она, что, сломана? Ладно, есть ещё вторая рука. Сука, больно. Нет, не могу. — Почеши мне левую щеку. Мне кажется, его смех слышала вся больница. Дотронулся рукой до моего лица. Так тепло. Немного опустил ее. Шипение. — Прости, но она у тебя исцарапана, как и все лицо. — Дай мне зеркало. — Ля, Лиззка, я тебе не рюкзак. Театрально закатила глаза. Надо сделать вид, что я обижена. Обижена, Кашин. — На телефон. И как я его возьму? Знает же, что я руки не могу поднять. — Кашин, напомни, почему я с тобой дружу? Немного погруснел. Что я такого сказала? Зато поднес телефон к моему лицу. Какое я убожество. На лбу ссадины, над бровью глубокая царапина, впрочем как и на левой щеке, нижняя губа разбита. Я чувствую, как мои глаза закрываются. Надо поспать. — Ты никуда не уйдешь? — Никогда. Его губы накрывают мои и я опять погружаюсь в темноту.