Хаори дурацкого цвета

В комнате было сыро и холодно. Словно находилась она не на втором этаже, а под землей. Этот северный остров заставил его отвыкнуть от настоящей весны. Пока они сквозь страшную метель шли сюда полгода назад, он уже готов был поверить, что никакой весны не бывает в принципе. Вроде бы минуло почти два месяца с конца зимы, а деревья еще даже не зацвели… Он какое-то время просто стоял и не двигался, погрузившись в себя. Но вдруг вздохнул и достал откуда-то сверток. Узлы развязались быстро, и сползшая в сторону ткань открыла его взгляду кусок сине-белой материи. На губах мужчины появилась горькая улыбка. Это было форменное хаори. Смехотворный бело-синий узор рукавов… Серизава не обладал чувством вкуса. Кондо-сан слишком легко согласился на эту форму из-за отсылки к воинам Ако. А он не смог отказать лучшему другу. Голубые хаори с белыми треугольниками на рукавах стали формой Мибу-Роши. Сам он никогда не считал, что сорок семь ронинов были по-настоящему верны своему господину. Будь это так, они совершили бы сеппуку, не дожидаясь приказа. Он сам поступил бы именно так. Поступил бы… Бы. Однако не поступил. Весь этот год он все еще живет. Спустя год после смерти Кат-чана он все еще не последовал за ним. И глупый цвет старого хаори — как только оно еще сохранилось! — вдруг перестал быть таким уж смешным. Не забывать о своей цели, до конца сражаться против врага, который погубил их господина… Разве что Хиджиката не смог бы переступить через себя и хотя бы притвориться верным кому-то из противников бакуфу. А они смогли — пошли ради главной цели на подобный позор. Сумели точно определить для себя, что же было важнее всего. И довели дело до конца, не позволив себе умереть. Какая злая ирония: их, воинов Шинсенгуми, сейчас оставалось так мало. А тех, с кем он сражался в Киото, — и того меньше. Они и правда походили на героев старого предания. И, как оказалось, все хранили свои голубые хаори даже после того, как он их отменил. Нет, его люди носили и черную одежду. Но это была форма Республики Эдзо. Не тот изысканный наряд, который он создал для Шинсенгуми в первом году Кейо. На черных одеждах выделялись бело-красные нашивки с иероглифом «Макото». И сине-белые части той самой первой формы. Ни у кого из них уже не было целого хаори. Это были повязки и пояса, сделанные из рукавов. Одно хаори могло быть разделено на нескольких человек и ценилось как символ Верности. Как бы пафосно это не звучало — несло в себе душу их отряда. Не только для них. Теперь и для него тоже. Этот почти небесный цвет — символ. Символ Верности, Искренности — всего того, что до сих пор несет в себе знамя Шинсенгуми. И память о погибших товарищах. Яманами-сан, Хейске, Ген-сан, Соджи. И Кондо-сан. Мысли опять вернулись к тому ужасному дню. — Кондо-сан, я должен был тебя остановить. Слова вырвались сами. Таким странно болезненным голосом… Удивительное дело: он не позволял себе внешне показывать всю эту боль. Может, это значит, что… Да и к цвету этого хаори он проникся чувствами… Может быть, скоро и ему суждено умереть? А мог ли он? Эта война… Он понимал всю ее бессмысленность. Знал, что сражается в ней не за будущее и даже не за настоящее. За прошлое. За погибших товарищей. Это была их война. Война Кондо-сана. А теперь и его — Хиджикаты. Он сражался, потому что того требовал Устав. Устав и что-то еще внутри. Чего он искал в этой войне? Достойной смерти? Призрачной победы? Того, чтобы враги не посмели сбросить их со счетов? Возможно. Все это он не раз обдумывал за прошедший год. И теперь, когда «правительственные» войска высадились на Эдзо, стало ясно. Последнее им вполне удается. Их не сбрасывают со счетов. Их боятся. Считают опасными. В этом состояло какое-то болезненное удовольствие. Тёсю и Сацума знают, с кем сражаются. Сражаются полтора года спустя после своей вроде бы победы. Они все еще знали, кто такие Шинсенгуми. На миг выглянуло солнце. Свет от окна очень ровно упал на хаори. Опять проснулись воспоминания. Икеда-я. Тогда форму уже отменили. И все равно — словно имея один разум на всех, весь отряд оказался одетым в бело-синее. Все, кроме Кондо-сана и его самого. Еще тогда мелькнуло чувство гордости за товарищей. Сейчас оно вдруг вспомнилось. Ведь эти хаори пережили многое… Он сжал шероховатую ткань в руках. Развернул хаори и расправил складки. Гербы стали видны там, где должны быть плечи. Он вздрогнул. Невероятно бережно дотронулся до аккуратных стежков. Он не понимал, почему… Три линии в круге. Это было хаори Кондо-сана. Все-таки не его. Он даже не мог сейчас вспомнить, где оно осталось. А с собой все это время носил форму друга и командира. Не помнил, как это случилось. Не знал, забыл, не заметил… Каком-то невероятным образом. После странного осознания он так же аккуратно возвратил хаори первоначальный вид. Свернул. Держа его в одной руке, второй провел по столу. Проверил, нет ли на нем пыли. И, убедившись в том, что поверхность чиста, отложил хаори в сторону. Развернул и расправил большой отрез ткани. Тот самый, который достал откуда-то несколько минут назад. Разгладил на нем все складки. И необычайно осторожно завернул в него форму Кондо-сана. Если так… Если это хаори Кондо-сана. Он еще раз вспомнит о нем накануне решающей битвы. Старый друг не думал бы сердиться, надень он его форму… Ему хотелось в это верить.