не обязаны

Вика с чувствами своими небрежно, по изученной программе, которая неизбежно должна приводить к забыванию, Вика в пробирающемся под синюю ткань школьной формы холоде, пальцы леденеют, сигарета в руках застывает; с выученной программой она не справляется. Андрей появляется неожиданно, пачка у нее заканчивается, новая — до следующих каникул, она не про разрыв шаблона волнуется, про строгие правила, которых вынуждена придерживаться, — собственные старания растрачивать из-за других не хочется, она всегда была умнее; он пачку ей в пальцы, дрожащие от зимнего мороза, отдает, улыбается криво, стоит долго, рассматривая хорошо знакомый профиль, случайно незамеченный и в долгих отношениях забытый. Даша оставляет его просто, пусть и рвется внутри в ней что-то — Вика замечает — они с Максом идеальны по максимуму, вопреки буйному характеру и диаметрально разным точкам зрения, Вика идеальна отдельно, отношения прахом на руках, встряхнуть и забыть; с Морозовым практически выходит. В нем злость скрытая копится, Вика жмет привыкшими к холоду плечами, она к жизни адаптируется к разной, к безнадежной, к друзей убивающей, Вика из стали высечена, шрамами-царапинами неровными усеяна, Андрей слабее, Андрей бьет того, кто первоначально сильнее; Кузнецова пальцами тонкими Авдеева за руки хватает, разрастающаяся синева около глаза не чувствуется, убивается адреналином, она злость его чувствует, знает, посмеяться хочет по-доброму, но выходит только никотиновый кашель. Разбитое и наскоро зашитое сердце ее бьется, привязанности крепкие, врастающие посмертно, переживают именно так, они не лечатся временем и другими отношениями, они острой болью выкорчевываются, вырываются, выжигаются; красивая история любви чахнет, хорошие девочки все еще выбирают плохих, Вика пытается быть нехорошей — ментоловые сигареты плохо справляются с ее вросшей внутри личиной, но идеальность тает, пока ненужная привязанность живет. Андрей видит, оторванный от отношений он ее неловкие взгляды замечает, правда о проклятой ночи, которую Вика в памяти ненавистно прокручивает, его едва трогает, но чувства ее задевают больное, Старковой растоптанное, он о сходстве их кричать хочет, только Вика — все еще девочка с принципами и убеждениями, в отношения от нелюбви не верит, в их способность чувствовать что-то за пределами определенных людей — тоже. Он жалок, слаб, он отчаянно любит, надеется, что хорошие парни выигрывают, конец приближается, люди гибнут, он в отрицании зарывается, на Кузнецову с надеждой смотрит, но она уставшая и разбитая, со просьбой "не трогать" во взгляде; собрание недолюбленных ей к черту не нужно, со своим несчастьем она справляется, как и учили, сама. Вика не верит, на него смотреть не пытается, "Гордость и предубеждение" в руках сжимает, Андрей тенью вьется, оставленный и ненужный, счастливым парам редко нужен третий; она привыкает. — Почему мы так несчастны? — шепчет тихо, когда она ложится рядом, освобождая собственную комнату, Андрей понимает, что для кого сразу, не спрашивает, об острые ребра ее спотыкается; Вика промерзлая и прокуренная, дышит как выкинутая на берег русалка, легкие в воздухе отказывают, а он не скулит уже, привыкает к другой. Смерть нависает, тянется к ним, в безвыходности на него она все-таки натыкается, к теплым рукам привыкает, лелеет его старую любовь к Старковой. Она волосы хочет в светлый выкрасить, но он усмехается только криво, шепчет под нос себе что-то; в Вике он видит только Вику, не подругу его бывшей или замену. Она другая, морозная и колючая, с учебниками под рукой и ментоловыми сигаретами на дне сумки, не скрывается за ложью, от грозы не убегает, перед окном от красоты короткой вспышки замирает, от Морозова отвыкает болезненно и едва удачно; шрамы заживают долго, ей кажется, что лучше перекрыть их новыми, Авдеев Старкову не забывает окончательно, ловит образ ее появляющийся в комнате, надеется увидеть там знакомое, только ему предназначенное — с другими людьми крепко связанные, они друг другу не помогают, только старые раны задевают — в Вике он видит только Вику, по ночам желая разглядеть в ней иное. — Мы не обязаны, — она улыбается знакомо, только рвать с ней он не может, Вика сигаретным дымом и неловкими поцелуями в три ночи прописывается, она, с сухими губами с незаживающими рубцами и нервной привычкой сжимать ручку становится частью обычной жизни. Вика ночь ненужную из черепной коробки проклятиями и ненавистью к себе стереть пытается, выходит хуже и больнее, но у Андрея не лучше — упрямый взгляд на Старкову и дрожащие пальцы; забывать не выходить, забивать чем-нибудь другим — эффективнее. Авдеев сигарету из тонких пальцев перехватывает, докуривает и тушит, холодные пальцы ее греет, замечая искреннюю улыбку; привязанные к другим людям они друг другу не помогают, но знают — однажды станет лучше.