Созвездия веснушек

      Джейсон понимает: он липнет сам. Прямо — действительно — берет и обхаживает со всех сторон, кружится под боком, а после и вовсе наваливается на плечо.       — Ты мне никогда не нравился, Уэлби.       Грубо и рычаще.       Только чтобы спрятать колкое нечто, засевшее в глотке. У него, кажется, острые шипы.       — Слышишь?       Да ну, это все бредни.       Рэд сам поворачивает к нему лицо, на губах улыбка. Опасно пьяная. Когда у Уэлби такая, он никого не боится. Он гребанный супергерой в супер узких брючках и супер пестрой рубашечке. И ему абсолютно плевать, что засело и скрипит в голове Диксона.       Хотя они оба чувствуют: у Уэлби волосы на руках дыбом. А еще от него пахнет клубничным коктейлем, и, блять, у них вообще продают такие? Это законно?       — Да неужели? — хмыкает, будто бы подначивает.       Рыжая худая жердь.       Кулаки чешутся разъебать миленькое личико о ближайшую горизонтальную поверхность. Разложить бы его на том же самом бильярде и...       Рэд задевает носом щеку, ведет по ней узкую черту. В голове ярко-красным вспыхивает "ебтвоюмать".       — Мне всегда казалось иначе.       Он смеется. Диксону в лицо. Мальчишка, считающий себя бессмертным. Полгода назад вылетел из окна, неделями шарился по городу на костылях, а теперь — посмотрите-ка на него. Грудь выпячивает и хорохорится.       Словно вообще не боится.       — У тебя инстинкты самосохранения отбиты нахуй, — доверительно интересуется Джейсон, в висках у него мягко стучит выпитый виски, — да?       Наверное, стоит сказать, что таких, как Рэд, он привык есть на завтрак, обед и ужин. И в гробу видал его модные выкрутасы.       Но почему-то язык совсем не поворачивается.       — А что тебе мои инстинкты? — У Уэлби выразительно вскинута вверх бровь, а в глазах сплошь и рядом черти, крупные и вконец охамевшие. — Думаешь, останься они при мне, что-нибудь было бы иначе?       Он осторожно опускает руку с кия, нервные длинные пальцы разрезают воздух в выразительном жесте. Диксон отрешенно ловит себя на мысли о том, что даже Рэдовский фак больше похож на произведение искусства. Больше, чем его обгоревшая рожа в крайнем случае.       Джейсон хмыкает невразумительное:       — Возможно, — и прикладывается к бутылке.       Уэлби смотрит на него нечитаемо, на лице выражение из разряда "пошел бы ты".       Пошел бы, да. Когда-нибудь, но не сегодня.       Вместо ответа Диксон считает веснушки на бледной коже. Похоже, их там миллиарды — целое маленькое звездное небо, удивительно красивое в своей исключительности.       Потом липнет еще крепче, костяшки пальцев невзначай задевают мягкую кожу шеи, и это прикосновение как удар электрошока. Протрезвляет и поражает наповал одновременно.       Наверное, ты прав, малыш. Между нами ничего бы не поменялось.       — Ебанутый, — шепчет ему Рэд, и не нужно видеть, чтобы почувствовать: внутри него напряжена, горит алым пламенем каждая клеточка. — Ты совсем, окончательно поехал по фазе, Ди-и-иксон.       Джейсон не может не согласиться.       Джейсон не может... он даже не находит причин.       Рука Уэлби на поверхности бильярда становится матово-белой. Ее будто макнули в краску, и со стороны это выглядит странно, но завораживающе. Диксон даже отставляет виски и тянет к ней свою ладонь.       — Даже не думай, блять, — пальцы Рэда делают неуверенную попытку сбежать, но он ловит их на половине пути. Мальчишка захлебывается собственным возмущением. — И после этого ты говоришь, что я тебе... никогда, да, блять?!       Захлебывается — и тут же расцветает пятнами красного. Роняет кий, но вместо этого впечатывает всю пятерню Диксону в пах. Рычит, сверкая почерневшими глазами.       — Говорят, служители закона не врут.       Ха. Интересно, Уэлби и вправду думает, что, взяв его за яйца, сможет скомпрометировать? Да он людям головы в пух и прах разносил выстрелами из табельного, и ничего.       — Я на испытательном сроке, детка.       Джейсону от вседозволенности кружит голову, и, кажется, весь мир вокруг замирает: остаются лишь он, Рэд и бильярдный стол, к которому неплохо бы прислониться в поисках опоры. Но он цепляется за хрупкие запястья и впивается ногтями, будто пытаясь продрать до мяса, содрать к чертям кожу, покрытую родинками.       Они все еще пробуют вывести все это на драку?       Рэд снова хохочет — абсолютно, блять, сумасшедше — в его лицо.       — Вы только посмотрите на Диксона, — голос как у кошки, низкий и мурчащий, и от него вышибает последние пробки. — Большой мужик меня не боится?       Перед глазами — маревом — туман. В поле обозрения только белые зубы и по-змеиному тонкие губы. Джейсон не против откусить их к хуям.       Ловкие пальцы крадутся за его ремень, и Рэд вдруг — сам! — оказывается прижат к нему вплотную. Его сиплый шепот дразнит волоски за ухом.       — Соскучился по полетам из окна? — улыбается Диксон.       — Не думаю, что ты в этот раз меня выкинешь, — бормочет Уэлби, а потом прижимается ртом к изгибу плеча и лижет, широко и мокро.       Джейсон охает, жмурится. Под веками — бесконечные веснушки.       Касание — словно еще один ожог, который вспыхивает разом. От ощущений спазмом скручивает легкие. А Рэд — рыжая сука — отступает к стене и оценивающе оглядывает его с ног до головы.       — Так что делают с пидорами на Кубе, Ди-и-иксон?       Джейсон делает шаг. Вдох. Второй. Третий.       Уэлби рядом нет.       — Блядский боже, — плюется сквозь зубы, а местечко на шее, где совсем недавно были узкие губы, зудит. Его бы прикрыть рукой, его бы выдрать с корнем, да только вот не получится. — Блядский, мать твою, боже.       Поднимать кий приходится самому.       Когда Диксон вываливается на улицу, перед глазами все еще маячат еле заметные пятнышки-точки на чужом лице.       Сука.