Моя сестра — моё бремя

      Быть маленьким проще — утверждение, которое преследует каждого на его пути от ребенка ко взрослому человеку. Потому, что «быть маленьким» — означает не иметь забот и проблем, не чувствовать реального страха и боли, резвиться и прогуливать уроки. В целом, одни плюсы и никаких минусов.       Моя жизнь не состояла из плюсов от слова совсем. Рожден в космосе, в семье с такими себе ого-го заморочками, где на меня, едва ли научившегося ползать, сразу же перестали смотреть, как на ребенка. У меня почти не было игрушек, я должен был быть взрослым и рассудительным парнем, которому не случилось побыть мальчиком. Особенно это отразилось в тот момент, когда родилась Октавия.       Я не стану врать, если скажу, что даже представить себе не могу, чьим ребенком она являлась на самом деле, потому что растить ее пришлось мне, семилетнему парню. Я не был ребенком, я не был мальчиком, я не был братом. Меня сразу же наделили ответственностью отца. Я ничего не понимал, а как обращаться с младенцами и вовсе не знал, но матери, кажется, было все равно.       «Твоя сестра — твоя ответственность», — сказала она однажды, и сделала все, чтобы я в полной мере ощутил, насколько эти слова были правдивы.       В целом, Октавии тоже было все равно. Она постоянно требовала внимания и еды, и если не получала желаемого, начинала громко вопить, из-за чего мне приходилось не спать едва ли не сутками, сидя в ожидании боевого клича, который нужно было приглушить уже в следующую секунду после начала.       Я уставал и злился, расстраивался и боялся, но самое страшное, что изредка случалось — я чувствовал себя обремененным. Сначала в детстве, когда хотел играть с другими детьми, но нужно было сторожить Октавию. Затем в среднем школьном возрасте, когда хотел ходить на кружки, но энергичной Октавии было не с кем играть и она едва ли высиживала в одиночку время моих занятий. Но самую большую тяжесть я ощутил, когда сестренка стала медленно превращаться в подростка.       Вокруг меня всегда было множество девушек. Одни были симпатичны, другие красивы. Я не испытывал недостатка женского внимания. Однако в какой-то неясный для меня момент, я четко понял, что заглядываюсь на собственную сестру. Ее тело начинало приобретать женственные черты — бедра стали округлыми, появилась точеная талия и начала расти грудь. Она превращалась в настоящего лебедя, невероятную красавицу.       Осложнялось все в те моменты, когда мать стала приносить ей потертые тома романов. Октавия читала и читала взахлеб. А затем задавала вопросы. Очень много вопросов. И, к моему большому сожалению, почти всегда исключительно мне.       Очень часто, когда ее мучили по ночам кошмары, она забиралась ко мне в постель и ложилась так близко, что у меня перехватывало дыхание. Закидывала на меня ногу или руку, а иногда все вместе вприкуску с головой. И засыпала. Засыпала чертовски быстро и чертовски крепко. А я лежал, боясь лишний раз пошевелиться и ловил себя на мысли, что едва дышу. Иногда я смелел и опускал свою руку на ее талию, осторожно сползая к округлым бедрам. Затем мысленно чертыхался и обещал отрубить собственную руку, если еще раз посмею такое совершить, и засыпал.       А однажды, поздним вечером, когда наша мать, принарядившись, выпорхнула через дверь и строго-настрого приказала ложиться спать, не дожидаясь ее возвращения, Октавия сделала смелый шаг. Тот, на который я бы никогда не решился.       — Белл, а как себя чувствует поцелуй? — спросила она, отрываясь от очередной романтичной сказки про принцессу и богатого принца.       — Не знаю, — отмахнулся я, не желая вести подобного рода беседы этим вечером.       — Ну, Белл, — надулась сестренка. — Ну, расскажи.       — Я не знаю, как можно об этом рассказать, чтобы ты поняла, — вздохнул я, осознавая, что девчонка не отстанет.       — Тогда покажи, — довольно выдала она, чем вновь ввела меня в ступор, в середине которого я понял, что забыл, как дышать.       — Я не... — глупая попытка придумать, как перевести тему.       — Слабак, — хихикнула Октавия, соскочив с постели и подойдя ко мне.       Я не успел понять, в какой момент это произошло и как долго длилось, но в одну секунду просто осознал, что стою, словно статуя, ее руки обхватывают мои щеки, а невинные губы прижимаются к моим собственным.       Мой мозг судорожно бился в поисках решения этой ситуации, когда я ощутил разочарованный полу-стон. Мне не хотелось, чтобы Октавия разочаровалась в том, что считала чем-то невероятным и прекрасным, поэтому руки само-собой опустились на ее талию, а губы прекратили сжиматься в плотную линию. Мой язык прошелся по ее губам, щекоча и заставляя открыть рот, а затем вошел внутрь, проводя по зубам и нёбу, сталкиваясь с ее собственным. Не знаю, как долго это длилось, но когда из Октавии вырвался стон, попавший в мой рот, меня словно прошибло током.       «Твоя сестра — твоя ответственность», — загремело в голове и я, вопреки желанию бежать, осторожно отодвинулся, с опаской поглядывая на сестру. —       — Не так я себе это представляла, — озадаченно выдала сестренка, и мое сердце ушло в пятки. — Это намного лучше. Спасибо, — улыбнулась она, и радостно проскакала к своему месту, вновь подхватывая книгу.       И тогда я отчетливо осознал, какое бремя несу на своих плечах. Испытывать непонятные чувства и сексуальное влечение к собственной сестре очень пугало. Но еще больше меня пугало то, что называть ее сестрой стало едва ли не ненавистно. Я мечтал, чтобы она родилась в какой-нибудь другой семье. Чтобы не повстречалась на моем пути. Чтобы не родился я. Но, иногда, совсем иногда, я мечтал вернуться в прошлое и избавиться от нее, когда это было возможно, чтобы не испытывать того, что испытывал в тот момент.       И испытываю по сей день.