О профессии и блондинах

Футакучи считает себя почти святым. А еще на редкость удачливым человеком. Он сумел поступить в университет на бюджетную основу (что само по себе уже удивительно), заключить договор с крупной клинической больницей и к двадцати семи годам стать успешным узким специалистом (из тех, к кому целые очереди на консультацию). Конечно, Кенджи привирает. Чтобы поступить в университет, он занимался у четырех репетиторов одновременно, во время студенческой жизни оббивал пороги клинических баз и кафедр, чтобы примелькаться, чтобы профессора знали его в лицо, да денно и нощно пропадал за учебниками. Потому он и получил заветный договор на ординатуру – никакого счастливого случая нет, одна усердная работа. А еще в списке достоинств Кенджи есть только один, но весомый, недостаток. Он любит члены. Длинные, большие, толстые и не очень, он любит их сосать, любит ласкать пальцами, принимать до горла или же в задницу. Обрезанные или нет, не имеет значения (хотя обрезанные в плане гигиены, конечно же, лучше). Проблема в том, что не все члены, даже хорошие, имеют классных владельцев, которые умеют этим членом пользоваться. А самая-самая большая проблема в том, что… Кенджи не привлекают типичные японцы. Маленькие черноволосые они снуют туда-сюда с большим животом наперевес, либо же наоборот, они такие худосочные, что хочется не снять с них штаны и познакомиться поближе, а накормить. «Проблема» стоит только на высоких статных красавцев (желательно блондинов, на худой конец – шатенов). В университете у него был роман с европейцем, который учился с ними по обмену. Он был красив, девочки от него исходились, но он тоже любил члены. О чем и поведал Футакучи, когда застукал того за дрочкой на гей-порно. Жизнь в университете была самой сладкой. А потом Джон умотал к себе в Европу, напоследок оттрахав Футакучи до полусмерти, и началась суровая жизнь без секса. Конечно, Кенджи не живет евнухом, короткие романы он заводит, чтобы избавиться от неприятного чувства недотраха, но это все не то. Хочется постоянных отношений, если не отношений, то хотя бы партнера, потому что подцепить в клубе от однодневного (или одноночного?) какую-нибудь гадость совсем не прельщает. Футакучи горько вздыхает и поправляет бейджик. Сегодня он работает в ночную смену, скоро нужно идти на обход, но как же лень, Господи. Он сначала сомневается, но затем снимает халат, оставаясь в хирургическом костюме, и ложится на диван, намереваясь вздремнуть, прекрасно зная, что медсестра если что разбудит. Сладостные дрёмы с высоким блондином и его прекрасным членом прерывает назойливый звук. Футакучи нехотя открывает глаза и вслепую нажимает на кнопку приема вызова служебного телефона. – Дежурный травматолог, – чеканит он деловым тоном, будто не только что проснулся. – Везут открытый, готовим третью операционную, – говорит мужской голос. – Принял. Футакучи чуть не плачет от досады. Нет, открытые переломы это всегда интересно, но не открывать же так дежурство! Кенджи валяется ещё немного и встаёт, откидывая мысли притвориться мертвым. В операционной, как всегда, куча людей. Посторонних, конечно, нет, но сегодня дежурит очень суетливая медсестра, которая заражает паникой всех вокруг. Футакучи кивает Осаму, дежурному травматологу по приемному покою, который будет ему ассистировать, и углубляется в чтение истории болезни. – Вы серьезно? – чуть не вскрикивает он. – Этот парень сломал руку, упав с качелей? – Ага, – Осаму фыркает, намыливая руки. – Не везет ему, а он спортсмен. – Какой кошмар, – Футакучи вздыхает и идет к умывальникам. – Работы много, ты видел рентген? – Я хочу спать, а не вот это все. – Пациента привезли. – Окей, – Футакучи проходит в операционную, где пострадавшему уже дают наркоз. Натягивает халат с помощью медсестры, перчатки. И замирает в шоке. Молодого мужчину на столе ещё не успели укрыть простынями, потому Футакучи без зазрения совести пялится на крупный, мягкий член с внушительной головкой, который лежит в окружении белых, почти седых волосков. Рот сразу же наполняется слюной, хочется погрузить туда этот ствол, сосать до потери пульса, чувствуя, как он увеличивается прямо внутри, занимая все пространство. Футакучи сглатывает и тяжело дышит. Рядом фыркает Осаму, и Кенджи показывает ему средний палец, не отрываясь от своего занятия. Но всё проходит быстро, потому что этот потрясающий член скрывается за белой простыней. Футакучи трясет головой, сбрасывая оцепенение, и глубоко вздыхает. Операция проходит успешно. Кенджи устало садится на стул, смотря как анестезиолог хлопочет над парнем, выводя его из наркоза. Футакучи смотрит на мужественное лицо, которое даже в расслабленном состоянии кажется суровым, на крутые надбровные дуги без бровей (Кенджи смеется про себя), на короткий ежик волос и вздыхает. Тело у парня крепкое, он высокий, мощный, и член у него тоже мощный, и вообще, он выглядит ожившей мечтой Футакучи, если бы не одно но. Футакучи будет его лечащим врачом, и не в его правилах трахаться со своими пациентами. Хотя... Он бросает взгляд на Осаму, который в свое время весело трахался с пациентом и после выписки продолжил с ним встречаться, и сейчас они живут счастливой гейской семьей. Кенджи вздыхает и думает, что тоже так хочет. Парень – Аоне Таканобу – из наркоза выходит быстро. Отвечает на вопросы анестезиолога, и тот дает добро на перевод в отделение. – В реанимацию? – спрашивает Футакучи. – Да. Понаблюдаем, вдруг что случится. Санитары увозят Аоне, а Футакучи, заварив себе кофе, принимается заполнять историю болезни, после идет по отделению, осматривая пациентов, что лежат под наблюдением, а потом идет в отделение реанимации и интенсивной терапии, чтобы проверить состояние новопоступившего. Коротко переговорив с анестезиологом, он зевая проходит в палату. – Здравствуйте, я врач, который проводил вам операцию. Меня зовут Футакучи Кенджи. Он садится на стул рядом с койкой и с ожиданием смотрит на пациента. Аоне хмурится и молчит. – У вас есть какие-то жалобы? В ответ все та же тишина. – Аоне-сан? Вам тяжело говорить? Казалось бы, что нахмуриться еще сильнее невозможно, но Аоне показывает обратное. – Пить, – коротко говорит он, и Кенджи вздрагивает, представляя, как тот рычит и стонет во время оргазма, притягивая голову любовника ближе к своему паху. – К сожалению, пить вам пока нельзя, потерпите еще час? Мужчина хмуро кивает. – Так у вас есть жалобы? Боль, тошнота, головокружение? Аоне качает головой. – Хорошо. Я расскажу, что вам сделали во время операции, а вы задавайте вопросы, если что-то будет непонятно, – дождавшись кивка, Кенджи продолжает. – Мы сопоставили ваши кости и отломки с помощью штифта. Он удержит ваши кости в нужном состоянии, чтобы не было повторного смещения, а также он саморассасывающийся, потому вам не нужно будет ложиться на повторную операцию по его удалению. Через год-полтора он рассосется. Мышцы мы сшили, но были задеты сухожилия, потому есть возможность того, что рука будет плохо слушаться. Аоне резко втягивает воздух через нос, немало пугая этим Кенджи. Он бледнеет, и Футакучи дает себе по лбу, вспоминая слова Мии про то, что мужчина – спортсмен. – Но возможности медицины довольно высоки, потому не расстраивайтесь раньше времени, – еле продавив улыбку, говорит Кенджи. – Сейчас за вами понаблюдают тут, но после переведут в наше отделение травматологии. Если возникнут какие-то проблемы, жалобы, непереносимая боль, то вам нельзя терпеть, сразу же зовите медсестру, понятно? Аоне кивает, смотря куда-то мимо Футакучи. Он вздыхает и начинает осмотр, чтобы заполнить дневник курации.

***

В отделение Аоне переводят только через два дня. Футакучи как раз заканчивает утренний обход, как его завозят на каталке. Кенджи впивается взглядом в лицо Аоне, с неудовольствием отмечая бледность и нахмуренные брови. Снова. Вернее... бровей-то нет, но... Футакучи так задумывается, можно ли использовать словосочетание "нахмурить брови" по отношению к безбровому, что пропускает появление Мии. Тот не упускает возможности и пинает его в коленку. – Ты чего? Кенджи хмурится и трет больное место, а потом задает Осаму мучивший его вопрос. Мия смеется, да так сильно, что из кабинета выходит заведующий отделением и гонит их работать. Футакучи, посмеиваясь, заходит в палату к Аоне (одноместную; Таканобу сказал, что не хочет делить с кем-то палату и заплатит необходимую сумму), но сразу же стирает с лица улыбку, когда замечает убитое лицо пациента. – Вам больно? – спрашивает Кенджи, на что Аоне качает головой. – Не терпите, мы вколем вам обезболивающее. – Все нормально, – говорит Таканобу. – Ладно, – Футакучи тяжело вздыхает. – После обеда принесут ваши личные вещи, также разрешается посещение гостей. Режим у вас пока палатный, то есть вам лучше лежать в постели и никуда дальше санузла не уходить. Вечером перед сном санитары помогут вам помыться. – Скажите, это обязательно? – хмуро спрашивает Аоне. Футакучи удивляется и кивает. – Да. Но если вы не хотите мыться, то- – Нет, я про мое нахождение тут? Я не могу лечиться дома? – К сожалению, нет. Мы должны контролировать динамику, в противном случае вы можете оказаться в очереди на ампутацию, а нам бы этого не хотелось. Аоне бледнеет и кивает. Футакучи становится его жаль. Он еле сдерживает порыв прикоснуться к его руке, потрепать ее ободряюще да сказать какую-нибудь глупость. – Вам точно ничего не нужно? – Нет. – Ладно. Кнопка вызова медсестры над кроватью. Футакучи выходит из палаты в смешанных чувствах.

***

Аоне лежит у них уже четыре дня, и за все это время к нему никто не приходил. Вернее, как сказали медсестрички, Таканобу попросил их никого к нему не впускать. Обеды, завтраки и ужины Аоне ест нехотя, потому начинает худеть, пока незаметно, но Кенджи ведь видит... Во время своего дежурства он приносит замечательные ароматные булочки с мясом, которые попросил испечь Сугавару из детской соматики, и с воинственным видом идет откармливать Аоне. Таканобу противится поначалу, но в итоге булочки принимает, а Футакучи заваривает у себя в ординаторской чай (для Аоне) и кофе (для себя) и идет обратно в палату со всем этим добром. Он не сдерживает радостного вздоха и тянет руки к заветному кульку. Первую булочку он глотает почти не пережевывая, Аоне вроде стесняется, но следует его примеру. На пару минут в палате воцаряется тишина, прерываемая тихим шорохом да редким чавканьем. Таканобу громко вздыхает и берет в руку чашку, грея ее о пузатый бок. Он смотрит на Футакучи пристально, и тому становится неудобно. – Скажите, я смогу хотя бы двигать рукой? – вдруг спрашивает он. Футакучи давится тестом и принимается громко кашлять. – Конечно! Что за глупый вопрос? – Но вы ведь... вы ведь сказали, что я не смогу ею двигать. – Я сказал, что, возможно, она будет плохо слушаться. Например, не полностью вращаться по оси, или сгибать кисть не до конца. Возможно. – А, – Аоне моргает, – в этом плане? – Да, – Кенджи с сожалением отмечает, что в пакете осталась одна булочка, потому свою принимается есть медленнее. – Конечно, о карьере профессионального волейболиста вам нужно забыть, – медленно и осторожно говорит он, наблюдая за реакцией Таканобу. – Но, насколько я знаю, вы и так собирались ее завершить? – Да, – Аоне кивает. – Тогда хорошо. – Вы все это время думали о том, что останетесь без руки? – Я... - Аоне хмурится. Кенджи чуть не орет "Нет, нет, нет, только не это!", как Таканобу глубоко вздыхает. Смотрит в окно, и его лицо разглаживается. – Большой спорт – это не мое. – Тогда что? Тренерство? Не хочу обидеть, но чтобы стать тренером, нужно научиться говорить больше слов за один раз, – ехидно подмечает Футакучи. Аоне неожиданно улыбается. – Я хорошо лажу с детьми, – говорит он, и Футакучи верит. Аоне такой большой и, несмотря на свою хмурость и суровость, успел понравиться всему медперсоналу отделения, а еще он выглядит как большой белый мишка. Кенджи им абсолютно очарован. Идиллию прерывает рабочий телефон, и Футакучи, извинившись, выходит в коридор. А потом бежит в приемный покой, на ходу оставляя указания для парня-ординатора, чтобы тот остался в отделении за главного: рядом произошла крупная авария, и к ним везут большое количество людей как к самой ближней больнице, и лишние руки не помешают. В отделение Кенджи заползает только к двум часам ночи. Слушает невнятный отчет ординатора и отправляет его спать на единственный диван в ординаторской, а сам садится на посту медсестры за истории. Только глаза ничего не видят, он сидит, тупо уставившись в точку перед собой, и пытается отвлечься от тягостных мыслей. Получается плохо, и он, набрав побольше воздуха в легкие, беззвучно кричит в свою ладонь. – Футакучи-сан? – раздается рядом голос. Кенджи вздрагивает, отнимая ото рта мокрую ладонь, и хмурится, смотря на Аоне. – С вами все в порядке? – Со мной-то да, а ты почему тут стоишь? – Вода, – Аоне кивает в сторону кулера. Хмурится. – Что случилось? – Ничего, – Кенджи давит из себя улыбку. – Абсолютно ничего. Просто... Людям свойственно умирать, знаешь? Конечно, знаешь, я... – он глубоко вдыхает. – Из семи людей, которые были подо мной, выжило всего трое. Конечно, остальные были плохи, но я мог... я мог сделать что-то лучше, среагировать быстрее, оперировать... в общем, не забивай голову, ладно? К утру это пройдет, – Футакучи криво улыбается. – Но трое ведь выжило? – говорит Аоне. Футакучи моргает и медленно кивает.

***

– Я влюбился, – признается Футакучи, садясь за свой стол с кружкой чая. Осаму отстраняется от своего компьютера и смотрит на него с удивлением. – И в кого же? Футакучи пялится в свой монитор и старается игнорировать взгляд коллеги. – Не поверишь. – В Аоне-сана, что ли? – Откуда ты? – Так видно же, – Осаму пожимает плечами. – Тем более, он подходит под твои стандарты. Футакучи морщится. – Что мне делать? В плане... Ну, у тебя же есть опыт, ты же как-то начал спать со своим пациентом? – Оу? – Осаму смотрит на него удивленно. – О чем ты? – Не валяй дурака, ну. Все знают, как ты тут зажигал с... – О, нет, – Мия смеется. – Ты неправильно понял. Мы начали встречаться ещё до того, как он попал в больницу. Футакучи разочарованно вздыхает. – И что мне делать, если ты бесполезен? – Ну... Можешь дождаться его выписки и позвать попить кофе. – А дальше? – А дальше посмотришь по ситуации. Футакучи, у тебя же были отношения, что ты у меня спрашиваешь? – Все мои отношения начинались с "я хочу с тобой потрахаться". – Ты романтик, я посмотрю, – смеётся Мия. Футакучи тяжело вздыхает и показывает ему язык, уже жалея, что завел этот разговор. Аоне лежит в их отделении десять дней, и Футакучи совершенно не хочет уходить домой, потому что... Таканобу каждый день подходит к ординаторской, чтобы попрощаться с Кенджи. Провожает его домой, грубо говоря, а во время его ночных дежурств приходит к нему и сидит рядом, смотря, как он работает. И молчит. Футакучи к такой компании привыкает и уже не вздрагивает каждый раз, когда натыкается на него. Сегодня он снова дежурит и думает, когда бы выбраться к Сугаваре за обещанным пирогом. Да, он все ещё откармливает Аоне, и эти посиделки с чаем и вкусной выпечкой самое лучшее, что случалось в жизни Кенджи. Он очень надеется, что Таканобу думает так же. – Готовь кружку, – Кенджи задом заходит в палату с пирогом и чайником наперевес и чуть не роняет свою ношу, когда видит, что в палате кроме Аоне находится ещё один человек. Парень, совсем молоденький и очень милый, трогательно прижимает к груди какой-то свёрток и буквально буравит Аоне мрачным взглядом. Кенджи сглатывает, когда понимает, что вошёл в самый разгар выяснения отношений. Аоне замечает приход врача и чуть улыбается. – Не надо ругаться, Сакунами, – говорит он. Футакучи топчется в проходе и думает, стоит ли ему уйти или все же остаться. – Но семпай! – Я уже решил. – Ну и дурак! – Сакунами выбегает из палаты, и Футакучи громко хмыкает. – Твой парень довольно нервный, – отмечает он, давя неприятное чувство ревности и горечи. – Сакунами мой кохай, – говорит Таканобу. – Просто ему не нравится, что я ухожу из спорта. – А мне показалось, что между вами что-то есть. – Тебе показалось, – говорит Аоне. – У него есть жених. – А у тебя? – А у меня жениха нет. – И девушки, и парня нет? – не унимается Кенджи. – Нет, – Аоне качает головой и достает кружки, чай и сахар. – Никого нет. – Тогда, может, – Футакучи облизывает пересохшие губы и пристально смотрит на Аоне, – ты хотел бы сходить со мной куда-нибудь? И да, это свидание. – Я бы с радостью, но... – Аоне хмурится, и Кенджи готовится к категорическому отказу. – Я лежу в больнице и никуда выйти не смогу. Тебе нужно поговорить с моим лечащим врачом, чтобы узнать, когда меня выпишут. Футакучи облегчённо смеётся. – Не бойся, я с ним обязательно поговорю.

***

В день перед выпиской Аоне, Футакучи опять дежурит. За те две недели после памятного разговора они успевают пообниматься, два раза поцеловаться, и Кенджи готов выть от неудовлетворенности. Потому он решает, что сегодня он получит все сполна. Да. После вечернего обхода Футакучи оставляет ординатора за главного и мышкой проскальзывает в палату Аоне. Таканобу откладывает книгу в сторону и улыбается. – Привет, – шепчет Кенджи. Снимает с себя халат и ложится рядом на койку. – Как дела? Аоне кивает и обнимает его здоровой рукой. Кенджи гладит его по груди и хихикает. Неожиданно Аоне притягивает его к себе ближе, целует в макушку, потом в висок и прослеживает губами путь до губ. Он целует его нежно, аккуратно, так, что поджимаются пальцы на ногах и сбивается дыхание. Кенджи улыбается и целует в ответ, так же нежно и чувственно. Когда поцелуй заканчивается, Аоне не отстраняется, а дышит ему в губы, согревая дыханием. Кенджи сомневается ровно три секунды, но говорит: – Я хочу взять у тебя в рот, – очень романтично, но что тут поделать. Он всем телом ощущает, как замирает на мгновение Аоне, как его дыхание учащается, а мышцы напрягаются. Таканобу медленно от него отстраняется и впивается взглядом в лицо Футакучи. И, судя по всему, что-то на нем отражается, раз он кивает и тянется снять с себя штаны. – Нет, я сам, – останавливает его Кенджи. Он сползает по кровати ниже, трясущимися от возбуждения пальцами приподнимает на нем футболку и гладит четкие кубики пресса. Наклоняется и очерчивает каждый языком, с удовольствием вдыхая запах тела. Он толкается языком во впадинку пупка и ловит ответную дрожь тела. Довольный реакцией на свои действия он медленно, буквально по миллиметру, стягивает штаны и боксеры. Толстый член уже начал твердеть, Футакучи несдержанно стонет, понимая, что вот прямо сейчас все это великолепие специально для него. Он чмокает головку, оставляя влажный след, и дует на нее. Аоне начинает дышать глубже, бессознательно перебирая пальцами простынь. Кенджи стреляет в него взглядом и с лукавой улыбкой погружает член в рот. Он большой, действительно большой, даже в полувозбужденном состоянии занимает почти весь рот. Футакучи прикрывает глаза от удовольствия и расслабляет глотку, сглатывает, утыкаясь носом в лобок. Запах там намного глубже, мускусный, он оседает на языке каплями смазки, Кенджи стонет уже с полностью вставшим членом во рту. Руки лихорадочно гладят бедра, промежность, мошонку с яичками полными семени. Футакучи медленно двигает головой вверх и вниз, челюсть уже начинает ныть, дыхание сбивается, но он не останавливается, напротив, ищет рукой пальцы Аоне и кладет его ладонь на свою голову, чтобы тот сам подобрал ритм, который ему нравится. Бедра Таканобу дрожат от напряжения, сам он стонет своим глубоким голосом, пуская мурашки по телу Кенджи. Тот мокро насаживается ртом на член, давится, но сосет и почти кончает сам, когда Аоне резко сгребает его волосы в кулак, не давая отстраниться, рычит сквозь зубы и кончает. Спермы так много, что Кенджи еле успевает ее сглатывать. Он трётся своим пахом об ногу Таканобу, чтобы хоть как-то снять напряжение, и всхлипывает, когда его подтягивают вверх, крепко целуют, вылизывая рот, а сильная рука сжимает член сквозь штаны. Чтобы кончить ему хватает пары движений. Они пытаются отдышаться и не думать, что сейчас под дверью столпилось все отделение. Кенджи тихо смеётся и лениво водит языком по губам Аоне. – Вот снимем тебе гипс и сделаем все по-взрослому. – Нет, – говорит Аоне, и Футакучи охреневает. – Сначала я должен сводить тебя на свидание. А потом уже все остальное. – Ага, только обещай не затягивать, а то я без твоего члена долго не протяну. Кажется, мечты о счастливой гейской семье с мужчиной с классным членом и блондинистыми волосами вполне реально могут воплотиться. Кенджи улыбается этому и думает, что теперь ночные дежурства брать не будет, теперь по ночам он будет с Аоне.