***
Саймон молчит. Руки слишком больно вывернуты, а туго затянутые веревки царапают запястья, но он молчит. И смотрит перед собой. Ему не страшно, нет, совсем. Но… Глупое, глупое сердце. Зачем бьешься так быстро? Лицо инквизитора не выражает ровным счётом ничего. Совершенно бесстрастное, хоть и красивое… Смирись, смирись, безумец! Карие глаза смотрят с холодной ненавистью, и Саймон замирает, застывает под этим взглядом. Пожалуйста, боги, хранители и духи лесные, все, что угодно, только пусть он не смотрит, пусть оставит душу дурную. Ух лучше костер, смерть в огне.***
На колдуна больно смотреть — глаза слепит. Не бывает таких красивых людей! Не может это прекрасное существо оказаться порождением дьявола! «Господи, даруй же мне свое благословение, дай сил!» Разум Коннора отравлен. Яд проникает в душу. Крест не поможет, не исцелит божественная сила. …Но почему он молчит? Почему смотрит прямо, не опускает глаза, не отрицает своей причастности к ереси? И что за ветер бушует внутри? Коннору не хочется, мучительно не хочется слышать признание язычника, не хочется видеть, как корчится в огне стройное тело, не хочется слышать крик… Но, Господи, почему при столь ужасных обстоятельствах произошла их встреча?! Почему только сейчас? В душе вскипает отчаяние. — Молчишь? Молчание не поможет! Раскаяние облегчит твою душу! Бог милостив, он прощает грешников! Покайся и поверь, язычник! Инквизитор делает глубокий вдох, унимая эмоции. — Ты готов признать свои грехи?***
Колдун тоже делает вдох. И рассказывает. Рассказывает, как от его ворожбы менялся мир вокруг. Как ночные шорохи звучали музыкой для ритмичных движений, а от музыки этой хотелось смеяться и плакать одновременно. Как злые духи и тени разлетались прочь от ритуального костра, как сила и энергия лесных трав исцеляла раны да хвори, и никому не было беды от этой энергии, от этой плещущей через край магии. Потому — что это, если не благость? Сила природная с самого сотворения мира помогала всем тварям живым, так не все ли равно, откуда она идёт, какие силы её послали людям, Бог или ещё кто? Колдун рассказывает, как ошибаются в своей жестокости служители церкви, и как плохо, что инквизитор не может пойти за ним, увидеть всё это собственными глазами, забыть навязанные церковью истины, сбросить тяжёлый терновый венец — пусть остаётся Христу, — пройти свой путь на земле, будучи свободным от обетов, что сковывают волю… — Молчи, безумец! Ты сам пророчишь себе смертный приговор! …И как же жаль, что за верой рабы Господни не видят мира вокруг, добровольно дают распять свою душу и не слышат, не хотят слышать, как она кричит от боли… — Довольно!***
«Святая Дева, укрепи мой дух, не дай поддаться на речи дьявола, надели силой побороть черную ересь!» Коннор поднимает взгляд к облакам, обращаясь к ангелам с мольбой. Но ангелы молчат, и молчат небеса в глазах язычника. Крик бессилия разрывает душу изнутри, всё вокруг словно осыпается, и оба — инквизитор и чародей — замирают над бездной, над черной пропастью. Как же Коннор жил раньше без этого голоса, без этих сияющих глаз?.. Кажется, проходит вечность, и он молит святых, чтобы эта вечность продлилась ещё немного, хоть на секунду, на миг. Но секунда проходит, и мир становится на свое место. Колдун у столба опускает голову. Священник, усмотрев в молчании инквизитора знак, подходит к куче сухих бревен с горящим факелом. Коннор дышит через раз и гладит пальцами крест. Раз уж он избран Божьим орудием для святого дела, он не имеет права поступиться принципами. И он просит только об одном. Господи, Загорается хворост …дай сил… Пламя поднимается, трещат ветки …не погасить огня. Жар касается живой плоти. Язычник кричит от боли. Инквизитор бросается вперёд, вцепляясь пальцами в узлы чужих пут.