Золотая молодежь

Кира Резкое желание моей семьи видеть меня дома никогда не было хорошим знаком. Видимо родители сильно недовольны моей ночной выходкой. Неужели фотка так быстро разошлась в сети, ребята ведь говорили, что я далеко не звезда той вечеринки. Каждая новая волна головной боли и приступ тошноты напоминали о том, насколько я неблагодарная дочь. Я откинулась на спинку заднего кресла, прикрыла глаза и попыталась найти идеальное положение, когда мне хорошо. Я уже пожалела о том, что позавтракала, мой желудок явно был против. Переживающий взгляд моего водителя только добавлял неприятных ощущений. До дома мы ехали молча, картинки за окном менялись быстро, я даже не успевала сфокусировать на них взгляд, одно было ясно, осень серая, пасмурное небо зарекало мое состояние. Я мысленно представляла, что буду говорить родителям, объяснять, почему мне было недостаточно закрытой вечеринки с друзьями, но мысли путались и возвращались к бассейну и сильным рукам на моих плечах. Я шумно выдохнула и отдалась хрупким воспоминаниям, восстанавливая каждое прикосновение. — Кира, мы приехали. Под сиденьем ваши кроссовки, мама велела надеть. Куртка по видимому вам не нужна, кто-то уже одолжил толстовку — с еле уловимым укором проговорил Дима, водитель, который возил меня всю жизнь. — Да, спасибо, кроссовки-это хорошо, — пытаясь отмахнуться от надвигающейся бури, намеренно радостно произнесла я, — а толстовка Андрея, он меня не обижал, наоборот даже. Если что, со мной все хорошо. Я знаю, что вы переживаете. Мы просто слишком буйно отпраздновали, — тут я замялась, праздновать нам было нечего, никакого повода не было. — Просто шумно потусили, — я обреченно констатировала факт. Выйдя на подземной парковке, я надеялась зайти в лифт одна, но Дима зашел за мной. Я только хотела нажать на кнопку два, чтобы сразу попасть на свой этаж, минуя первый, где скорей всего в гостиной или столовой собрались родители, как Дима отодвинул мою руку и нажал ту самую, такую нежеланную для меня цифру. «Только не это» — пронеслось в моей голове — «Они обо всем договорились, разговора не избежать». Двери лифта открылись и взору предстала картина маслом: отец сидит на диване и делает какие-то заметки в телефоне, а мама напротив с Сашей, моей младшей сестрой, что-то рассматривая в ее телефоне. — Привет, — неуверенно говорю я. Отец осматривает мой внешний вид, его брови сдвигаются при виде мужской толстовки, опережая все домыслы и вопросы, я выпаливаю:  — Она Андрея, — и машу пальцем, отец лишь ухмыляется. Мама нервно переводит с телефона на меня взгляд, я уже догадываюсь, на что она там смотрит и слабо улыбается. — Привет, дорогая. Мы переживали, ты не отвечала на звонки, мы идем кушать, пойдем в столовую, — я в ответ поджимаю губы и направляюсь уверенным шагом в столовую, закатывая глаза на язвительное выражение лица моей сестры. В голове я молюсь, чтобы не было яиц, иначе меня стошнит. Но разумеется жизнь редко бывает идеальной, поэтому именно сегодня у нас в каком-то блюде яйцо. Я стараюсь ровно и глубоко дышать. За столом мы говорим о чем-то отвлеченном, как будто ничего и не случилось, хотя чего страшного произошло? Ну не может так негативно сказаться на папином бизнесе мое нижнее белье. Но когда мне выносят салат с яйцом, все мои усилия выглядеть и вести себя адекватно рушатся. Ком тошноты подкатывает к горлу, я выскакиваю из-за стола и не добежав до туалета меня тошнит в раковину на кухне. «Господи, ну за что. почему именно сейчас.» — Извините, — прошу прощения у домработницы, — я не хотела. Та лишь кивает и протягивает стакан воды. Приведя себя в порядок я возвращаюсь в столовую, на столе уже нет салата, наверное мама вспомнила, что с яйцами я не дружу или просто пожалела меня. Папа смотрит в стол, а Саша с осуждением и брезгливостью язвит: — Надеюсь тебя стошнило от переизбытка алкоголя, а не потому, что ты беременна. Вот дура, как вообще могла прийти такая мысль в ее хорошенькую голову. Мама одергивает ее, а сама обнимает меня сзади. — Кира, дорогая, мы никогда не были против твоих друзей и вечеринок, мы знаем как вам это важно и как вам на самом деле тяжело. Но нужно знать меру, такие фотографии не должны попадать в сеть. — Поиграем в теннис? — перебивает маму папа, полностью игнорируя ее слова. Обычно папа зовет меня сыграть в теннис в двух случаях: он горд мной или сильно недоволен. Теннисный корт — место, где мы выясняем отношения. Ну что ж, мне есть что сказать. — Я не против. Только переоденусь.

***

Мы на корте: пахнет резиновым покрытием, что в данный момент меня не сильно радует. Я стою с ракеткой в руках, жду, когда подойдет отец, он здоровается со своими сотрудниками. Этот теннисный клуб специально создан для компании Wordcar — бренда спортивных автомобилей, президентом которой является мой отец. В свободное время каждый может прийти и поиграть в большой теннис, вот и сейчас, в выходной день многие со своими женами, детьми пришли поиграть. Круто, что папа заботится об отдыхе тех, кто на него работает. Но прямо сейчас не хочется видеть кого-то из них, чтобы лишний раз кто-то наблюдал за нашими с ним разборками. — Выглядишь неважно, — подходит ко мне отец в спортивных шортах и футболке, бодрый, подтянутый, но лицо выражает жесткость, и хлопает меня по плечу. — Спасибо, — кисло отвечаю я. Да уж, я на фоне отца выгляжу потрепано, мое бледно-зеленое лицо свидетельствует о скором проигрыше. — Ну что, начнем? — хмуро спрашивает отец, пронзая меня своими холодно-голубыми глазами. Я лишь киваю и успеваю отметить, что рядом с площадкой есть мусорный бак и бутылка воды. Гейм длится уже десять минут. Я слышу только удары мячика об покрытие и свое дыхание. Мне тяжело. Папа не щадит, мяч летит то в одну, то в другую сторону площадки, я еле успеваю добежать и кое-как переправить его обратно. Счет еще не открыт, но я уже на пределе. — Что, устала? — слышу выкрик отца, но я только плотнее сжимаю зубы и бегу к мячику. Пот быстрой струйкой стекает по лбу, я на ходу пытаюсь поправить выбившиеся волосы и замечаю, что почти все смотрят на то, как мы играем. Только этого не хватало… Я стараюсь взять игру под свой контроль и заставить побегать немного противника, но это влечет за собой лишь неудачу, из-за попытки бежать быстрее, начинает темнеть в глазах и тошнота подкатывает к горлу, я еле успеваю переправить мяч и бегу к мусорному баку, где меня тошнит. Я представляю, как это ужасно выглядит со стороны, о чем думают все собравшиеся, и как злится отец. Не поднимая головы от бака, я слышу с какой злостью отец подает мяч в пустоту и кричит: — Эй, у тебя минута, иначе следующий мяч полетит в тебя, ты же помнишь наши правила? Желудочный спазм заставляет меня еще раз свернуться, но я пуста. Заливаю в себя воду и бегу на корт, потому что отец уже считает: — Десять, девять, восемь, семь… Вот я на месте и понеслась. Еще двадцать минут в ничью, надо признать, что мы правда хорошо играем с отцом, но меня накрывает. Обычно я с легкостью делаю отца после двадцати минут красивой игры, так как он устает, а у меня сил хоть отбавляй, но не в этот раз. Уже полчаса прошло и сразу видно, кто будет проигравшим, я еле стою на ногах, бегу все медленней, тошнит меня все больше. — Что, сил бегать нет? — кричит отец, и я пропускаю мяч. Со стороны игра выглядит глупо: папа стоит на месте и просто отбивает мячи то в одну, то в другую сторону, а я как загнанная белка ношусь туда-обратно. — А прыгать у бассейна силы есть! Какой же из тебя рекламщик, если ты себя пропиарить можешь только с дерьмовой стороны. Сама громче всех кричала, что это уродство, когда предметом гордости становятся заблеванные туалеты в сети! — каждое слово заставляет меня злиться, удары становятся жестче. — Это не предмет гордости! — кричу я. — И почему тебя это волнует только тогда, когда это попадает на всеобщее обозрение, или ты хочешь сказать, что не знаешь как мы проводим свое свободное время? А нет, знаю, тебе пришлось потратить слишком большую сумму денег, чтобы скрыть от мира свой позор — то есть меня, — в мыслях я себя уже ругаю, что это сказала. Некрасиво и несправедливо по отношению к папе, тем более при всех. — Не хамить! — кричит отец и со всей силой подает мяч, который попадает мне прямо в живот. Тошнота, не теряя время, накрывает меня новой волной, и я бегу к мусорному баку. Слезы обиды жгут лицо, ведь я не специально, и когда вообще такое было, как будто я каждый день позорю свою семью. Дрожащими руками держусь за бортики бака, а сама пытаюсь найти глазами свою воду. Но мне уже протягивает бутылку воды парень, сын папиного инженера, он поджал губы. Сочувственно смотрит, от этого глаза намокают только больше, не нужно мне ничье сочувствие. Я делаю несколько больших глотков воды, иду на корт, но приходится сразу вернуться, тошнота не намерена меня отпускать. Господи, какой позор… Я так больше не могу, меня достаточно наказали, прилюдная порка удалась. Теперь я презираю сама себя. Слезы, не спрашивая разрешения, уже льются ручьями, плечи дрожат. Не поднимая головы, я беру ракетку и мяч и иду на корт. Делаю несколько ударов мячом об пол, после не сдерживаюсь, бросаю со всей злостью ракетку и, заливаясь слезами, поднимаю руки. Это знак того, что я сдаюсь, я признаю свой проигрыш. С этого момента мой отец мне больше не противник, а заботливый папа. Он кидает ракетку и бежит ко мне. — Ну тише, тише, не плачь, моя девочка. — обнимая и гладя по волосам шепчет он. — Ты же знаешь, я тебя очень люблю, ты самое дорогое, что у нас есть. Мы знаем, что ты самая лучшая, и ни один твой друг и пальца твоего не стоит. — Не надо так говорить про моих друзей. И почему раз они такие плохие, ругают всегда меня? — бурчу я, вытирая слезы и ближе прижимаясь к папе. Он разворачивает меня к себе, берет за руки и садится передо мной на корточки. — Кира, девочка моя, ты пойми. Почти у всех твоих друзей нет семьи, и это ужасно, они никому ненужные, это дети, от которых откупились деньгами их же родители. Тебе, дорогая моя, повезло, у тебя есть настоящая семья, ну точнее мы с твоей мамой стараемся сделать все для этого возможное. Мы не идеальные родители, мы совсем мало времени вам уделяем, но неужели мы тебя чем-то так сильно обидели, что ты решила, что можно допустить, чтобы о тебе, о нас, кто-то мог говорить плохое, опираясь на увиденное в новостях. Ведь они другого не видят, неужели ты не уважаешь себя или меня? Я уверен, что твоему поступку есть оправдание, но никогда, слышишь, никогда не теряй головы. Ты представляешь семью, это очень тяжелая ноша, но пойми, тебе есть, что отстаивать. Я смотрела в глаза папе, и каждое слово отдавалось такой болью. Я ведь все это знала и знаю, но он не понимает… он не понимает как мне тяжело, он не знает, что я чувствую, почему я так веду себя. Он даже не представляет, насколько его дочка одинокая. Все хотят видеть меня такой счастливой, ведь у меня есть все, просто все, даже семья. Но почему мне тогда так плохо?.. — Прости, пап, я не хотела говорить то, что я сказала, ну ты понял о чем я, — виновата промямлила я, убирая все вопросы на дальний план. — Знаю, — улыбнулся отец, — а теперь бегом в душ. Я не врал, когда говорил, что выглядишь ты неважно. А еще, когда ты злишься, твой удар становится намного мощнее, надо побольше тебя драконить. Возвращаясь домой, отец сделал мне предложение, от которого нельзя было отказаться, — заняться делом: поработать у него в компании и сделать рекламу «Формулы 1» для молодежи, привлечь интерес к спортивным автомобилям и гонкам. Предложил поехать всей нашей компании в Италию на старты и пропиарить это дело.