Reason for change

«Который год уже езжу в этот злоебучий лагерь! И вот родители снова закинули меня в эту дыру! На них не действовали голые убеждения о пропаганде нацизма, попытки вербования в секту, и то, что эта зажопная дыра — настоящая цитадель мошенничества и разврата. А все потому что этим людям по какой-то чудовищной случайности (если говорить простым языком, «по залёту») посчастливилось стать моими чертовыми родителями. Честно, лучше быть одиноким сиротой, чем ежедневно, из года в год осознавать, что твои родители срать на тебя хотели. Они же «все еще молоды, и возможности их безграничны», а сын, как оказалось, совсем не входит в их круг забот и волнений. А впрочем срать! Я давно уже смирился. Нет… В пизду!» Из окна автобуса в который раз виднеются высокие сосны, мелькающие по дороге. Другие дети отчего-то шумят, а Макс сидит с наушниками и ничего не замечает вокруг. Приближается очередная смена. И вот, она уже за поворотом, прямо там, где стоит вечно веселый неизменный старший вожатый — Дэвид. Он, как обычно, встречает новую партию детей, из которых к концу смены, как считает сам Дэвид, можно «слепить» сплоченный коллектив. Макс не сдержал злую усмешку, когда вышел из автобуса и взглянул на абсолютно не меняющегося с годами Дэвида. Мужчина с радостью встречал новичков и бывалых лагеря Кэмпбелл. Но что это за эмоция в его глазах? Макс и не сразу приметил такую тонкость. Не уж то у этого ненормального энтузиазма наконец-то поубавилось? Видимо, жизнь заставила вожатого измениться… «Бесят люди, обвиняющие во всём жизнь, которые отвечают: «Не я такой — жизнь такая.» Да что ты, сука, говоришь?! Так вот что я думаю по этому поводу… Такие люди просто сраные эгоистичные уебки, которые только и умеют, что винить во всех своих грехах всех и всё вокруг. И хоть я такой же чертов эгоист, я хотя бы осознаю это и не вешаю на других свои проблемы. Однако, даже при таком раскладе существует один ебанутый на всю голову альтруист, который сам добровольно вешается на мои проблемы. И он же, пожалуй, является исключением в этом списке…» Жизнь и правда изменила его. И хоть его стержень, делавший Дэвида Дэвидом, был надломлен, он не переставал каждый раз радоваться при виде детей и старался помочь каждому, делать всё, что в его силах. Ненавижу! Как же Макса достало всё это! Из года в год его засылают в эту задницу, где о вай-фае слагают легенды. И все это только лишь для того, чтобы избавиться от единственного сына на долгие три месяца. Раньше бы от подобной фразы навернулись предательские слезы, но Макс пережил этот период. Невольно напрашивается случай из детства. Тогда он ещё в первый раз был в этом дерьмо-лагере. И вот, в день родителей, когда ко всем детям приехали родственники, а к Максу нет, тогда, помнится, Дэвид целый день пытался поднять мальчишке настроение. Этот вожатый был настоящей занозой в заду Макса. Все не переставал думать, что его родители попросту опаздывают, как наивно. Но тогда никто из вожатых не знал, что его просто бросили здесь, повесили мальчишку на воспитание другим людям, чтобы самим укатить на отдых во Францию, или куда они там собирались. В тот день чувства взяли над Максом верх, и всё накипевшее выплеснулось в слезы обиды и тоски. Он тихо плакал в углу за кулисами, стараясь скрыть свои такие постыдные, как он считал, слезы. Однако, от вездесущего Дэвида очень трудно что-либо скрыть. Та поддержка, что получил тогда отчаявшийся брошенный мальчишка, была такой необходимостью, что если бы ее не было… Макс не знал, что бы тогда было, но точно ничего хорошего. В тот день его отношение к своим вожатым, в особенности к Дэвиду, координально изменилось в лучшую сторону. И хоть он, как сам говорил, продолжал ненавидеть Дэйви, вся эта напускная показуха абсолютно не вязалась с его внутренними ощущениями. В дальнейшем «ненависть» превратилась в просто глупую детскую игру, правила которой Макс не забыл по привычке и так же по привычке продолжал подшучивать и мягко издеваться над старшим вожатым. А все его грубые выпады происходили уже по инерции. Он просто не мог иначе. Это было его… сутью, что ли. Парень зыркнул на Дэвида исподлобья, и их взгляды встретились. Вожатый тепло улыбнулся, с нежностью посмотрев на особенного подростка. Парень поспешил отвести взгляд, а его сердце предательски забилось. Вот черт! Как же бесит! Наверное, опять из-за сильного чувства ненависти, — успокоил себя Макс. — Да, это всего лишь ненависть. На самом деле эти странные и абсолютно ненормальные по мнению Макса чувства зародились давно. Еще в его первый приезд в «Лагерь лагерей». Тогда, почувствовав поддержку от человека, которого всей душой ненавидел, Макс вдруг осознал, что никакой ненависти уже давно нет. Это совершенно пустое чувство стало настолько привычным, что парень уже перестал понимать, как можно вести себя по-другому с Дэвидом и решил оставить всё как есть. Лишь только уменьшил концентрацию дэвидоненавистничества и своей дерзости по отношению к одному конченному оптимисту. Однако, эти чувства с годами никуда не делись, лишь стали в разы сильнее. Вскоре Макс стал ловить себя на мысли, что думает о Дэвиде вне лагерной жизни. А по приезду в лагерь, когда выходит из автобуса, первым делом ищет взглядом люби… ненавистного вожатого, который отчего-то все никак не желал выходить из темной кудрявой бошки! Каждый год его тянуло не сколько в сам лагерь, сколько к одному единственному человеку. И хоть Макс не отдавал себе отчета в своих чувствах, где-то глубоко внутри, в самых потаённых уголках не детского разума роились мысли о симпатии к Дэвиду. Ведь, как известно, от любви до ненависти… Макс в очередной раз заткнул свой внутренний голос и спрятал постыдные аморальные мысли за семью замками, а ключи от них выбросил в воображаемую бездонную яму. Хотя и понимал, что его внутреннее «я» было чертовски право. Нужно было проветриться. После ужина Макс, перекинувшись парой фраз со старыми знакомыми, отправился на свое любимое место на озере. Заходящее солнце медленно окрашивало июньское небо алеющими лучами, переходящими из сочного оранжевого в алый, затем лиловый, и доходили до насыщенного фиолетового, граничащего с темно-синим. На небе, примерно на одном уровне с солнцем, уже виднелись блёклые очертания растущего полумесяца. Скоро спокойная ночь вступит в свои права, сменяя светлое небо темнеющим звездным куполом. Ночь — любимое время Макса. Он часто вот так выходил посреди ночи, когда ему особенно не спалось, чтобы в такой спокойной тишине побыть наедине с собой посреди заснувшего леса. Но всему хорошему однажды приходит конец. — Эй, Макс, куда ты пропал? Никки тебя обыскалась. Да и я тоже, — нарушил тишину подошедший Дэвид. — А мне какое до этого дело, — сухо подметил парень. — Что это сегодня с тобой? Ты даже ни разу за сегодня не напакостил мне. — Нет настроения. Обязательно испорчу тебе день, но не сегодня, — флегматично пообещал парень, не отводя взгляда от темнеющего горизонта. — Но это не значит, что я перестал тебя ненавидеть. — Все еще играем в ненависть? — с грустной улыбкой уточнил Дэйви. — Когда эта глупая показуха уже кончится? — Оборвется вместе с моей жизнью, — буркнул Максвелл, на что Дэвид лишь устало вздохнул. — Зачем ты делаешь вид, что ненавидишь меня? — Я не делаю. Я правда ненавижу тебя! — глаза отчего-то защипало, а в горле встал противный ком, не дающий нормально вздохнуть. Блять, только вот не сейчас! — Мы оба знаем, что это не так. Так почему? Всегда хотел знать, чем я таким насолил тебе, что ты до сих пор, спустя, казалось бы, уже столько лет все продолжаешь ненавидеть меня. Чем заслужил такую честь? — грустно усмехнулся молодой мужчина. Тут Макс застопорился. Он оторопело смотрел на свои колени, поджатые к груди, и не понимал, что должен был ответить в этом случае. Парень попросту не был готов к такому вопросу, а острить сейчас казалось непосильной задачей. — Наверняка вся эта неконтролируемая агрессия вытекает из личных проблем, — продолжил Дэвид. — Какой ты блять проницательный! Психолог ебаный. — Поосторожнее со словами, юноша, а не то… — вожатый замялся. — А ни то что? Вернешь меня обратно к чертовым родителям, которым на меня плевать?! — голос предательски срывался от переизбытка эмоций и подступающей истерики. Пожалуй, Макс серьезно ошибался, когда думал, что мысли о родителях больше не расстраивают его. Потянув лишь за один кирпичик, некогда непробиваемая стена, которую Макс старательно выстраивал в своей голове годами, вновь обрушилась, обнажив истинные чувства непрошибаемого мальчишки. Слезы таки вырвались наружу. Макс содрогался от беззвучных рыданий. Услышав предательски вырвавшийся одинокий всхлип воспитанника, Дэвид повернул к нему голову. — Макс, я… Прости, я правда… — Что? Не хотел?! Не думал, что так выйдет?! Не ожидал от меня такой слабости? Можешь запомнить этот день и завтра же растрепать всем, какой Макс на самом деле слюнтяй. Потому что больше такого не повторится. Это была минутная слабость, не знаю что на меня нашло, — но слезы даже и не думали останавливаться, как и Макс, собирающийся встать. В этот момент Дэвид понял, что слова больше не помогут. Пора было начать действовать. Он лишь ласково произнес: «Дурак ты, вот кто», чтобы в следующий момент молча пододвинуться ближе к скауту и, игнорируя его злобные маты и основательные возражения на этот счет, обнять мальчика. Тот некоторое время истерично трепыхался в тщетных попытках вырваться из кольца рук, а после напряженно замер. Через некоторое время послышались тихие всхлипы и дрожь, как при лихорадке. Но вскоре осталось лишь последнее. Парень был разбит, но не позволял себе опозориться еще больше. Его чувства оказались выставлены на показ, хоть и одному только Дэвиду, но стыд от своей слабости и ничтожности сжигал изнутри. Никто и никогда не видел его слезы, даже родители. Этому же парню «посчастливилось» лицезреть слабость Макса целых два раза! Разве это не делало Дэвида еще более особенным и, чего уж греха таить, пожалуй, самым близким из всех людей. От этой мысли стало так тепло, что Макс, осмелев, обнял самого дорогого человека в ответ. «Осталось только одно…» — подумал Макс, нехотя отстраняясь. — «Будь что будет.» — Эм… Дэвид, я хотел… в общем… — Что такое, Макс? — обеспокоился вожатый. — А, в пизду! — и парень резко притянул к себе ахуевшего Дэвида за грудки. Он совсем не чувствовал сопротивления. Напротив, Дэвид, кажется, желал этого так же. Парень неумело сминал губы мужчины, отчего вожатый усмехнулся в это подобие поцелуя. Парень нахмурился и отстранился, бросив свои жалкие попытки что-то доказать. — Что смешного? — это прозвучало с толикой обиды. — Да так, просто ты совершенно не умеешь целоваться, — хихикнул вожатый, отчего парнишка вспыхнул. — За эту твою упрямость и несносность я и люблю тебя. От услышанного Макс опешил. Ему вдруг захотелось ущипнуть себя, проверить, не сон ли это. Дэвид только что ответил взаимностью или мальчик чего-то недопонял. — Погоди-ка, ты только что сказал, что любишь меня или я настолько больной ублюдок, что принимаю желаемое за действительное? — Дэвид лишь улыбнулся и втянул мальчишку в еще один крышесносный поцелуй. Как же быстро меняется взгляд на жизнь. Вот ты буквально считанные минуты назад, подобно упертому барану, отрицал свои истинные чувства, скрывая их за маской безразличия и ехидства. А теперь ты открытый своим эмоциям, счастливый человек, наконец осознавший то, что так долго отрицал из-за своей редкостной тупой упрямости и страха быть непонятым и отвергнутым. Макс несдержанно простонал в нежный поцелуй, когда язык вожатого проник сквозь его губы. Он стал проворно исследовать теплый ротик, даря неведомое ранее наслаждение. Полустоны то и дело срывались с губ Макса. Когда воздуха стало не хватать, они отстранились друг от друга, давая возможность вновь сделать вдох. В это время Дэвид дал себе разрешение осмотреть всего Макса. Его взгляд зацепила довольно скованная поза и странный блеск в глазах подростка. Его ноги были плотно сведены, будто в коленях находились мощные магниты, а одна рука старалась как можно ниже натянуть старую растянутую толстовку. Этот жест не укрылся от пристального внимания вожатого, и он отодвинул закрывающую обзор ткань, лишь подтвердив свои догадки. — Ну, а что?! Такое вообще-то было со мной впервые! Что здесь такого?! — парень тщетно пытался скрыть смущение за раздражением, что лишь еще больше улыбало вожатого. — Я даже ничего еще не успел сказать, а ты уже в бой бросаешься, — воспользовавшись временным замешательством парня, Дэвид продолжил. — Ты уверен, что хочешь продолжения? Просто если ты еще не готов… — Просто заткнись и закончи начатое! — отрезал парень, внутренне сгорая от смущения. — Что ж, ты сам напросился, — с этими словами Дэвид повалил парня на землю и припал губами к тонкой шее, спускаясь поцелуями-укусами к ключицам, что виднелись из-под толстовки. Тихие полустоны и неровные вздохи сверху побуждали к продолжению действий. Следующий шаг стал некой точкой невозврата: рука Дэвида плавно опустилась вниз по груди к животу Макса, в следующий миг накрыв натянутую ширинку. Выпуклость под рукой дернулась, а парень под ним всхлипнул. Расстегнув ширинку, Дэвид продолжил поглаживать встающую плоть через ткань трусов. — Но тебя же уволят, если узнают, — сквозь вздохи и редкие несдержанные стоны вдруг произнес кемпер. — Для этого ты должен будешь выложить все в подробностях, малыш Макс, — на это парень покраснел и буркнул какую-то нецензурную колкость. Дэвид же без лишних церемоний спустил брюки парня вместе с бельем, чтобы уже беспрепятственно обхватить горячей ладонью небольшой, уже истекающий естественной смазкой член. Парень замычал сквозь закушенную губу и толкнулся навстречу ласке. Он был уже близок. Подростковый организм способен довольно быстро достигать пика сексуального возбуждения, поэтому неудивительно, что Макс был уже на пределе. Дэвид провел по пульсирующей головке большим пальцем, размазывая выступившую каплю смазки, на что мальчик дернулся в экстазе. Пары движений руки вверх-вниз хватило, чтобы Макс наконец словил оргазм, захлестнувший его с головой. Он еще долго вздрагивал от пережитого, валяясь в объятьях Дэйви прямо на земле. Они лежали в абсолютной тишине. Но эта тишина нисколько не угнетала, а совсем наоборот — дарила умиротворение. Двое наслаждались тишиной, уютно лежа под звездами, пока один голос не прорезал будто бы густой вакуум, образовавшийся в пространстве вокруг парней. — Знаешь, я полюбил тебя с самого первого дня нашего знакомства. Ты не был похож на других детей. Все веселились, заводили друзей, общались. А ты всегда был такой грустный и одинокий, несмотря на твоих друзей, а твой пессимизм просто убивал меня. Ты будто был не ребенком, а уставшим от жизни зрелым мужиком, переживающим кризис среднего возраста. Но когда я узнал истинные причины такого твоего поведения, мне захотелось стараться еще больше помочь тебе, опекать тебя, как никого другого. Дать тебе то, что не смогли дать твои родители. Тогда я и понял, что влюбился. — Пожалуй, опущу свои комментарии насчет педофилии и просто скажу, что тоже люблю тебя, — парень непривычно нежно коснулся губами гладкой щеки. — Какая педофилия? Тебе же почти восемнадцать, дурень! — возразил Дэвид. — «Почти» не считается, — ухмыльнулся Макс, глядя в опешившее лицо своего вожатого. Оказывается, счастье существует даже для таких эгоистичных подонков как он.

***

— Так ты приехал сюда ради меня? О, Макси, как это мило! — сказал Дэвид с такой нежностью, что сердце Макса забилось вдвое быстрее. Да, не так давно он завалил вступительный экзамен в одно заведение, куда настойчиво пихали его родители. Не сказать, что все было сделано случайно. Макс совершенно не глупый парень и при желании мог поступить туда раз десять. Если не смог — причина явно крылась в чем-то другом, а никак не в его тупости. Так что теперь Макс сбежал от родителей и решил устроиться на работу вожатым лагеря Кэмпбелл. Его, как и думалось, без труда приняли, и теперь он со-вожатый Дэвида, чему оба были безумно рады. — Заткнись, иначе врежу по твоему красивому личику, — Дэйви на это лишь рассмеялся, потому что знал, что все это не всерьез. На деле он просто смутил юношу, вот он и ощетинился. Все это время Дэвид считал Макса колючим ежонком, который за свою жизнь исколол немерянное количество людей. Но Дэвид стал единственным, кто стерпел все колючки и смог подобраться к тому теплому и ласковому зверьку, что прятался за острыми иглами все это время. Он, конечно, не смог убрать иглы навсегда, но сделал их значительно мягче. И это было только началом, а остальное было еще впереди. Прямо там, в их совместном будущем, сплетенном из двух судеб.