Синеокая, Бог тебя создал такой.
А. Блок
Автобусная остановка. Подходит девушка, за ней автобус. Автобус какой-то серый, тусклый, как февральское небо. Вхожу в него, сажусь на чёрное, обветшалое, протертое, из кожзаменителя, сидение. И смотрю в заляпанное чем-то серо-коричневым окно. Улица лежит косо, мерная и тусклая, плохо освещенная рекламами и вывесками. Все уныло и пошло. Пафосно возвышается черно-белое здание с непрозрачными окнами, зарешёченными до третьего этажа. Даже не помню, что это за здание, но помню, что в честь него названа остановка. По улице идут люди, неся на себе головы. Головы несут шляпы и лица, а лица все бледные, нездоровые, мятые. Лица несут глаза и в какие не загляни — пустые и тусклые. Автобус глухо бибикает, отряхивается, как пес, фыркает по-кошачьи и начинает скрипеть осями колёс. Видимо, подо мною находится двигатель, так как трясёт нещадно. От тряски двоится в глазах, до того тусклый мир становится ещё менее четким и ещё более бесцветным. Третью неделю небо закрыто тучами. Даже иногда кажется, что Солнце было нами придумано. Кажется, что тучи впитали в себя все краски города… Жадные тучи. Три недели без солнца. И за двадцать один день ни капли не упало с неба. Непонятная сухая влажность, не дающая тучами пролиться, никак не мешает пыли. Пыль повсюду: она на домах, на деревьях, на фонарях и авто, пыль на кухнях и экранах телевизоров, на шляпах прохожих мужчин и на подолах дамских платьев. За эти тусклые три четверти месяца, пыль забралась даже в души людей. И люди как машины, в чьё масло подсыпали песка, стали ломаться. Один за одним. Сначала, перестали улыбаться дети, затем без их улыбок зачахли матери, дальше отцы. Даже мороженщицы ушли с улиц. И город, как механизм часов, которые давным-давно завели и забыли, стал сбиваться с ритма, угрожая совсем встать.Серость, скупость, усталость. Хоть бы дождь пошёл!
Я сижу, прислонившись лбом к холоду стекла. В автобусе копошатся, спешат на выход, толкаются и шумят люди. Кто-нибудь кому-либо сейчас наступает на ногу, кто-то пересчитывает мелочь, один только что уснул, а второй проехал зайцем, третий понял, что едет не туда, четвёртый, что едет не с тем. Водитель курит и мечтает о встрече с женой и дочкой, и грустит, но все также вежлив с пассажирами. Затхлый воздух мешает дышать полной грудью, из-за этого ломает в висках и дрожат колени. И, наверное, от нехватки кислорода, все видится неправильно. Вертикальные линии изгибаются, горизонт плывет в даль, плоскости приобретают объёмность, а фигуры меняют свойства. И все это будто в замедленной раскадровке фильма, плохо смонтированного, скачет сцена за сценой. Мерещатся черти. Голова кругом. Выглядит все это глупым варьете, всё танцует вокруг. И автобус меняется. Вот, и это уже не автобус, а большой футляр из-под очков, с большими зубами и розовой тряпочкой языка на дне. Вот, и я уже в поезде. Кровь бьётся стальными колёсами об рельсы, везде снуют и веселятся невнятные существа, полулюди — полузвери. Вдруг ко мне подходит официант… Сначала мне показалось, что он в чёрном фраке с белой рубашкой похож на пингвина, но взглянув на клюв, я понял, что у него нет ни фрака, ни рубашки, и что он не человек… Пингвин произнёс красивым баритоном: «Ну-с, вы уже определились с выбором?!» У меня закружилась голова, все вокруг стало вертеться. Я как чёрная дыра, притягивающая к себе звёзды, притягивал все смазанные линии в глубь себя. Всё померкло в глазах, окончательно утратив цвета. Я потерял сознание… Как же хочется пить… Темно. Открываю глаза, становится немного светлее. И все также хочется пить. Где же тот официант, я готов заказать… Воды! Ведро! Но нет ни пингвина, ни чертей, ни поезда. Я всё в том же автобусе, он всё такой же грязный, серо-бурый. Мы только что выехали из подземного тоннеля.Небо в тучах. Воды… Пыль даже во рту. Ну дай же напиться!
«Вам плохо?» — слышу откуда-то с боку. Рядом со мной сидит девушка: серый плащ, туфли, шляпа — вся монохромная. Лица не видно, оно прикрыто волосами, тёмными и длинными. Кажется, она входила вместе со мной. Но не помню, чтоб она садилась рядом. В голове что-то шумит, словно, кто веслом шлёпает по воде. Душно. Расстегиваю воротник. «Вам плохо?» — опять спрашивает она. Не понимаю, что говорю, даже не понимаю говорю ли, мычу ей. Так пересохло в горле. Но, видимо, она поняла. Никак не разгляжу лица. Голова горит, сейчас взорвётся сверхновой. Система охлаждения не работает. «Держите!» — она протягивает мне руку с бутылочкой. Я протягиваю свою руку и беру сухими бледными пальцами бутылку. «Вода» — читаю с этикетки. Вода! Вода. Пью. Вода течёт по языку, по горлу, растекается по телу, приятной прохладой. Словно река во мне. Словно в душе дождь. Бутылочка быстро опустела. «Спасибо!» — виновато говорю я, протягивая девушке бутылку — «Я допил всё, извините.» Я никак не могу увидеть её глаза. «Пустое, » — говорит она, нежно и тихо — «Вам лучше?» Я чувствую, как она мне улыбается. Поднимаю глаза. Странно, как же всё вокруг бесцветно и тускло. Поднимаю глаза. И люди серые, и небо, и даже она. Поднимаю глаза. И вижу… Глубокие, прекрасные, васильковые айсберги, космически-синих глаз. Кажется, я люблю! Она мне улыбается. А я не могу наглядеться.С неба упали первые капли долгожданного дождя. С дождем в мир вернулись краски.