"Если бы"

Тор помнит. Несмотря на бойню, далеко не бесконечные запасы продовольствия на космолёте и с тысячу перепуганных людей, он помнит. Несмотря на утерянный молот и опустевшую глазницу, Тор помнит, что именно в этот день, двенадцатый в открытом космосе, годовщина смерти его матери. Третья по земному счёту. Три года лишь… Для бессмертных просто жалкий миг. Миг, который прошёл слишком быстро для того, чтобы отболело и успело поблекнуть и подзабыться. Глядит в потолок и, забавляясь, то и дело закрывает оставшийся глаз и пытается представить, как бы выглядела картинка, уцелей другой. Глядит в потолок и меньше всего хочет разговаривать с кем-то или затевать споры. Тор помнит. Каким был раньше и как мало его волновали чужие судьбы. Как мало его волновало, кроме сомнительных подвигов и громких речей. Тору хотелось славы, которая превзошла бы отцовскую. Сейчас Тор отдал бы всё что угодно за живых родителей. Тор ворочается, то и дело тянется поправить вечно цепляющиеся за подушку волосы, и, лишь коснувшись затылка рукой, вспоминает. Даже проходится по небрежно выбритой молнии указательным пальцем. Вспоминает последний разговор с отцом и прикидывает, где бы ему раздобыть новое оружие. Такое, чтобы не хуже развалившегося на куски Мьёльнира. Где бы раздобыть… после того, как он позаботится об остатках своего народа и разместит их в безопасном месте. После того, как уладит все дела с землянами, и… Поворачивает голову, потому как фокус со скашиванием глаз больше не проходит, и, нахмурившись, глядит на позднего гостя, что буквально просочился в его покои сквозь запертые двери. — Тебе тоже не спится? — В голосе Локи мелькает нечто странное, и Тор не задумываясь обозвал бы это «странное» жаждой ссоры. Вкрадчивой попыткой прощупать почву и броситься в бой. Пусть только словесный, иначе им сцепиться просто негде. Корабельная обшивка не настолько прочная, чтобы выдержать. — Спроси, когда мне вообще теперь спится, — выдыхает вместе со скопившимся в лёгких воздухом и, спохватившись, вспомнив, с кем именно разговаривает, добавляет: — Хочешь бодаться — иди к Халку. Я не в настроении. Тор мотает головой, чтобы все мрачные мысли из неё вытряхнуть, и не очень-то расположен к диалогу. Тор, как и отец, теперь предпочитает уединения громким сборищам. Думает куда больше, чем машет кулаками, — и если это не признак просветления, тогда он и не знает что. — Халк не в моей весовой категории. И, признаться по секрету, туповат. С ним скучно спорить. — А со мной, значит, тебе стало весело? Локи пожимает плечами и, заложив руки за спину, оглядывает каюту. Деловито и будто ни разу в ней не был. Будто не облазил всё, пока Тора здесь не было. Будто весь из себя правильный и чтит чужие секреты и личное пространство. Тор рассмеялся бы, да скулы при попытке улыбнуться сводит. Слишком тяжелый день выдался. Что три года назад, что сейчас — почти нет разницы. Тор отворачивается от брата и закрывает уцелевший глаз. Ему не до разговоров и не до попыток мериться… шлемами. Тор устал, и тени прошлого слишком давят. У Локи же, видимо, всё по-другому. У Локи, который отсиживался где-то большую часть суток и теперь, когда корабль уснул, так и жаждет. Беседы или же очередной попытки доказать своё превосходство. Но старшему из сыновей Одина вовсе не до разборок, и если Локи хочется — пусть попробует вывести его из себя. И Локи воспринимает повернувшуюся к нему спину именно вызовом и проявлением слабости. Воспринимает и трактует совершенно по-своему, как и всегда. Надо же, годы неспешно текут, а один из сыновей Одина не меняется. Не желает меняться. Ходит туда-сюда по каюте-комнате, и Тор решает было, что тот пришёл не ссориться, а просто потому, что не хочет оставаться один, но Локи всё-таки прерывает паузу и, понизив голос, задумчиво проговаривает, остановившись у столика с наполовину опустевшими пузатыми бутылями: — С тобой мне… — Локи притормаживает, будто выбирая нужное слово. — По-старому. И это, признаться, придаёт уверенности, хоть и порядком забавляет. Тор даже приподнимается на локте, но полностью не оборачивается. — И как это понимать? Локи в ответ снисходительно хмыкает и наверняка ехидно поджимает тонкие губы. Вроде и взрослее стал, а ужимки всё те же. По-детски обиженные и, словно щит, всегда выдвигаются вперёд. — Вот об этом я и говорю. Ты так и остался глупцом, неспособным понять меня, хоть и стал полноправным царём. Тор кривится и опускается назад, на подушку, прижимается к скользкой, расшитой какой-то вязью материи и молчит. На Локи же это действует сильнее одуряющего зелья или чарки креплёного вина, он распаляется только сильнее и упускает момент, когда от намёков переходит к завуалированным обвинениям. — И как оно теперь? Как оно — быть царём жалкой горстки уцелевших на болтающейся посреди пустоты посудине?! — У тебя получалось лучше? — Старший сын Одина прилежно задает ответный вопрос только потому, что его ждут. Только потому, что Локи бесится и, не найдя достойного оппонента здесь, ринется на поиски в другое место. Тор не хочет лишней крови. Тор не хочет крови строптивого брата. — Да! У меня получалось куда лучше! — взрывается и разворачивается так резко, что его свободные одежды опутывают длинные ноги. Локи отказывается от брони на корабле. Локи отказывается носить одежды и отличительные признаки, что носил до того, как узнал, что не родной Тору. — Распивать вино и ставить спектакли? — Тор не хотел этой склоки. До последнего не хотел. Но нутром чувствует, к чему катится, и не может прикусить язык. Сейчас нет. — Велика наука. И пусть сейчас он ниже бога обмана, пусть Локи глядит на него снизу вверх и позволяет себе корчить презрительные гримасы. — А ты всё похерил! И вино, и отцовский трон! Тора не трогают ни они, ни смысл ядовитых слов. От иного горит. От иного нутром наизнанку выворачивает, и он не знает, не знает, как прекратить это. — Не напомнишь, кто из нас сослал Одина на землю, где он угас и выпустил Хелу? Локи замирает на месте, глядя в широкое зеркало, и Тор всё-таки крутится, чтобы устроиться на лопатках. Чтобы не пропустить момент удара. Удара или укуса, подобно змеиному, в самую уязвимую часть. Не плоти, состоящей из крепких костей и мышц, но сердца. — А ты не смог защитить мать, — шипит взаправду по-змеиному и даже не поворачивает напряжённой головы. Даже не поворачивает. Да и зачем? Всё прекрасно передаёт зеркальная гладь. Всю ненависть в потемневших глазах и синеву кожи. Тор — старший. Тор не должен. Но Тор не может молчать. Не сегодня и не сейчас. — Ты бы смог, — произносит со спокойной уверенностью, которая заставляет Локи неверяще уставиться на него, и договаривает, чуть вскинув брови, договаривает, возвращая удар: — Если бы не сидел в темнице за то, что пытался завоевать Землю! — Да, я смог бы. — Локи держит паузу долго. Локи глядит теперь не на брата, а словно сквозь него. Словно в большой иллюминатор, за которым только чернь и холод. И голос его теряет всякий запал и злость. Голос его становится пустым и плоским, как у приговорённого на смерть. Как у приговорившего к смерти. — Смог бы, если бы сам не указал тёмному кратчайший путь. Для Тора это не становится откровением или признанием. Для Тора это скорее попытка выразить горькое сожаление или же… поделиться. Попытка рассказать кому-либо ещё. Попытка разделить ношу и переждать эту ночь. Бесконечную в открытом космосе. — Если бы ты мог повернуть всё иначе, если бы ты мог спасти её… — Говорить о таком непросто и то и дело царапает горло, слоги словно тяжелеют и не хотят складываться в слова. Слоги словно тяжелеют, но Тор упрямый, как чибис, и уж точно не Локи об этом не знать. — Остался бы в Асгарде или всё равно бы ринулся завоёвывать землю? Смотри на меня, Локи! Говори! Ну?! Не Локи, распахнувшему было рот для того, чтобы, презрительно скривив губы, выдать очередную порцию яда, и замолчавшему вдруг. Не для Локи, который на миг теряет самообладание, и чары отступают, выдавая его естественный облик. Холодную синеву кожи и алые угли вместо голубых глаз. Вспышкой или будто бы упругой волной. Наваждением. Прокатилось и тут же исчезло. И Локи, коварный Локи, готовый перегрызть горло кому угодно и спорить до хрипоты, вдруг не находит слов. Не знает, как и в какие облечь. Не знает, что именно хочет сказать, и потому сдаётся с тяжёлым кивком. Не смотрит больше, и обвинений не слышится. Не смотрит больше и, отвернувшись, направляется к входной двери, через которую просочился внутрь. Локи приходит к нему для того, чтобы поделиться. Злостью и горем. Для того, чтобы выплеснуть хотя бы часть их. Тор двигается к стене, оказывается аккурат рядом с занимающим большую часть стены иллюминатором и отбрасывает в сторону одеяло. Проводит ладонью по освободившемуся месту и не может сдержать улыбки, когда Локи, так ни разу и не обернувшийся, но всё равно наблюдающий, останавливается. Держится неестественно прямо и будто не знает, куда деть ставшие вдруг лишними руки. Сжимает и разжимает кулаки и разве что только не рябит, грозясь растаять в воздухе. Тор даже на секунду верит в то, что это нематериальная иллюзия, а не сам Локи. Не сам Локи, который медленно оборачивается и, чуть склонив голову, словно самого себя убеждая, проговаривает, понизив голос до мягких снисходительных интонаций: — Я не нуждаюсь в подачках или утешении. Тор в ответ лишь жмёт плечами и продолжает смотреть так пристально, будто если моргнёт первым, то космолёт тут же рухнет. — И вообще, с чего ты взял, что я с тобой лягу? Нам что, по десять лет? — Иногда я думаю, что по восемь. — Да, на арене с присказкой про солнце ты старше и не выглядел. Тоже мне великий воин, бог грома. — Подойди ближе и повтори это. Локи мученически выдыхает и, покачав головой и будто бы делая великое одолжение, всё-таки возвращается назад. И уже без промедлений опускается на край чужого ложа. Проводит ладонью по простыне и, не поднимая лица, буднично замечает: — А ты всё так же спишь голым. — Старые привычки тяжело умирают. Локи кивает и, опасливо поглядывая на брата, то и дело проводя языком по бледным губам, всё-таки укладывается на край кровати. Так, чтобы занять не более одной трети предоставленной площади и чопорно сцепить кисти в замок, уложив их на живот. Так, чтобы и случайно чужой груди не коснуться острым локтем. Так, чтобы наблюдающий за ним Тор покачал головой и, перенеся часть веса на бок, сам протянул руку и, схватившись за прикрытое длинным рукавом предплечье, подтащил ближе. Дёрнул на себя и сгрёб в охапку, как земные дети плюшевых медвежат. Только Локи отнюдь не плюшевый. У Локи внутри стекловата и битое стекло. Локи сам весь битый и, как змея, гибкий. Локи извивается, но вовсе не для того, чтобы соскользнуть с простыни и выбраться. Локи извивается, перекатывается на бок и ниже, поджав колени. Локи хочет так, как в детстве. Спрятаться. На чужой груди и за чужим плечом. Локи не хочет быть один и потому пришёл с целой прорвой горечи вместо присущего ему флёра таинственности. Локи пришёл потому, что ровно три года назад умерла Фригга. Локи цепляется за Тора, носом ведёт по его ключице и жмурится, потому что у него тоже никого больше не осталось. Локи кажется, что у него никогда никого и не было.