Василек

Есть такие дни, когда все идет по одному месту с самого начала. И сколько ни барахтайся, пытаясь сопротивляться, все бесполезно. Для меня такой день закончился угрозой потери подработки, разбитыми очками и истерикой на последней ступеньке лестницы. Ну и фиктивным браком сроком на пять лет. По правде говоря, я вообще плохо помню, как это случилось. Я хлюпал носом, размазывая слюни и сопли после грандиозной начальственной выволочки, когда рядом со мной на ступеньку кто-то сел. К тому моменту мне было уже до такой-то матери, пусть хоть маньяк, так что слушал я не то чтобы вполуха, но соображал явно туго. Мне рассказали короткую историю о повышении и переводе в другой филиал, с рядом условий, одним из которых был брак. Причем, как я понял, то самое условие всплыло в последний момент, и сидящий рядом тип пребывал в легкой панике, ибо самолет уже утром, а он еще не женат. Так что мне предложили фиктивный брак, договор и энную сумму денег ежемесячно в качестве вознаграждения. Для студента на втором курсе обучения, который на подработку пошел только из-за дражайшего родителя, остро нуждающегося в хорошем обследовании, озвученная сумма была очень соблазнительной. Так что, пошмыгав еще немного носом, я кивнул, соглашаясь. И протянул альфе, лицо которого из-за слез и слабого зрения без очков казалось размытым пятном, свои документы. А спустя два часа, щурясь в тусклом свете какого-то круглосуточного брачного агентства, явно выбранного как раз из-за своего режима работы, я получил кольцо на палец, очень осторожную временную метку в шею, номер телефона «на всякий случай», пару тысяч денежных знаков и право носить гордое звание мужа. Утром я долго пялился на кольцо, гипнотизировал взглядом цифры пополнившегося счета, а потом запомнил точную дату истечения договора и закинул его подальше вместе со свидетельством. Так началась моя супружеская жизнь. Первой ее жертвой стал наш сосед. Заклятый папенькин друг, такой же омега-вдовец, которого отец то ли люто ненавидел, то ли так же неистово тайно любил. Вечные соперники, они находили повод для хвастовства в любой мелочи. К моей женитьбе счет вел сосед, чей сын привел в дом альфу в тот момент, когда у меня самого с отношениями было никак. И пусть альфа был прыщав, толст и отвратительно пах горелой резиной, самого факта наличия альфы у сына-омеги это не умаляло. Так что, когда гордый папенька на очередной перебранке с садистским удовольствием выдал о том, что я умудрился найти не только альфу, но и мужа, сосед чуть не слег с инфарктом, а папенька в их вечном противостоянии выиграл сто раундов вперед. Потому что любые успехи сына соседа меркли перед свидетельством о браке. Так что пять лет спокойной жизни без головной боли я папеньке обеспечил. А заодно обследование и легкую операцию, которую тот перенес без проблем. Второй ее жертвой я стал сам. Временная — не временная, но метка вкупе с кольцом на пальце отпугивала от меня потенциальных ухажеров, как ладан чертей. До окончания университета я на это особо внимания не обращал, занятый исключительно учебой, а потом, когда тело таки в ультимативной форме напомнило о себе начавшейся первой течкой прямо после собеседования, стало проблемой. Ибо верности от меня никто не требовал, к приключениям я был готов, но те упорно обходили меня стороной. Альфы облизывали меня взглядом издалека, вздыхали вслед, но стоило только подойти поближе, как их и след простывал. И что толку в моих глазах, из-за которых ко мне намертво приклеилось прозвище Василек, длинных ногах и округлой заднице, если все это некому было предложить. От отчаяния я даже попытался завести отношения с бетой, но быстро понял, что у меня на него банально не течет. И не стоит. И вообще, я больше воспринимал его как жилетку и плюшевого мишку, так что из разряда парочки мы быстро перешли в разряд лучших друзей, что устроило нас обоих. В общем, с личной жизнью у меня отчаянно не складывалось, так что истечения пяти лет я ждал, как чуда. К тому же у меня появился повод для развода. Очень и очень весомый повод. Повод звали Генри Чарлстон, он появился у нас две недели назад и уже успел вынести мне мозг своими серо-стальными глазами, неулыбчивым ртом, длиннющими ногами, родинкой на скуле и охеренным запахом акации. Хотя, откровенно говоря, первая встреча у нас не задалась. В тот день, пятничным вечером после работы и долгого разговора с папенькой, я нежился в тепле кокона из одеял, пледов и подушек, похрумкивая чипсами, и смотрел очередной выпуск «Боев без правил», и поэтому звонку Джонни, того самого несостоявшегося бойфренда и лучшего друга, обрадовался не особо. Тот надрался в баре и теперь звал меня на помощь, чтобы я доставил его пьяную тушку домой. Почему-то это он доверял исключительно мне, хотя по штату за ним даже был закреплен целый помощник, в чьи обязанности входило присматривать за начальником отдела продаж. Ну да, так уже вышло, что Джонни стал моим начальником, но на наши с ним отношения это ничуть не повлияло. Так что, обматерив пьяного друга, я сгреб себя с любимого дивана и потащился в ночь. Джонни обнаружился за столиком в самом углу, и пока я до него добрался, мое настроение из просто «плохое» резко опустилось до отметки «тихое бешенство» из-за парочки шлепков и щипков, которые я получил на свою пятую точку. Останавливаться, чтобы врезать по наглым мордам, я не стал, ибо хотел уйти отсюда как можно быстрее, а потасовка могла бы меня задержать. Так что, когда я подвалил к столику, на котором уже стояла батарея пустых бутылок и тарелка с одиноким орешком, от меня разве что только искры не сыпались. — Василек… — заметив меня, Джонни расплылся в улыбке и, сдвинув бутылку, которая стояла прямо пред ним, потянулся навстречу. — Василек пришел. Ты же заберешь меня отсюда? — Нет, я просто так зашел, мне больше заняться нечем, кроме как некоторых придурков из баров забирать! — рявкнул я, ловя лучшего друга за шиворот. — Ты хоть рассчитался, пьянь? — Я рассчитаюсь за него, — раздался голос совсем рядом, и я перевел взгляд на того, с кем Джонни пил. Походя отметил родинку, блеск глаз, поджатые губы и хмыкнул. Этого типа раньше в собутыльниках Джонни не наблюдалось. По правде говоря, тот вообще не так уж часто пил, тем более до такого состояния, но сегодня объявили, что нам всем грозит внутренняя проверка, так что Джонни я где-то даже понимал. Нашего отдела это могло коснуться разве только по части отчетности, но этим занимался как раз сам Джонни единолично. — Спасибо, — Джонни, цепляясь за меня, развернулся к собутыльнику и кивнул. — Василек, это Генри, он теперь работает у нас. Генри, это Василек. Он моя главная звезда. Если ты когда-нибудь слышал анекдот про менеджера, который продал машину и резиновую лодку мужчине, который зашел за салфетками для супруга, то это про него. — Василек? — Генри вскинул бровь, явно не впечатленный такой характеристикой. — Его все так называют, — махнул рукой Джонни и повис на мне. — Малыш, домой хочу. — Не стоит пить, если не умеешь это делать, — бросил Генри, и я тут же оскалился. — Не стоит совать свой нос туда, куда не звали, прищемить могут, — выдал я и потащил Джонни за собой. А тот, хоть и не был альфой, все-таки отличался ростом, да и не пушинка, так что, к тому моменту как я доставил его домой, сгрузив с рук на руки родителям, я уже и думать забыл про какого-то там Генри. Вспомнил лишь раз, и то в субботу, когда позвонил Джонни извиняться за испорченные диванные посиделки. А потом Генри в моей жизни стало как-то слишком много. Как оказалось, он сменил ушедшего в декрет финансового директора и каждый финансовый чих не оставался без его внимания. И, как я подозревал, мой выпад в баре он запомнил и теперь начал мелко мстить, цепляясь к каждому документу, который я приносил ему на подпись, или требуя разъяснить какие-то цифры в очередном отчете. Я бесился и рычал в ответ, он неизменно тонко улыбался или вскидывал бровь, и я хлопал дверью. Наши перепалки стали главной темой офисных сплетен, но ничего смешного в них я не видел. Хотя был в курсе, что кое-кто уже устроил настоящий тотализатор, кто первым напишет заявление на перевод или увольнение. Слава всем богам, что никто не додумался делать ставки, когда же мы наконец переспим. Подозреваю, все дело было в том, что я официально был в браке и с меткой, да и он вроде как тоже не свободен, если верить мальчикам из отдела кадров и кольцу на цепочке. А проблема была. Одна и очень большая. Я его хотел. Вот так банально. Хоть как, хоть где. Только чтобы он смотрел на меня этими своими стальными глазами и втрахивал во что-нибудь. Я залипал на его запястья, выглядывающие из рукавов рубашки, не мог отвести взгляд от длинных сильных пальцев и мечтал прикоснуться к родинке и попробовать губы на вкус. Я был равнодушен к акации, но на второй неделе купил ароматизатор с этим запахом. Я стремительно вляпывался в этого типа, но тихо страдал в уголке, кусая подушку. А потом вдруг поймал один его взгляд и… Это было в стеклянном лифте. Мы в очередной раз поцапались прямо по дороге с обеда и молчали, тихо радуясь тому, что в лифте, кроме нас, были еще люди. Я стоял у самой стенки, разрываясь между злостью на этого типа и желанием цапнуть его за губу. Прослеживая мелькающие этажи, я поднял взгляд, увидел в стекле его отражение и замер. Он смотрел на меня. То ли ласкал, то ли раздевал взглядом, но я это чувствовал всем собой. Затылком, плечами, спиной, даже задницей. И как же горели его глаза. Он облизнулся, а потом, словно боясь, что это его выдаст, прикусил губу. И с этой секунды я пропал. Я ловил такие его взгляды, собирал, провоцировал. А когда пришел на работу в зауженных джинсах, которые обычно не носил… Я помню, как он проследил взглядом линию бедер, поднялся выше, зацепился за ключицы в вырезе рубашки, посмотрел в мои глаза и понял, что я знаю о его истинных желаниях. И начался ад какого-то затяжного бесконтактного секса. О, ничего неприличного, если не считать того, как сильно я пытался его провоцировать и сколько раз он поимел меня глазами. Отлично зная, что я на него смотрю, он демонстративно медленно прослеживал взглядом изгибы моего тела, задерживаясь на некоторых его частях, а мне казалось, что я варюсь в кипятке, а в голове остается только белый шум. Я дрочил на него по вечерам так отчаянно, что утром ненавидел весь мир, и его в том числе. Хотя бы потому, что знал: ничего большего у нас не будет. Он женат, и, даже если он вдруг и решится изменить своему омеге, все равно ничего не выйдет из-за моей метки. А потом мы застряли в лифте. Банально, но факт. В конце рабочего дня в нашем здании лифты выключают, чтобы сэкономить на электроэнергии, и обычно все знают, что в 18:10 лучше бы находиться где-нибудь в другом месте. Об этом даже висит табличка с предупреждениями, но у меня сел мобильник, наручные часы остались дома, и я искренне считал, что успеваю. Возможно, я бы даже и успел, но двумя этажами ниже лифт остановился, и в кабинку вошел Генри, судя по всему, надеявшийся на то же самое. Лифт встал, когда до первого оставалось всего четыре этажа. Свет погас, и кабину освещали только огни ночного города. Я разочарованно застонал и тут же нашел виновника. — Какого черта ты вообще лифтом поехал? На время совсем не смотришь? Из-за тебя мы оба застряли. Генри, только закончивший говорить с начальником охраны, развернулся ко мне. — Двадцать минут, — выдал мне он, и я отвернулся. В последнее время ко всему прочему появилось еще и раздражение. Симптом предстоящей течки и результат слишком большого количества мыслей в голове. Я знал, что нам ничего не светит, но перестать пускать слюни на него не мог. — Спасибо, утешил, — проворчал я, не собираясь сдаваться. — Все настроение мне испортил. Я не собирался поворачиваться к нему лицом и ловить его взгляд в отражении. Хватало того, что запах акации потихоньку заполнял все пространство кабины. Но он вдруг положил мне руку на плечо, и это стало последней каплей. Я мгновенно развернулся, готовый выцарапать ему его хоть и безумно красивые, но все равно бесстыжие глаза. А он перехватил мои руки и вжал меня в стену. Я отчаянно задергался, шипя что-то о наглых альфах, которые совсем стыд потеряли, а он вдруг стиснул подбородок, рывком вскинул мою голову вверх и накрыл губами мои губы. Я не успел даже пискнуть и понять, что происходит, а его язык уже хозяйничал в моем рту. Он держал меня крепко, вжимался всем собой, целовал сильно, жадно, так, что у меня мозг превратился в желе, а по нервным окончаниям плясали молнии. Я не знал, не понимал, не мог различить, кто из нас тихо, отчаянно стонет, я только чувствовал его губы на своих губах и руки, собирающие в складку мою рубашку. Оторвавшись от моих губ, когда воздуха не осталось совсем, он прошелся по скулам, щекам, кончикам ресниц, шумно втянул воздух у шеи, и стиснул еще сильнее. — Я хочу тебя… не могу без тебя… — он шептал как-то потерянно, заполошно, обжигая дыханием кожу. — Ты меня с ума сводишь… Еще несколько секунд он терзал мои губы, а потом вдруг резко отстранился, отвернулся, прижимаясь лбом к стеклу. — Прости, — глухо произнес он, сорвано дыша и шумно сглатывая. — У тебя есть муж, и я не должен был… Я несколько секунд приходил в себя, пытаясь понять, что вообще происходит, а потом коротко всхлипнул и нервно рассмеялся, хватаясь за поручень. — Я могу развестись. Мой муж — это одно название. Генри нахмурился, разворачиваясь ко мне. — Он тебя обижает? Я мотнул головой. — Изменяет? Я пожал плечами. — Не любит? Или ты его? Ты совсем им не пахнешь. А вот тут я кивнул. О какой любви может идти речь, если все, что у меня есть от моего мужа — это свидетельство, договор да контакт «Энрике» в моей телефонной книге. Хотя то, что Генри не чувствовал чужой метки, было интересно. Генри вжался затылком в стекло. — Ты правда можешь развестись? Откуда в его голосе столько надежды? — А ты? — ответил я вопросом на вопрос. То, что мой развод состоится и очень скоро — не обсуждается. Я хочу отношений, готов к ним, но Генри… — Пусть тебя это не заботит. — Я не собираюсь связываться с женатым мужиком, — заявил я, отворачиваясь и устремляя взгляд на улицу. Город жил своей красивой вечерней жизнью, и ему было плевать на двух придурков, застрявших в лифте. — Пусть это тебя не заботит, — повторил Генри. — Мой муж — только кольцо на цепочке. Я хмыкнул. Поэт, бля… Я хоть и понял, что он хотел сказать, но собирался стоять на своем. Сегодня это кольцо на цепочке, а завтра на пальце. Я не собирался склеивать разбитое таким образом сердце. Лучше было так… просто разойтись сейчас, до начала всего. — Василек… — он снова шагнул ко мне, собираясь что-то сказать, и тут в кабине включился свет. Лифт дрогнул и поехал вниз, и мы отпрянули друг от друга. Отсчитали четыре этажа, и когда дверь открылась, я вылетел вон, оставляя Генри самому разбираться с охраной. А, вернувшись домой и побегав от стены к стене, я сунулся в календарь и выдохнул. До окончания моего договора осталась всего пара дней. И, честно говоря, я был бы счастлив, если бы развод прошел без моего личного участия. Не то чтобы я надеялся на что-то с Генри, просто так у меня хотя бы появился шанс. Сообщение от абонента с именем «Энрике» пришло следующим утром. Была суббота, я собирался понежиться в постели, но подскочил, чувствуя, как немного подрагивают пальцы. «Спасибо за помощь. Мы можем встретиться, чтобы обсудить все детали развода и подписать бумаги?» Я прикусил губу, сосредоточенно сопя, когда набирал ему сообщение. «Мое участие обязательно? Я готов подписать прямо сейчас», — тянуть кота за яйца я не собирался. В ответ пришел недоумевающий смайлик. «Просто подписать и все»? Вопрос поставил меня в ступор, а потом до меня дошло. «Я не буду требовать отступных и раздела имущества. Тебе нужны какие-то мои документы?» «Нет. Детей у нас с тобой нет, так что все будет по упрощенной форме». Мой муж просто прелесть. Люблю конкретных типов. И если бы не Генри, я бы, наверное, даже попытался встретиться с Энрике, чтобы посмотреть на него наконец. А то в памяти у меня ничего, кроме мутного светлого пятна. «Тогда давай без меня? Я подъеду куда скажешь, чтобы подписать документы». «Ориентировочно в понедельник. Подойдет?» В понедельник у меня не было никаких планов, так что я отстучал утвердительный ответ и с чистой совестью вернулся в постельку, старательно отгоняя все мысли о Генри в сторону до понедельника. Встретимся на работе и поговорим где-нибудь в обед. Но в воскресенье вечером накрыло, и все, на что меня хватило в понедельник, — это набрать номер Джонни и слабым голосом сообщить, что я не приду. Ибо течка. А так как каждую вторую я старался проводить, не используя аптечную химию, то и состояние мое было соответствующим. Я практически прописался в ванне, а когда холодная вода перестала действовать, дополз до комнаты и рухнул в кровать кверху задом. Собирающаяся смазка немного облегчала зуд, но хватит ее ненадолго. А потом в дело пойдет лучший друг одиноких омег — вибратор. Хотелось бы верить, что запас батареек у меня все еще есть. Ибо если нет, то мне кранты. Рука отвалится после второго раза, а до магазина не доползти. Ползти мне пришлось до двери. И то этот подвиг я сумел совершить только потому, что банально передернул, чтобы немного снять боль в паху. Облегчение не долгое, но голова чуть прояснилась. Меня даже хватило на короткую переписку с Энрике, о встрече с которым я забыл и который предложил подвезти мне документы самому. Так что я распахнул окна, наскоро принял душ, накинул огромный халат, чтобы поменьше касался тела, и в таком виде поплелся открывать. Нажал кнопку домофона и отполз в комнату, оставив замок открытым. Мелькнула мысль о том, что если Энрике решит исполнить свой супружеский долг, я даже не буду против. Все эти годы я провел без альфы рядом и уже просто банально хотел узнать, что такое секс с альфой в течку. Разумеется, я хотел бы, чтобы это был Генри, но подумать об этом можно было позже, когда желание запихать в себя что-нибудь крупное не будет мутить рассудок. Ненавижу течки. Запах акации навалился так неожиданно и сильно, что на долгую секунду я забыл, как дышать. Сознание еще не отреагировало, а тело уже само приняло решение. Еще пару секунд назад я еле ползал, а сейчас летел, буквально не касаясь пола. И влетел прямо в руки стоящего у порога Генри. От удара тот отшатнулся назад, закрывая спиной дверь, и выронил бумаги, с тихим шорохом разлетевшиеся по полу. — Генри… — не знаю, на каких силах я еще держался, но все, что мне хотелось в этот момент, — это повалить его на пол, оседлать бедра и изнасиловать. Тело, купающееся в запахе акации, буквально выло, требуя своего. — Ты… ты что тут делаешь? Генри шумно втянул воздух, сглотнул, облизнулся и вдруг подхватил меня под ягодицы. И все. Финиш. Я помню, как срывал с него одежду. Как рычал, сражаясь с его ремнем, и как грозился связать им руки, если этот ужасный и несносный альфа его не снимет. Генри хрипло рассмеялся, но ремень расстегнул. Только добраться до себя все равно не дал. Повалил меня на кровать, раздернул полы халата, развел ноги в стороны, задрав их так, что на секунду я думал, что сломаюсь к черту, вжикнул молнией и, папочка-твою-душу-пиздец, вставил мне по самое основание так, что кажется, даже смазка брызнула в разные стороны. Я выл, кричал и царапался, пока он мощно ходил во мне, доставая дотуда, куда я даже вибратором не попадал. Он заставил меня кончить два раза прежде, чем соизволил-таки раздеться. У меня ныли все мышцы, поэтому он перевернул меня на живот и подгреб под себя, вламываясь внутрь. Я изгрыз подушку, измусолил простынь и мог только стонать да очень тихо вскрикивать, когда толчки приходились по особо чувствительным местам. Я потерял счет собственным оргазмам и был, кажется, готов оставить этот бренный мир, как шею полоснуло болью, которая прошла по телу огненной волной и сконцентрировалась внизу, там, где распирал мышцы растущий узел. Меня трясло, я выл и рыдал от навалившихся ощущений, а на краю сознания плавала мысль о том, что это сцепка. Самая настоящая сцепка, и что вот теперь точно все. Назад не повернуть. И то ли от понимания, то ли от очередного накатившего оргазма, я рухнул в обморок. …У меня было ощущение, будто меня переехал каток. И при всем при этом я был счастлив до соплей. Чистенький, расслабленный и укутанный в одеялко, я полулежал в постели и, чувствуя очень сладкую боль в теле, следил за тем, как передвигается по комнате Генри. Течка моя пошла на убыль, мозг наконец включился, и пришло время разговоров. Нет, сначала, конечно, я рыдал от смеха, когда до меня дошел весь идиотизм ситуации, и этот смех все еще щекотал внутренности, но теперь мне было интересно, как вообще это могло случиться. — Почему Энрике? — задал я вопрос, который на самом деле надо было задавать первым. — Когда был маленьким, я сам так себя называл. Только с ударением на первый слог, — Генри растерянно хмыкнул, дергая себя за и без того растрепанные волосы. Кажется, весь этот бардак он воспринял личным оскорблением. Ну да, как оказалось, он и есть мой законный муж. Генрих Чарлстон, я не поленился залезть на антресоли и заглянуть в договор и свидетельство о браке. Генрих, он же Энрике, лица которого я сослепу не разглядел, а запах не учуял из-за соплей. Фамилию менять я и так не собирался, так что помнил полное имя Генри в лучшем случае первые полгода, пока не ушла новизна. Но я-то ладно, а вот он… — Ты был в разбитых мутных очках, с распухшим носом и колтуном на голове. Я таким тебя и запомнил. Слепым, нелепым и милым. Ты тогда даже почти не пах ничем, — Генри наконец перестал метаться по комнате, присел рядом со мной, и я тут же гусеничкой заполз к нему на колени. — У меня еще не было течки, я и не мог ничем пахнуть, — промурлыкал я, подставляясь под его ласковые руки. — Так что, когда в тот бар ворвался очень злой и очень красивый омега с самыми охренительными глазами на свете, я и подумать не мог, что это и есть мой муж. Я смотрел на твое кольцо, видел метку, не понимал, почему не чувствую на тебе чужого запаха, и медленно сходил с ума. А когда заметил, что, кажется, тоже тебе нравлюсь… Черт, да я даже имени твоего тогда не запомнил. А всеми бумагами занимался мой адвокат. Так что… — Мы с тобой два идиота, — закончил за него я, прикрывая глаза. Точно два идиота. — Как насчет того, чтобы поменять фамилию? — Генри коснулся метки на моей шее, и я содрогнулся от удовольствия, прошившего тело. — Хочешь, чтобы у кадровиков инфаркт случился? Они и так все пять лет требовали от меня, чтобы я как-нибудь показал им своего мужа. Условие договора я соблюдал. — Ничего, им полезно, — хмыкнул Генри и потянул меня повыше. Я мысленно с ним согласился, и выкинул все мысли из головы, отвечая на его поцелуй. А документы о разводе я спрячу подальше. Там, конечно, не хватает моей подписи, но никто не помешает мне её поставить, если Генри вдруг решит, что одного ребенка нам хватит.