the midnight, the moonlight

Ты была ослепительна. Когда день был хороший, Когда день был плохой, Когда день был сносный. Все дни были прекрасны.

      Чонгук пророчит себе скучный вечер с самого начала рабочей смены. По крайней мере, ничего из ряда вон не намечается, а это его несколько напрягает, поскольку жить ведь надо на полную катушку. Ну хотя бы потому, что иначе можно загнуться со скуки смертной, а умереть он просто так не может. Поправочка: вампир всё-таки. Неудобненькая такая поправочка, если живёшь в разы дольше, сил у тебя немерено, как и дури в голове, а впереди только вечная [почти] молодость. Ну или не совсем, но что-то около того. Чонгук всё же надеется, что голова его не сдвинется с назначенного места достаточно много веков. Примерно столько, чтобы он успел насладиться всеми прелестями своего бессмертия до такой степени, что она, жизнь, ему осточертеет ещё в край. Вот только пока ему разве что и остаётся мечтать да пытаться наскрести на свою будущую беззаботную [не]жизнь.       Не то чтобы у него это плохо получается: сейчас он вполне сносно [Вентру бы сказали, что нихрена] получает, имеет пусть небольшую, но свою, квартирку в спальном районе и наслаждается ночной жизнью. У него даже смены все вечерние или с обеда, как сегодня [вот ведь радость, когда твой начальник думающий и понимающий человек]. Но в любом случае сегодня работы у Чонгука — кот наплакал, почти никого нет и явно не предвидится особых изменений: чай не январь месяц на улице, чтобы резину менять даже. Поэтому в мастерской стоит стылая унылость, и даже вечно дремлющий кот, которого сослуживцы Чонгука постоянно подкармливают, кто чем может, решает, что слишком тихо в помещении, и начинает активно шипеть и докалёбываться до него, будто бы решая, что таким образом Чонгук развеселится. В принципе, Чонгука и правда повеселило бы это, если бы не пара «но»: во-первых, кот шипит на него постоянно и без того [даром что ли Чонгук нечисть?]; во-вторых, это порядком надоедает, исходя из первого. Да и вечные царапины тоже не добавляют грязным рукам Чонгука шарма [разве что брутальности, но]. Так вот и выходит, что кот шипит на него, Чонгук шипит и скалится на кота в ответ и уже не знает, куда от него деться. Проще было бы, конечно, свалить уже куда-нибудь: да хотя бы разбираться с тем же нещадно барахлящим движком, на который ещё вчера жаловалась молодая девица. Но девица совершенно не впечатлила, а лишь ещё больше расстроила. Хотя та пыталась ему строить глазки, но безапелляционно проиграла самой машине, от чего Чонгук лыбится сам себе, за что получает пинок от старшего и бурчание, чтобы занялся делом.       На самом деле, мужики знают, что Чонгука пинать себе дороже, всё-таки вампир — ему хоть бы хны, а укусить может [между собой они порой цедят, что и в прямом смысле тоже. И неважно, что ему нельзя даже по закону и все об этом знают. Но не суть]. Старые байки ещё живы и гуляют в умах человечества, а кто-то порой даже начинает бояться, хотя повода вообще-то нет. По крайней мере, не от Чонгука точно. Он слишком ленив для такой революционной деятельности и больно добродушен. Ко всему прочему, Чонгук не чувствует себя взрослым, и в свои почти шестьдесят восемь лет ощущает только подростковый бунт и жажду найти на свою прекрасную задницу нефиговые такие эдвенчерз, но никак не революцию.       Между тем день заканчивается, а вечер начинает тянуться, как старая, отвратительная на вкус, жвачка. Чонгук правда не может сказать, в действительности это так или его где-то наебали, он всё-таки не пробовал, но так поговаривают, и он соглашается. Хотя порой очень хочется возразить и поспорить. А спорить Чонгук любит. Но, в конце концов, суть не в этом, а в том, что заняться ему откровенно нечем, вот он и ищет любую зацепку, чтобы себя развлечь. Со скуки даже берётся перекапывать этот старый барахлящий и чихающий движок той девицы, от которой у него оскомина на зубах остаётся [то ли больно приторная, то ли больно кислая — он ещё пока не определился, но оставлять свой номер телефона ей всё ещё не хочет].       Вот так, ковыряясь во внутренностях старенькой машинки, Чонгук не замечает, как многие из сослуживцев собираются домой, ибо у них конец смены вообще-то. Он вылезает из-под капота только, чтобы махнуть им рукой и покивать, мол, да-да, я вас слышу, и вам приятной ночи. Рано утром завтра они придут снова, а Чонгук отправится домой — спать, вот и всего-то. Он продолжает своё занятие, потому что, оказывается, работы тут непочатый край, а об этом никто и словом не обмолвился. Он недоумевает, вздыхает, проходит пару стадий принятия и всё-таки сознаётся, что проще было да, дать ему заскучать, чтобы в конечном итоге он всё это вывез на собственном горбе, чем пытаться сразу его загнать в какие-то рамки выполнения своих обязанностей. Действительно, так оказывается продуктивней.       И он возится: меняет детали, просматривает каталоги и ищет новые, лезет даже под машину, когда в автомастерской становится немного шумнее, чем обычно. Недоумевая, Чонгук выныривает из своего мирка, образовавшегося вокруг машины за это время, и выползает на свет божий, морщась и побыстрее минуя полоску угасающего света из открытых ворот: солнце он, конечно, любит, — пожалуй, даже слишком для такого как он — но от него начинает порой неприятно щипать кожу и глаза слезятся, чему он не рад вот совсем, честно говоря. Источник шума находится очень быстро, мужчина средних лет общается с ещё не ушедшим старшим смены, когда Чонгук борзой походочкой подваливает к ним и тихо присвистывает. Клиент оказывается нехреновой шишкой, как думается Чонгуку, либо личным водителем, который своё место уж слишком бережёт. Потому что, сталкиваясь взглядом с ним, он невольно замечает, что мужчина хмурится и делает шаг к задней двери машины. Но Чонгук лишь пожимает плечами и прислушивается к жалобам, что «двигатель барахлит». Кивает всё также молча и почти тянется к передней двери, когда его останавливают и просят о хорошем сотруднике, а не «сопливом мальчугане».       Честно говоря, Чонгук согласен, что не ощущает себя излишне взрослым, он в принципе из себя такого не строит, но вот неуважение к профессиональным качествам его задевают нехило.       — Чтоб ты знал, я старше тебя раза в два, — тихо, но злобно огрызается Чонгук и второй раз тянется, чтобы открыть капот, под смешок старшего мастера.       — Вы не смотрите, что он такой молодой, — за добродушием скрывается тонкий намёк и уверенность, — он нас тут всех может сделать. Так что не переживайте, он справится.       Вот тут бы на самом деле Чонгуку запаниковать, быстренько отпрыгнуть от машины и умчаться куда-нибудь в закат. Потому что последующей подставы он не ждёт. А очень так даже зря. С заднего пассажирского сиденья вышкрябывается паренёк, не старше его, Чонгука, когда он проходил инициацию, а то и младше. И Чонгук конкретно так подвисает: смотрит в эти большие любопытные глаза, проходится взглядом по коже и виснет где-то на удивлённо приоткрытых губах. «Красивый...» — единственно связная мысль, которая посещает Чонгука в этот момент, но он быстро ориентируется, захлопывает свой рот и отворачивается, как будто ничего и не было. Вообще-то, ему нечего заглядываться на всяких там: он на работе, у него работа, ему надо работу работать. Сколько ещё раз надо повторить слово «работа», чтобы мозг начал выдавать какие-либо другие действия, кроме автопилота, Чонгук уже не знает. Он поджимает губы, сопит и кое-как справляется с поставленной задачей.       Ура, он может себя похвалить, что наконец-то открыл капот и может полезть туда, где всё знает. Ну или, по крайней мере, может знать. Так что отвлечься получается хоть на какое-то время. Выходит даже искренне заинтересоваться проблемой клиента, вникнуть в суть бубнения над ухом, что и как того смущает, почему он считает, что необходимо проверить именно «вот это», а не «то самое, другое».       Со вздохом Чонгук выглядывает из-за своего «укрытия», бросая мимолётный взгляд на вынырнувшего из машины парнишку. Тот бродит невдалеке и что-то рассматривает, даже подходит к мужчине и о чём-то спрашивает. Чонгук прячет глаза, когда тот обращает внимание на него самого, и делает вид, что очень занят своей работой.       Парнишка же всего лишь вылезает из машины по просьбе личного водителя. Осматривает помещение и подвисает. От чего он застревает где-то в своих мыслях, Чонгук не знает. И, наверное, не узнает никогда [возможно и слава богу, потому что иначе бы снова возгордился собой аки альфа-самец, а самооценка у него и так не страдает, только хуже будет от знания, почему же тот парниша подзавис на нём]. Однако через пару минут тот смущается, отводит взгляд, которого Чонгук не замечает поначалу, и начинает снова осматриваться, оглядываясь по сторонам и прохаживаясь по помещению. И направляется куда-то, чего Чонгук уже не регистрирует.       Чонгук может себя хвалить до бессознанки, когда дело двигается с места. То есть фактически двигается, но за пять минут проблему решить не удастся в любом случае. Однако теперь он прячется за поднятым капотом, и паренька, что вышел из машины и вертится где-то тут, он не видит. Слава Каину!.. Честно, Чонгук любит вляпываться во всякое дерьмо, но тут его интуиция бьёт не то что в колокол, а воет сиреной в диапазоне ультразвука, что «ты огребёшь по полной, чувак». Правда, из вредности Чонгук не соглашается, мысленно спорит и даже вроде как порывается вынырнуть из внутренностей машины, как…       — Всё... Всё хорошо? — доносится где-то над ухом, и Чонгук бьётся головой о крышку капота. Оказывается, парнишка умудряется подкрасться к задумавшемуся Чогуку чуть ли не со спины, наклонившись вперёд и заглядывая под капот через плечо последнего, отчего рефлексы у Чонгука срабатывают прежде мозгов. И он бьётся смачно и больно так, что искры из глаз сыпятся пополам со слезами.       — Твою... мать! — вырывается сквозь зубы у Чонгука, зажмурившегося и склонившегося над двигателем. Не сказать, что это в действительности столько от боли, сколько от неожиданности. В конце концов, он же вампир. А вампирам не так больно, у них болевой порог гораздо выше, чем даже у тренированных людей.       — Д-да. Да, всё в порядке. Можете не беспокоиться, — выдаёт он пареньку, отчеканивая как на духу, и слабо машет рукой, прикусывая щёку изнутри, пока валяется, уткнувшись в сгиб локтя. Однако всё же замечает, что от парня пахнет в целом [на самом деле одуряюще, но Чонгук же у нас тварь гордая] вкусно. Не то чтобы он был слишком «голодным», но вот запах уловит, даже будучи под завязку сытым.       — Всё нормально? Точно всё нормально? — боязливо вопрошает тут же парнишка, переполошившись явно не на шутку. Кажется, Чонгук умудрился и его тоже напугать таким грохотом.       — Да-да… И со мной тоже всё в порядке. Я надеюсь... — бурчит он вполголоса.       Но дела делать надо и отвлекаться себе дороже, поэтому он старается не смотреть на парня, но получается из рук вон плохо. Чонгуку до зуда в жопе хочется подойти к тому поближе... ещё ближе... вот совсем, самую малость ещё ближе, и он ловит себя на мысли, что как бы не спалиться. Всё-таки здесь все знают о его происхождении, пусть и лояльно к нему относятся, потому что опять-таки знают его, а вот клиенты могут узнать и понять его неправильно. Всё-таки им-то откуда знать, каков на самом деле Чонгук? Однако после того, как пару раз встряхивает головой и промаргивается, он всё же улыбается, пусть немного неловко и вымученно, пареньку, когда тот на него посматривает и, видимо, конфузится от этого ещё больше.       Но парень всё равно продолжает топтаться рядом, смущаясь, как девочка на выданье. Он стесняется, переминается с ноги на ногу и, видимо, не знает, как поступить. Но, вероятно, всё-таки решает для себя что-то. Чонгук теряет его из виду на некоторое время. Впрочем ему не должно быть дела до того, куда этот парнишка делся. В конце концов это не его проблема, поэтому Чонгук упрямо затыкает в себе порыв вытянуть шею и высмотреть, куда тот подевался.       На самом деле, старшему смены глубоко похрен, что там и обо что ударился Чонгук, не сахарный ведь же. Главное, не сломал ничего важного: например, машину или движок. Остальное — ничего страшного: мастер знает, Чонгук вполне себе крепкий орешек и какая-то там шишка его не свалит. Свалить его может разве что «голод» или другой вампир/оборотень [нужное подчеркнуть]. Если, конечно, не окажется из такого же молодняка, как и сам Чонгук. Потому что, если молодняк, то наглости и дурости в Чонгуке, что воды в океане — дохренища и ещё чуть-чуть. Так что мастер даже бровью не ведёт, продолжая заверять личного водителя, что «парень справится», и заодно оглашать цены и список дополнительных услуг, если хотите.       Чонгук лишь кусает щеку и мучается то ли совестью [которой кот наплакал вообще-то], то ли ещё чем, но возвращается к работе. Правда парнишка тут же возникает на расстоянии вытянутой руки и пытается потрогать многострадальную голову Чонгука на предмет повреждений.       — Может быть шишка, подожди… Подождите, я сейчас, — смущается пуще прежнего парень и исчезает из поля зрения снова.       Не то чтобы Чонгук расстраивался, но негромко вздыхает. Правда, тут же ему сообщают:       — Вот, это должно помочь. Иначе может быть шишка.       Что именно должно помочь, Чонгук догоняет не сразу, поэтому сначала резко оборачивается к говорящему и пялится. Нет, даже не так — наконец-то п я л и т с я откровенно, почти пожирая взглядом, и глазками так хлопает умилительно непонимающе, что любо-дорого смотреть. Но парень уже тянет руку с пластиковой бутылкой, правда заметно задерживая движение, так и не дотянувшись до обозначенной шишки. Однако Чонгук вовремя приходит в себя, переставая изображать из себя статую тупой обезьянки, которая только и умеет, что идиотски лыбиться, так что на него едва ли успевают шикнуть:       — Не лыбся мне тут!.. — бухтит старший, и Чонгук покорно [на самом деле дерзко хмыкнув, ага] склоняется над машиной.       — Не буду против, если ты подержишь холодную бутылку у моей шишки, — усмехнувшись, всё-таки говорит пареньку Чонгук, когда старший отворачивается.       А внутри он весь млеет и лужицей растекается, что парниша, кажется, милый и добрый до неприличия, простигосподи. «И пахнет недурно и вкусно», — Чонгук невольно втягивает запах носом ещё раз, пока никто не видит, вдыхая поглубже, так как объект его интереса теперь и правда стоит очень близко к нему. Усмехнувшись ещё раз, он продолжает возиться с двигателем, уже изрядно перемазавшись и исподтишка поглядывая на парня с озорной улыбкой.       По всей видимости, парнишка действительно переживает и беспокоится о здоровье только впервые встреченного Чонгука. Тому это приятно, но всё же.       — Около шишки? Но… там же не было, я проверял. Хорошо хоть крови не было. Тебе стоит быть аккуратнее. Но прости, что напугал, это я виноват, мне много раз говорили, что не стоит так подкрадываться к людям, — тараторит паренёк, переворачивает бутылку более холодной стороной и придвигается ближе.       Чонгук прикусывает язык, всё-таки тот прав: шишки у него нет и в помине, да и парнишка его ощупывал, следовательно, мог и сам удостовериться в её отсутствии. Но выставлять себя идиотом Чонгуку не привыкать, а потому он лишь снисходительно хмыкает и лыбится. Хотя бы потому, что парень таки прикладывает бутылку и держит её.       — Не, всё в порядке. Просто мне меньше в облаках барахтаться надо, — чуть усмехается Чонгук, произнося последнюю фразу почти себе под нос.       В этот самый момент к ним разворачиваются старший мастер с личным водителем, и Чонгук напрягается. Не то чтобы он специально флиртовал с этим парнишей, просто так вышло. А потому он ждёт, что на него, как обычно впрочем, наедут за неподобающее поведение. Правда стоит признать, что если бы не флирт Чонгука, как и его вампирское обаяние, то хрен бы сюда возвращались некоторые клиенты, которые по итогу становились и правда постоянными. Однако всё оказывается куда проще: они хотят предложить пареньку пройти в комнату ожидания.       — Я предпочёл бы остаться тут и понаблюдать за работой, но в случае чего я обязательно к вам загляну, — чеканит парень с лучезарной улыбкой, на которую водитель в возрасте отвечает мягкой, снисходительной улыбкой и лёгким поклоном. Чонгук мысленно присвистывает.       И ещё больше он удивляется тому, что парень действительно отказывается уходить в комнату отдыха, как бы его ни звали, хотя тут и такому идиоту, как Чонгук, понятно, что мальчик-то из очень уж богатеньких. «Золотая молодежь, чтоб её», — но Чонгуку откровенно насрать, кто там и откуда. А вот желание остаться здесь, с ним, в мастерской умиляет его. Чонгук двусмысленно хмыкает, вертя в руках гаечный ключ и поглядывая то на одного, то на второго. А вот старший даром время не теряет, подкрадывается ближе и вполголоса добавляет:       — Ты уж аккуратнее, парень. Тебе может и поболее меня годков, но ты всё ещё молодняк. Поэтому будь паинькой и не учуди ничего, хорошо?       Чонгук кривится, явственно демонстрируя «достоинства» [в виде клыков, которые он до конца никогда не убирает, ибо как минимум не зачем, если можно похвастаться] и всё то, что он обо всём этом думает, тоже. Тем не менее клыки Чонгук прячет получше, хоть и имеет наглость фыркать — идти против старшего мастера тараном не слишком-то уж и хочется, да и вообще недальновидно. Он ещё раз проводит языком по зубам, чтобы проверить, всё ли в порядке. Однако, кажется, вот тот самый парень [Тэхён? Тэхун? Тэмин? Или как там его вообще? Чонгук не то чтобы не расслышал, скорее отвлёкся невовремя] тоже не остаётся в стороне и уже с головой лезет под капот, рассматривая машинные внутренности. Благо что хоть не под микроскопом. Отчего-то Чонгуку становится немного смешно и весело, но смешок он давит.       — Так что там с машиной? Старик Ким очень беспокоился, что что-то серьёзное, — бормочет парень.       — Да ничего особенного. Мотор немного стучит, масло бы поменять, но ничего критичного. Так-то, канешн, клапаны бы отрегулировать, — Чонгук чешет макушку, запуская перепачканную пятерню в волосы и смешно морщится, — детка-то уже не с завода. Пробег нормальный, пора озаботиться этим...       Чонгук шмыгает носом, скорее по привычке [благо, что вампиры человеческими болячками не болеют, у них свои имеются], нежели от надобности, и снова лезет внутрь, оставляя маслянистый след на своей щеке, потерпев её.       Но вообще-то ему приятно, что парень предпочёл остаться с ним, а не ускакать в теплое и мягкое гнёздышко. Поэтому он рассказывает ему, что да как, объясняет на пальцах, когда по его лицу видит, что тот не понимает ни черта. И даже просит подать ему тот или иной инструмент, иногда правда смеясь, что парень подаёт ему не то.       Чонгук не знает, о чём размышляет парень, когда вот так вот витает где-то не здесь. Он, кажется, решает проблемы глобального масштаба внутри себя, хмурится или наоборот, едва заметно улыбается чему-то своему. Чонгуку интересно наблюдать за ним и выдёргивать того из мыслей, окликая или прося о чём-нибудь, спрашивая и донимая разными вопросами. Но, видимо, парень всё-таки собирается с мыслями и больше не хочет отвлекаться на них, потому что тут же оживлённо включается в работу.       — Я думал, что это будет проще. Я читал об этом, и по книжкам всё представляется гораздо легче, — сетует «помощник», на что Чонгук фыркает.       Ему забавно, что парнишка не сразу ориентируется в этих всех гаечных ключах, плоскогубцах, гайках и клапанах. Ещё забавнее ему рассказывать, что к чему, смотря на нахмуренные и сведенные к переносице брови, да и вообще на сосредоточенное выражение лица.       — В книжках оно всегда всё проще, чем на практике. С одной стороны. С другой — на практике проще, чем в книжках. А то там как завернут какой-нибудь термин. А тут!.. как это что-то не назови, а хернюшка и есть хернюшка, — усмехается Чонгук, пыхтя и стараясь правильно отрегулировать клапаны в движке.       Ему ещё больше доставляет удовольствие тот факт, что парень интересуется такими простыми вещами. А не разглагольствует и не строит недовольные мины, мол, фи, как у вас тут грязно и как так можно, выпачкаться всему в машинном масле, ещё и маслянистую лапищу в волосы и к лицу тянуть. А Чонгуку похрен, он обычный работяга. Конечно, не грязный оборванец, но и не лощеный чистоплюй. Он следит за собой, но на такой работе чистым остаться довольно-таки сложно, поэтому и претензии кидать не надо: сами бы попробовали.       Однако он забывается и тянет верх комбеза с себя, оставаясь в обтягивающей футболке, и завязывая на поясе рукава, потому что так правда удобнее, да и не так жарко. Он даже не сразу понимает, почему так тихо становится за спиной, и идёт к водительскому месту, чтобы проверить ещё раз, не стучит ли ничего на холостых оборотах, заводит движок и внимательно слушает. Благо, что слух у него получше, чем у обычных людей.       — Родители давно хотят поменять мне машину, но я не хочу, слишком много с ней связано, да и зачем покупать новую, если эта вполне на ходу? Уж старик Ким постарался, — доверительно сообщает парень, будто бы они давние знакомые, которые болтают просто так, ни о чём и обо всём сразу.       Чонгука это немного смешит: они видят друг друга впервые, они даже не знаю имён друг друга, но уже разговаривают так, словно прожили не одну жизнь вместе. Чонгук задумывается, что не этого он ожидал от богательного буратино. Как минимум он ждал пренебрежительного отношения к себе, как к рабочему простолюдину, пусть это и не так уж далеко от правды. Но всё же он удивляется такой открытости и, пожалуй, наивности парнишки, хоть она и подкупает своей простотой.       — Да не думаю, что надо машинку-то менять. Хорошая же, на ходу. Пробег не критичный, да и следят за ней хорошо. Это видно сразу, — хмыкает Чонгук на заявления парня, возвращаясь к разговору.       — Озаботиться только её обслуживанием, да делать это вовремя. Чего ещё…       — Чёрт…       Едва ли Чонгук замечает недовольное шипение, как и не замечает, что парень расхаживает по мастерской, рассматривая то одну, то другую машину и выставленные детали, двигатели и ещё кучу мусора. Он бы из любопытства поднял голову, оторвался от своего занятия, если бы не важность проверки.       — Надо… то?.. — заканчивает Чонгук на выдохе.       Вот чего он не ожидает в этой ситуации, так это запаха крови. Резкого, такого, что во рту сразу появляется металлический привкус. Будто железку какую пожевал или обсосал. А так как «кормился» он не то чтобы прям недавно, то поэтому Чонгук резко вскидывается и тянет голову, недоуменно оглядываясь и едва ли замечая парня.       — Чёрт!.. Пахнет так вкусно...       Чонгук хмурится и не сразу связывает воедино запах парня с запахом крови. Хотя бы потому, что эту самую кровь он может почуять с немалого расстояния. И мало ли кто ещё тут своей кровью балуется. Но на глаза попадается паренёк, который активно что-то делает. Чонгук видит, как тот посасывает палец. И Чонгук нервно сглатывает, облизывая вмиг пересохшие губы, и старается сдержать выдвигающиеся клыки. Инстинкты у него как всегда вперёд него самого и головы уж тем более действуют, хоть ему и около семидесяти уже, а всё сдерживать себя порой бывает сложно. Не зря он считается ещё «молодняком», хоть к неофитам уже и не относится. Поэтому он отворачивается от парня, чтобы не таращиться на него так, потому что знает: радужка медленно меняет цвет с ярко-карего на тёмный, бордовый, как цвет запекшейся крови. Не то чтобы он этого стыдился, но в цивилизованном мире, в котором они живут, такое поведение не считают нормой. Это некультурно, когда вампир так рьяно пялится на человека, словно тот животное для убоя. Это как если бы мужчина лапал без стеснения девушку за причинные места посреди многолюдной улицы. Поэтому Чонгук лишь плотнее сжимает губы, поджимает их и старается не вдыхать так глубоко.       — Если родители узнают, что мы заезжали в мастерскую, то точно будут куча проблем и снова тема покупки нового автомобиля, — парень беззаботно смеётся, будто для него это ничего не стоит, и доверительно сообщает шёпотом. И ему, кажется, даже не так уж важно, будет ли какая-то реакция на его слова. Просто он сам говорит, сам шутит, сам смеётся. «Самостоятельный парень», — хмыкает где-то глубоко внутри чонгуковское здравомыслие.       Чонгук на самом деле не особо может осмыслить сказанное доверительным шёпотом. Зачем покупать новую машину, если и эта в отличном состоянии и на ходу? «Ох уж эти зажравшиеся богатеи», — кисло про себя думает Чонгук. Тем не менее он не совсем разделяет смех нового знакомого и лишь косится на него, выдавая очередную дежурную улыбку.       Правда эта самая дежурная улыбка у него наготове почти всегда. Работа в мастерской немного научила его некоторым вещам: например, не всем нужна искренность, так что можно обойтись и фальшивой улыбочкой, которую даже не различат, потому что не заметят. Однако здесь таится несколько другая проблема. Улыбаться Чонгук привык во все свои «тридцать два — это норма», даром что улыбочка эта получается клыкастой, но и это на самом-то деле ничего — он же обаяшка. А клыки ещё никому не мешали. Он даже не использует их по прямому назначению! Поэтому не надо мне тут. Вот ни разу такого не доводилось делать, так что... Однако сейчас Чонгук старательно прячет клыки и рот не разжимает, кивая куда-то в пространство. Не то чтобы ему хотелось обидеть паренька, но и клыками так откровенно — читай, не просто едва спрятанными, а готовыми вцепиться в чью-нибудь шею — что размахивать членом посреди города. Так что он лишь сильнее поджимает губы и старается отодвинуться от парня подальше, даже когда у него спрашивают:       — Прости, но… Как тебя зовут? Мне не часто приходится вот так общаться с новыми людьми… И… — парень так и не заканчивает свою мысль, снова подвисая и разглядывая свой палец. Чонгук странно косится на него и призывает себя успокоиться.       — Кхм... Чонгук. — Выходит слишком сухо, но что поделать, если силы уходят на то, чтобы контролировать себя и сосредоточиться на починке машины.       — С вами всё хорошо? — этот странный парень, как лакмусовая бумажка, тут же реагирует на смену настроения Чонгука, и тот лишь кусает щёку изнутри, зажмуриваясь на мгновение, едва ли заметное человеческому глазу, а ему [как представителю более совершенного вида homo sapiens] в самый раз, чтобы выдохнуть.       — Да, со мной всё в порядке, — снова короткий и пресный ответ, лишь бы от него отвязались. Чонгук в целом-то дышит через раз, кусает губы и венка на виске пульсирует. Ему не то чтобы нехорошо, скорее он с удовольствием бы «поужинал» этим пареньком. Но его ведь не поймут. Поэтому он косится на парня и мысленно молится, чтобы тот всё понял и зла на него не держал.       — Чонгук… Приятно познакомиться, а я Тэхен, Ким Тэхен. Кажется, мы ровесники, так?       Новый знакомый придвигается ещё ближе, ровно настолько, чтобы Чонгук мысленно уже лез на стенку и бегал по потолку. Он молится всем известным и неизвестным богам, просит их о снисхождении, чтобы зла на него не держали. Но выходит всё равно прескверно.       Тем не менее парень начинает заметно нервничать и, кажется, даже что-то там в своей головёшке домысливает. Однако Чонгуку по барабану. Нет, не совсем так: то есть ему не то чтобы абсолютно безразлично, но у него есть другие проблемы, которые гораздо серьёзнее. «Чем у этого парня», — хочет добавить Чонгук, но вовремя понимает, что проблемы-то в основном как раз у парнишки, потому что это он тут может пострадать. Чонгук же если и пострадает, то гораздо позже, а поначалу ему будет очень даже хорошо.       Впрочем паренёк всё же не понимает ни одного брошенного на него взгляда и лишь подбирается ближе к Чонгуку. И тот молится про себя ещё отчаяннее неизвестно кому, по-видимому, уже самому Каину. Потому что не дёргаться и не реагировать также, как до этого, не получается ни в какую.       Он бездумно кивает на слова парня о том, что они, по всей видимости, ровесники. Не то чтобы он был уверен, но и против сказать ему нечего. В конце концов, он знает далеко не всех вампиров в городе. Да и потом, он всего лишь из клана Тремор, где собраны все такие вот полукровки [на самом деле, не полукровки ни разу, а всего лишь вампиры, рождённые от союза человека и вампира, то есть совершенно не чистокровные и не богатые]. Так что тех же вампиров из Вентру он знает лишь заочно, а о многих и не подозревает даже. Исходя из этого, Чонгук сомневается на счёт парня, хоть и думает, что тот — вероятнее всего — человек.       — Взаимно, — бурчит он, кусая губы и не задумываясь, что таким образом клыки заметно, пусть и не слишком сильно.       Но тем не менее Чонгук старательно выдавливает из себя натянутые улыбки, поскольку он и без того знает, что за такие вот финты ушами по головке его не погладят, если он разозлит клиента. Или случайно укусит. За такое его вообще, скорее всего, посадят, ну или глава клана голову открутит только так. Ни того, ни другого Чонгуку не хочется. Правда, и удержаться от соблазна получается с трудом, уж больно ему нравится этот запах. Вот он и страдает теперь, хотя мама говорила учиться лучше сдерживать себя: радужка окончательно меняет свой цвет на кроваво-красный, а клыки убираться совершенно не желают.       — Эй, если я сделал что-то не так, ты скажи, мне всё же кажется, что с тобой не совсем всё в порядке.       Тэхён по всей видимости беспокоится, что сделал что-то стрёмное, и это его то ли задевает, то ли вгоняет в уныние. Чонгук понимает его отчасти, но сказать, что он — вампир, а потому парню следовало бы уже драпать отсюда со своим порезанным пальцем куда подальше, не говорит. Он лишь лихорадочно старается придумать что-нибудь, что успокоило бы его нового знакомого, а ему дало возможность выдохнуть спокойно.       — Нет. Совершенно нет, всё в порядке, — хрипло отзывается Чонгук, затягивая последний клапан, и старается не смотреть на Тэхёна.       Тем временем Тэхён определённо что-то затевает, потому что придвигается почти вплотную, стараясь заглянуть Чонгуку в лицо. Как может заметить Чонгук краем глаза, тот вглядывается в него, встревоженный взгляд блуждает по его лицу, а брови сходятся на переносице печальным домиком.       Чонгука разве что разрядом тока не бьёт, когда его новый знакомый подходит вот так вот близко, что кажется ещё немного и пространства между ними не останется. «Какого хрена?!» — хочет заорать-заистерить Чонгук, пока не натыкается на удивлённый взгляд. И всё бы ничего, если бы он не заметил едва теплящийся где-то на самом дне тэхёновских глаз страх. Тот мелькает очень быстро и почти сразу же сменяется беспокойством и тревогой, но Чонгуку этого достаточно, чтобы понять одно — все изменения в нём на лицо, и поэтому пора делать ноги. Это же подтверждает и сам Тэхён, выдавая тираду на одном дыхании:       — Так ты вампир? Прости!.. Прости, пожалуйста, я не знал. Я сейчас же закрою рану, чёрт, пластырь… Где-то тут у меня он был, минуту, — тараторит Тэхён без умолку, а Чонгук лишь пятится от него, пока тот ищет этот самый чёртов пластырь на заднем сидении машины.       — Я не... — пытается выдавать из себя Чонгук, пятясь назад, да только толку? Что он хочет сказать ему? Что он не собирается причинять ему вреда? Что он не хочет его «выпить»? Нет, пора бы уже признать хотя бы самому себе: он очень хочет, почти болезненно жаждет иссушить его до дна и оставить валяться бездыханное, бескровное тело посреди автомастерской, как доказательство своей необузданной до сих пор жажды и кровожадности хищника.       И что после всего этого ему сказать? Типа, прости, можно я тебя укушу и кровушки твоей попью? «Дурацкая ситуёвина», — морщится про себя Чонгук и резко разворачивается в сторону подсобок.       — Всё в порядке, — в который раз повторяет он за сегодняшний вечер. Кажется, сегодня это его коронная фразочка, но... — Я скажу старшему, что всё готово. А если что-то нужно будет ещё, пусть приезжает и оставляет машину уже без тебя.       Чонгук пулей вылетает из мастерской, направляясь к старшему мастеру. Когда же находит его, запинаясь, бормочет о том, что он сделал всё, что можно на данный момент и там нет ничего страшного. Однако прячет взгляд и старается рот особо сильно не открывать, хмурясь. Дождаться согласного кивка от своего начальства для него едва ли посильная задача. Он сдерживается и едва ли не улепётывает, когда его отпускают после мучительного допроса, что же он там нашёл, под капотом этой машины.       Тэхён же, кажется, пребывает в состоянии полного ахреневания, когда Чонгук уносится, словно тут его и не было никогда. Он пытается впихнуть ему вслед что-то вроде «эй, погоди», но у Чонгука совсем другие планы, и на том самом фаллическом он вертел всяких симпатичных парниш, которые одуряюще пахнут. Тем более запах крови Тэхёна для него становится той ещё проблемой, справиться с которой получается едва ли.       Однако Чонгуку почти стыдно за такой свой побег, хотя он уверяет себя, что это было всего лишь вынужденное тактическое отступление. Он ныкается в тёмной подсобке до самого отъезда Тэхёна, надеясь, что его пронесёт, и звиздюлей он ни от кого не получит.