Восьмой — Девятый

      Двери учебного корпуса распахнулись, впуская в помещение высокую фигуру с почти пустым рюкзаком в руках. Этот парень никогда не открывал одну створку двери, предпочитая толкнуть сразу две и эффектно возникнуть в поле зрения учеников.       — Вы собираетесь откинуть меня? Мы же почти братья! — Собрав в кучку все известные слова из разных языков, выпалил юноша, шагая впереди двух друзей.       — Никто никого не бросает, Сюйси, — этот парнишка — Сычен — с личиком, похожим на лисью мордочку, которого одногруппники называли ВинВином, выглядел абсолютно счастливым.       — Мы же договаривались, что вы не зовете меня так, — снова с размаху распахнув дверь, высокий парень ввалился в совершенно не свой кабинет и обронил тело на чужое место за партой. — Все это несправедливо.       Юкхэй распластался на стуле и утробно загудел, раздосадованный тем фактом, что уже во второй раз оказывается третьим лишним в чьих-то отношениях. Присутствовавшие в кабинете ученики недоуменно оглядывались на «чужака», зачем-то снова заявившегося сюда.       В корпусе Весны все отличалось, начиная цветом стен и заканчивая запахами. Коридоры частенько были засыпаны нежно-розовыми лепесточками вишни, а окна, чуть приоткрытые, позволяли всем вдоволь надышаться сладковатым ароматом цветущих деревьев.       Здешние ученики как будто сами цвели, летящей походкой прогуливаясь от кабинета к кабинету и мило болтая. Они носили рубашки пастельных тонов, легкие платья и обувь без каблука. Никто из них не голосил, как это бывало в летнем корпусе, и не хохотал что есть мочи. Царившее спокойствие отличалось от осеннего, скорее, придавая сил и настраивая на работу. Наверное, именно поэтому корпус Весны всегда держался на первом месте по количеству учеников-отличников.       — Не расстраивайся так, мы ведь не перестанем общаться, — улыбка Юты — паренька родом из аниме — озаряла весь кабинет светом.       — Где уже моя Августина? — Юкхэй изучал взглядом потолок. — Или Июлина? Июнина? Почему все это так ужасно звучит?       — Потому что не называй их так, — апрельский Сычен скрестил руки на груди.       — Тогда не зовите меня Сюйси.       Мало кто коверкал данное при рождении «среднее» имя, предпочитая использовать обычную форму названия месяца. Юкхэю эта форма не нравилась, поэтому он обходил ее всеми путями, и с ним никто не спорил. Многие соглашались какое-то время побыть «Декабристами» и «Октябрятами», очарованные чужим влиянием. Этот ребенок, будучи выходцем из семьи, где родители — Июнь и Август, чувствовал себя вполне комфортно вне зависимости от среды и окружения. Среди его друзей были ребята всех сезонов, включая даже февральских ледышек, с которыми не каждый хотел связываться.       — Можно еще раз посмотреть? — Разочарование разочарованием, но взыграл элементарный интерес.       И Юта, и Сычен разом протянули руки, открывая для обзора местечко на запястье со стороны большого пальца, где уютно устроились два цветка: у Накамото — от персикового дерева, нежно-розовый, а у ВинВина — от сакуры, почти белый. Они выглядели так реалистично, что хотелось смахнуть их с чужих рук. Но оба парня только радовались, что теперь не придется вылавливать лепестки отовсюду, начиная одеждой и заканчивая сумками.       — Вам так шагает, даже слишком идеально, — Юкхэй вновь завыл, в душе радуясь за друзей, которые обрели нерушимую связь друг с другом. — Надеюсь, я не заражусь вашим голубым фоном.       Миленько захихикав, Сычен поднял друга со стула и, чмокнув своего теперь-уже-парня-Марта в щеку, направился к выходу из аудитории. Обоим требовалось разойтись до начала занятий: парню с апрельского направления — подняться на этаж выше, а знойному Лукасу — вернуться в свой летний корпус.       Юкхэй частенько бегал к друзьям в другие корпуса, но свой неизменно любил больше, потому что здесь всегда было жарко и сухо, никто не таскал теплые вещи, а кожа учеников отливала бронзой круглогодично. Волосы родившихся в летние месяцы с возрастом становились все светлее, выгорая под возникавшим прямо на потолке Солнцем. Все сезоны любили летних учеников за их открытость и теплоту, и, пусть те не блистали высшими баллами в учебе, но всегда входили в топ самых дружных ребят. Несмотря на то, что Лукас был иностранцем и не всегда мог выражать мысли на каком-то одном языке, все с августовского направления принимали его как брата, стараясь объяснять все подряд.       Временами среди всех двенадцати месяцев начинали происходить вещи, сближавшие определенных людей. Точно так, как это случилось с Сыченом и Ютой. В один прекрасный день кто-то из учеников находил у себя «карту, припрятанную в рукаве», которой могло оказаться что угодно: будь то цветы вишни, ягоды черничного дерева, засушенные листья или репа. Кому-то, как Тэн, везло меньше, и они выскребали из карманов мокрый снег. Не всем нравилось целыми временными периодами таскаться с полными рюкзаками продукции растительного происхождения или гербарием, а потом еще и лицезреть рисунок чьей-то картофелины у себя на груди до скончания дней. Но выбирать не приходилось: раз уж твой соулмейт рожден под знаком Осени, то, будь добр, чти его картошечку, носи с достоинством и радуйся, что та просто нарисована и не в полную величину.       Стоило найти чей-то символ при себе, как начинался поединок, в котором двое принимали друг друга, чтобы через какое-то время этот символ стал меткой и вечным даром. В душе каждый надеялся на «подарок судьбы», но многие из тех, кто его получал, часто не могли смириться с выпавшим на их долю человеком или довольно долго находились в поиске.       — А если бы нуна не переехала сюда, м? — Поинтересовался Лукас у Тэена, когда узналось, что его спутник — Тэн.       — Ему бы пришлось лететь за мной в Таиланд, как же еще, — Читтапон, которую никто так даже не пытался называть, безэмоционально встряла в диалог.       Ей совершенно не льстил рисунок милого декабрьского снеговичка из мокрого снега над ключицей, а вот Тэен, напротив, остался очень даже доволен узорами февральского инея, тянувшимися от ключицы к шее. Он, хоть и был детищем Декабря, сохранял хотя бы подобие приветливости, в отличие от совершенно отстраненной и холодной Читтапон, кричавшей одними глазами: я — Февраль.       — Иди отсюда, слишком припекаешь, — она всегда прогоняла Юкхэя, но они все равно общались, потому что этот августовский мальчик был единственным, кто не раздражал Тэн до посинения и без того бледных пальцев.       — Нуна, если я научусь твоему полному имени, разрешишь оставаться здесь подольше? — Лукас продолжал улыбаться.       — Сначала научись изъясняться на одном языке.       И, хрипло рассмеявшись, Юкхэй уходил, чтобы не потерять расположение снежной леди к своей персоне. Он бы даже обнял своих зимних друзей, если бы не их извечная брезгливость к горячим телам, олицетворяющим самый мощный солнечный свет. Поэтому приходилось держать дистанцию и выплескивать свою любвеобильность на детях Весны или Осени.       Юноша бывал в зимнем корпусе не раз и мог заверить, что из всех мест именно это не вселяло в него жизнерадостность. Ему приходилось захватывать с собой непривычные свитер или куртку, потому что в помещении и вокруг него всегда гулял холодный ветер, к которому тамошние ученики уже давным-давно успели привыкнуть. И если в остальных корпусах старшие месяцы выглядели просто более зрело, то здесь дети Февраля только выражением лица вызывали полчища мурашек на коже. Все они держали головы высоко поднятыми, а взгляды — надменными и холодными. Среди них нельзя найти некрасивых людей: их внешность слепила глаза идеальностью, а манерам можно было только позавидовать.       Родители Лукаса всегда принимали его интересы и друзей, оставаясь открытыми для нового, того, что заставило бы их дитя радоваться. И даже самые суровые и снежные люди, способные обжечь ледяным пламенем теплую кожу, не вызывали тревог. Зима не любила Лето. Но вот Лето любило всех.       Пока Юкхэй наблюдал за тем, как психовала Тэн из-за сугроба в собственной черной сумке, ему было весело, хоть он и понимал, что спустя какое-то время девушка наверняка влюбится в Тэена и его снег, потому что никто не заботился о ней так, как мальчик-Декабрь. Самому Тэену приходилось вздрагивать каждый раз, когда его пальцы прилипали к февральскому инею, возникавшему на одежде. Но он только молча улыбался, зная, что его соулмейт наверняка бы ехидно хмыкнула, завидев такую картину.       А когда их ледяные границы с треском рухнули под напором необъяснимых чувств, снегопады в карманах прекратились, и оба явились в корпус словно повзрослевшими; теперь это мог заметить каждый. Конечно, Тэн какое-то время поколачивала Тэена за то, что его мокрый снег превратился из обычной кучки в три шарика, налепленных друг на дружку и запечатался снеговиком на шее. Но вот парня забавлял тот факт, что именно его декабрьский подарок так смягчал образ Читтапон, заставляя ее лицо вбирать в себя хоть немного краски.       С Ютой и Сыченом дела обстояли иначе. С самого начала, как только ВинВин заметил в своей сменной обуви несколько цветков сакуры, он словно уже знал, кому те принадлежали. Точно так же было и с мартовским Накомото, обнаружившим соцветия персика в нагрудном кармане рубашки. Парни ворковали друг с другом, не скрывая нежности и вызывая бульканье у Лукаса, который хотел верить, что друзья просто шутят.       — Два отшибленных пирожка с начинкой из безмозглой романтичности, — дул губы Август.       — Ты ведь рад за них, да? — Спрашивал кто-то из одноклассников.       — Очень-очень, — он и не пытался скрыть.       Пожалуй, они даже чересчур быстро «запечатали» свою кожу цветами, после чего стали светиться еще ярче, чем раньше. А Юкхэй не терял надежды встретить свою прекрасную спутницу. Пусть и без знаковых символов, как это было у его родителей; те просто познакомились и полюбили друг друга. И кожа их оставалась чистой, но это не имело совершенно никакого значения в сравнении с полнотой чувств.       — Я уверен, что твоя спутница — та еще очаровашка, — Апрель снова угощал Лукаса красным чаем с молоком, наблюдая, как тот накручивал прядку выгоревших волос, выбившихся из-под синего берета, на палец. — И она наверняка скоро объявится.       Иногда Август специально заглядывал в свой рюкзак, надеясь обнаружить там цветок лотоса или пиона. Или даже бамбука, о котором рассказывал отец. Найти такой цветок значило большую удачу*.       — Наверное, ты прав, — юноша светился, ощущая внутри прилив сил.       Глотнув чая, Юкхэй качнулся на стуле, чувствуя, как развязанный бант голубой шелковой блузы чуть съехал набок. Он хотел убрать волосы под берет, чтобы те не мешались и не лезли в глаза, но что-то вдруг выпало из-под головного убора и опустилось рядом на пол. Сычен сразу метнулся подобрать упавшее, пока друг занимался прической, тут же меняясь в лице.       — Это не мое, — Лукас внимательно посмотрел на крупный лист каштанового дерева, пожелтевший с краев и сохранивший зелень в центре.       — Оу…       Оба знали, что значит это «оу». И это однозначно не то «оу», которое бы хотел услышать мальчик-Август.       — Только не паникуй, ладно? — Заметив бегающий взгляд друга, ВинВин выставил ладошку вперед, предотвращая возможную панику. — Может, просто ошибка? Надо разобраться сначала.       — Такой красивый… — Лукас забрал лист, покрутив его перед глазами. — Мне нравится, хен!       Другой реакции ожидать и не стоило, а потому Апрель только улыбнулся, хотя улыбка далась ему с трудом. Не такого он желал для своего друга.       Все вокруг знали, что найти вещицу, принадлежащую другому сезону, — это худшее событие в жизни, не иначе. Словно сойтись с родственником. Такое случалось крайне редко, но все же случалось и заставляло ни в чем не виновных людей оставаться в одиночестве до конца жизни, когда те начинали избегать своего соулмейта. Уже с детства каждому ученику рассказывали истории о том, как «один сезон неизбежно сменяет другой, и пути назад найти нельзя». Время движется только вперед.       — Раз так, я должен пойти и найти ее, — Юкхэй подорвался с места, роняя стул.       — Что, прямо сейчас? — Едва не поперхнувшись, Сычен поднял полный надежды взгляд на друга.       — Я так расторможен!       — Имеешь в виду, взбудоражен? — Апрель наблюдал за провальными попытками парня заправить волосы под берет. — Оставь так, тебе очень идет.       Подняв несчастный стул, Лукас уверенным движением набросил рюкзак на плечо и понесся в сторону выхода из корпуса. Все корпуса соединялись между собой застекленными переходами, создававшими необычный лабиринт, стекла которого едва заметно окрашивались теми цветами, что символизировали определенный сезон. На подходе к корпусу Осени застекление отливало золотом, а на стыке стен с полом — алыми красками.       — Может, ты немного подождешь? — Сычен летел рядом, с трудом успевая за другом. — Вдруг она еще не получила твой «подарок»?       — Не могу, не могу, не могу, — глаза Августа горели солнечным светом, а сам он словно стал еще прекраснее в один момент.       Корпус распахнул свои уютные объятия прямо у самого порога, встречая двух молодых людей. В холле на пол местами опускались пожелтевшие и покрасневшие листья прямо с потолка, но никто не обращал на них внимания, неспешно шествуя по коридорам. Облаченные в мягкие кашемировые свитера, ученики, не занятые учебой, разговаривали о чем-то, сидя на подоконниках с огромными стаканами и чашками, из которых поднимался пар от горячих напитков; беседы переплетались с негромкой фоновой музыкой, гармонируя.       Из всех мест, где побывал Юкхэй, именно это чаще всего манило его к себе, прося остаться подольше. Словно ловушка, из которой совсем не хотелось выбираться.       — Погоди хотя бы до окончания занятий, — ВинВин оглядывался в поисках Юты, которому написал двумя минутами ранее. — Не гони коней.       Из нескольких кабинетов на первом, сентябрьском, этаже занято было всего три. Не слыша слов Апреля, Юкхэй поправил бант на шее и, со звонким хлопком распахнув первую дверь, влетел в аудиторию, замирая на месте: в классе сидели только парни. Он тут же спрятал каштановый лист за спину и вылетел обратно в коридор, с таким же хлопком закрывая дверь.       — Это не мой класс, мне точно не сюда, — Лукас не смотрел на Сычена, который почти загибался со смеху. — Я же девушку ищу?       Стоило настроиться на вторую попытку, как двери сами распахнулись перед лицом юноши, давая понять, что занятие подошло к концу. Он оглянулся, догоняя, что упустит сейчас и второй, и третий кабинет, поэтому побежал к тому, что был по плану последним, размахивая над головой листом и на повышенных тонах спрашивая о его хозяине.       — Всем стоять, не бежать! — В классе под номером два ученики только начали собираться.       — Не двигаться, Сюйси, не двигаться, — шептал позади Сычен.       — Чей, зараза, листопад у меня на голове? — Что есть сил заорал Август, оглядывая сразу всех присутствующих.       Сзади его вдруг подхватили четыре руки, вытаскивая прочь. Юта был тут как тут и перебрасывался взглядом со своим парнем. Лукас хотел начать возмущаться, но что-то защекотало его шею. Потянувшись, он вынул еще один желтый лист, уже крупнее предыдущего.       — Ни слова, — ВинВин приложил палец к губам, одними глазами говоря: «Надо было подождать».       Проехавшись спиной по стенке, Август опустился на пол, надеясь, что чудо произойдет. Потому что если нет, ему придется ждать и продолжать поиски, бегая туда-сюда до конца дня. Друзья о чем-то тихонько переговаривались, отойдя в сторону, словно жалели бедного парня, которому в недолгие спутники выпал человек-Сентябрь.       — Так это, значит, твое? — Над головой, облаченной в берет, послышался голос.       Взглянув на обращавшегося к нему, Юкхэй замер буквально с открытым ртом: юноша, чуть склонившийся, держал в руках его, августовскую, желтую хризантему, похожую на шарик. Молодой человек, чьи каштановые волосы должны были быть самыми мягкими на ощупь, улыбался ангельской улыбкой и смотрел глубоко внутрь, в самое сердце, разжигая его огнем.       — Привет, — усевшись рядом, парень протянул ладонь Августу. — Я Чону. А ты?       «Я точно не Чону, и очень жаль», — хотелось ответить Августу, но его прервали.       — А это наш Сюйси, — Сычен подхватил свой «звездный час».       — Сюйси? — В ответ Лукас положительно помотал головой.       — Но мы иногда зовем его Юкки, — подхватил Юта, стараясь скрыть смех.       — Да, Юкки, — августовский парень едва ли соображал, но кое-как пожал протянутую ладонь, что была прохладной и мягкой, такой же, как _наверняка_ волосы ее хозяина.       — Очень красивая хризантема, Сюйси, — Чону взглянул на цветок, снова невинно улыбаясь. — Точно такая, как ты.       Сердце Юкхэя заходилось вновь и вновь, тело словно горело. Он лупал глазами, смотря на невероятно красивого Чону, сидевшего рядом с его цветком в руке. И его имя, произнесенное этим голосом, становилось самым красивым на Свете. Хотелось покраснеть и посинеть от того, какую глупость он выкрикнул в кабинете до этого. Сколько бы времени ни отводилось, Лукас не упустит ни минуты, дожидаясь самой прекрасной, вечной Осени в своей жизни.       Удалившиеся друзья оставили двух новых знакомых наедине, а Август до сих пор не мог выдавить из себя ничего толкового. Чону предложил пройтись, на что получил активные кивки. И только в одном из стеклянных переходов, на границе между летним и осенним корпусами, он опустил голову:       — Прости меня за это, — его шепот был самым искренним, и Лукасу вдруг захотелось всплакнуть, наверное, впервые в жизни.       — Подожди, не нужно так говорить, — он не контролировал себя, хватая юношу за руки. — Не извиняйся, зачем? Я сегодня почуял себя таким счастливым, хен. И все благодаря тебе.       Если бы рядом стояла Читтапон, она бы закатила глаза от избытка сладких слов, но Август говорил именно то, что теплилось внутри. Он прекрасно знал, за что извинялся Сентябрь, знал, что должен убежать, чтобы Лето в его жизни продолжалось. Но убегать не хотел, вместо этого оставаясь на одном месте и сжимая чужие чуть вспотевшие ладони.       Он не убегал и в последующие дни, находя под подушкой, в рюкзаке и карманах листья каштанового дерева, каждый из которых оставлял «на память», понимая, что в один момент те исчезнут. Юкхэй не знал, оставляет ли хризантемы Чону, но и не спрашивал.       — Ты сам вот-вот начнешь цвести, — Юта улыбался своей мартовской улыбкой, глядя на счастливого друга.       — А с вами я вообще не должен разговаривать, вы меня подрезали, — Лукас все еще негодовал от того, каким именем его представили Чону.       — Подрезали?       — Подставили, — в знак извинения ВинВин вновь угощал Августа чаем.       Время бежало, забирая с собой дни, наполненные встречами, разговорами, мыслями. Теперь в рюкзак, кроме листвы, почти ничего не помещалось, а после окончания занятий Лукасу приходилось убирать свое место за партой, усыпанное золотыми листьями. Все августовские смотрели на него с нескрываемым интересом, ожидая, что же случится потом. А потом ничего не случалось, потому что Юкхэй ничего не ждал, ведомый чувствами. Ему не хотелось считать часы, искать пути отступления: он просто влюбился и не желал терять это чувство.       На Чону же смотрели с долей сочувствия, от чего тот отмахивался с улыбкой. Его взгляд и без того всегда был мягким, а сейчас он с такой нежностью перебирал крошечные лепесточки хризантем, целыми букетами заполнявших его стол. У дитя Сентября появился человек, о котором ему хотелось заботиться так долго, как позволит выпавший случай.       Их прогулки затягивались, а расставания становились все более тяжелыми. Свободные брюки и вязаные свитера, которые носил Сентябрь, пахли немного дождем и какао, заставляя Лукаса вдыхать сильнее, когда он обнимал юношу. Дурацкие летние шутки никогда не оставались без ответа и встречали самую искреннюю улыбку из всех. А имя, Сюйси, такое нелепое, неказистое, теперь нравилось Юкхэю больше всего.       — Не боишься? — Тэн как-то более мягко смотрела на августовского друга.       — Я ничего не боюсь, нуна, — а он улыбался, действительно не чувствуя страха.       — Ты такой дуралей, Юкки, — девушка впервые потянулась к парню, чтобы потрепать того за волосы. — Самый счастливый дуралей.       Лукас взглянул на нее, замечая чуть приподнятые уголки губ, и словно становился счастливым вдвойне. Он начал вникать в те вещи, на которые раньше не обращал внимания; он понимал гораздо больше из того, что ему говорили.       Мать смотрела на своего сына, который раскрывался, словно бутон, и чувствовала, что хочет видеть его таким все время. Но цветение хризантем обещало вскоре закончиться. За ухом Августа так уютно устроился желтый каштановый листочек, словно там ему самое место.       — А нам можно так делать? — Август уже в третий раз оглядывался, дабы не оказаться пойманным.       На заднем дворе осеннего корпуса, среди деревьев, где было особенно много пожухлых разноцветных листьев, горел небольшой костер, разведенный двумя учениками.       — Не знаю, но мы точно не первые, кто так делает, — Чону почти смеялся над обеспокоенным Лукасом, забирая у того шпажку с большой белой зефириной.       — Это очень… весело! — Повалившись на спину, вдруг заголосил парень, вмиг потерявший обеспокоенность, принявшись размахивать руками и тревожить листву. — Мне нравится, хен!       — Тебе все нравится, да?       — Да, ты мне тоже нравишься. И твои свитера нравятся, и то, как ты пахнешь, и даже та дурацкая веревочка у тебя на руке мне нравится! А еще — вот эти белые мягкие тянучки, которые мы обугливаем.       — Эти тянучки — зефир, Юкки, — Чону едва ли мог перестать хохотать. — И мы их не обугливаем, а обжариваем. А дурацкая веревочка у меня на руке — браслет.       — Ты такой умный!       — Вовсе нет.       — В следующий раз мы можем пообедать у нас на заднем дворе, — Август забрал свой зефир, заметив, как тот потемнел с одной стороны. — Когда ты хочешь?       — В любое время. Это прекрасная идея.       — А потом? Потом, хен? Знаешь, что будет?       — Наверняка — нет, — Сентябрь осторожно коснулся чужих пальцев. — Может быть, мы не сможем жарить зефир вместе.       — Жалко. Но зато сейчас мы можем пережарить все тянучки в мире, — сжав прохладную ладошку в своей, Лукас широко улыбнулся. — Вместе.       И в тот момент, когда Юкхэй утром не нашел в своей постели листьев, он взглянул в зеркало, заметив рисунок на коже прямо возле ушной раковины, как раз там, где он в последнее время устраивал сентябрьский подарок. Лист был гораздо меньше тех, настоящих, что вынимались из одежды, но невероятно красивый. Это и правда идеальное место.       Лукас не знал, радоваться ему или расстраиваться, но он однозначно хотел знать, что теперь точно не одинок.       «Осень придет на смену Лету, как ни пытайся оттянуть момент. И все зеленые листья пожелтеют, Солнце перестанет обжигать кожу, начнутся дожди. Но даже если ты не можешь помешать Осени наступить, просто приготовь зонтик, чашку чая и теплый свитер. И жди».       Чону в тот же день и правда держал в одной руке зонт, а в другой — книгу, которую начал читать около месяца назад. Сентябрь стоял в коридоре, он провел в ожидании всего несколько минут, но этого хватило, чтобы внутри все затрепыхалось от предвкушения встречи. Он смотрел на приближавшегося человека, который продолжал сиять и заразительно смеяться даже в самые облачные дни. Лукас уже издалека махал рукой и нестерпимо хотел поднять этого парня над землей, чтобы покружить в воздухе.       — Привет, я опоздал, — констатируя, Юкхэй все-таки сделал задуманное, заставляя Чону запищать и улыбнуться.       — Смотри, смотри, она сегодня появилась, — Сентябрь, опущенный на землю, указал на местечко за ухом, демонстрируя рисунок золотой хризантемы, похожей на шарик, чуть прикрытый волосами. — Самое красивое, что я видел.       — И я, — оттопырив ухо, Лукас показал свой лист. — Спасибо, хен. Я, похоже, совсем безоборотно влюбился!       — Я тоже бесповоротно влюблен, — улыбнувшись, Чону положил голову на чужое плечо, цепляясь свободной от книги ладонью за легкую рубашку.       Их день длился слишком долго и проносился слишком быстро. Юкхэй ловил каждую эмоцию человека, которого держал за руку, коверкая все недавно выученные слова, выдавая все еще не рассказанные шутки, лишь бы подольше видеть счастливые глаза. Ему нравилось, как мило повторял за ним Чону, как пытался подхватить новые иностранные фразочки, как прижимался, стоило им остановиться. Сентябрь пропускал блестящие прядки волос парня сквозь пальцы, чувствуя на них тепло. Он смотрел на рисунок каштанового листа за чужим ухом, мечтая, чтобы тот остался там навсегда.       — Хен, зачем тебе зонт? — Под конец дня спросил Юкхэй, когда они остановились посреди холла осеннего корпуса. — Дождя же не было и не будет.       — Будет, Сюйси, — Чону поднял взгляд, осматривая лицо этого знойного парня. — Потому что я буду плакать.       — Почему? Я же здесь, — обхватив лицо напротив ладонями, Август стал еще ближе. — Не позволю плакать.       Чону не хотел лить слезы, и зонт этот дурацкий ему был ни к чему. Но сама мысль о том, что это, возможно, их последняя встреча, душила слишком сильно.       — Тогда… позволь мне поцеловать тебя.       Лукас только сильно зажмурился и смешно вытянул губы трубочкой, не прекращая кривляться даже в такой момент. Тепло рассмеявшись, Сентябрь легонько коснулся чужих губ. Юкхэй тут же вернул лицу спокойное выражение, позволяя Чону коснуться еще раз. Губы Августа были сухими и горячими, а Сентября — мягкими и чуть теплыми. Это не походило на простой поцелуй, который обычно мешался с чьим-то липким бальзамом. В каждом движении проскальзывала крошечная искра.       — Спасибо…       Юкхэй почувствовал на своих щеках горячую влагу, а сверху, с потолка, вдруг закрапал самый настоящий дождик. Чону и правда плакал дождем, но зонтик ему был не нужен. Протянув руку, он коснулся нарисованного листа за ухом Лукаса, ощущая, как тот крошится прямо в его пальцах, стираясь, исчезая. Как и все хризантемы, которые он хранил в ящиках стола до победного конца: те тоже успели исчезнуть. И хризантема за его ухом сотрется, осядет сухими лепестками на землю, но пусть он этого не почувствует.       Зато Чону чувствовал горько-сладкую правильность происходящего, стирая с горячей кожи свой рисунок, касаясь сухих губ своими. Все это было правильно именно в тот момент, когда Лето с неподдельной улыбкой позволило убить себя самым мягким поцелуем.