***
А если всё же вернуться к вопросу красоты? Что она? Кто она? Как понять? Как узнать, что можно считать красивым для всех, если вкусы разные? Вечные вопросы, на которые никто не может дать ответа. Сказать, что красиво всё? Нет, так тоже не получится. Хитросплетения человеческих вкусов, предпочтений и их отображение в современном мире. Как выбрать то самое? Чарующее, заставляющее захватить дух от увиденного и смотреть ещё. Этим и занимался Чуя Накахара. Для него не существовало таких вопросов, стоило лишь узнать тему заказа и он выбирал. Его задачей было просто ткнуть пальцем и этого человека уводили. На расстрел под чётким прицелом объектива. Работать с Чуей — сложно, но прибыльно. На Чую — сложно и прибыльно вдвойне. А ради Чуи — практически невозможно. Всё было по известной только ему одному схеме и ты либо справляешься, либо вылетаешь. Просто и со вкусом. Как и сеть его модельных агенств. Бизнес странный, но в умелых руках всё пойдёт как надо. Главное знать как подняться, а дальше приложится. И ведь приложилось, что самое интересное. Очень даже успешно. Накахара выбирал моделей сам только для особенных заказов. Когда требовался именно его взгляд и особенные, отмеченные им самим, люди. Чёрные и белые, азиаты и европейцы, парни и девушки, опытные и новички — не имело разницы. Если тебя отметили, то ты всё же чем-то отличаешься от основной массы с припудренными носиками. Это означало самые лучшие рекомендации и дорогостоящие студии с профессиональными фотографами. Известные издания, телеканалы и многие-многие другие, кто захочет отхватить себе кусок совершенства в твоём лице. Прямая дорога на Олимп, не иначе. Когда Чуе, поздним и тёплым осенним вечером, приходит письмо с заказом с его подписью, он лишь ухмыляется и распечатывает конверт. Бумага опускается на стол из темного дерева с тихим шорохом. Похоже, придётся постараться.***
Новички — как правило, не шуганные и дерзкие, не получали расческой между лопаток и не жевали ворс кисточки. Кто-то ещё (уже) боится, кто-то давно просёк систему и радуется, а кто-то, как этот парень с темными волосами, просто смирился с общим идиотизмом. Первые показы и съемки не проходят бесследно, оставляя каждого под своим впечатлением, со своими выводами и мыслями что делать дальше. Многие начали превращаться в напыщенных павлинов, даже не зная того, что скорее всего дальше рекламы не уйдут. Меньшая часть ещё не до конца осознала себя в этой роли. А Акутагава здесь был чисто ради денег. Ему не нужны были известность и продвижение по карьерной лестнице. Он здесь чтобы заработать определенную сумму и уйти. Простая и проверенная схема. Рюноске не знал, что со своими осветлёнными концами и задумчивыми глазами, он казался каким-то аристократом. Который всю свою жизнь ел и пил из фарфоровых чаш, вытирая тонкие бледные губы салфеткой из шёлка и никогда не знал своими тонкими изящными руками горького привкуса ручного труда. Возможно, именно поэтому на какой-то странный и важный заказ выбрали его.***
Чуя долго не выбирал. После первого же взгляда выбор был очевиден — тот, самый хмурый. Недовольно-злобный взгляд, парень бледный, стройный на грани откровенной худощавости. Отлично. Пусть шпала за фотоаппаратом захлебнётся от восторга.***
В студии темно. Это другая, более просторная и более любимая Дазаем. Только в ней он снимает личные проекты для своих выставок или ограниченной серии альбомов. Здесь он раскрывает всю подноготную человека и выворачивает, выворачивает до хруста костей и истинной сущности. Его можно было бы назвать хищником, но он лишь наблюдатель прекрасного превращения. Чуя входит в помещение, как король в свой дворец. Идеальная осанка, гордо вздернутый подбородок, хитрый прищур голубых глаз. Темно, но Накахара знает каждую деталь этой чёртовой студии. И знает того, кто прячется в этой темноте. — Эй, плешивая собака, опять зарылся во мраке творческого кризиса? — громко и намеренно злобно. Зажигается свет на предполагаемом месте съемки. — А я уже заждался моих дорогих гостей! — голос звучит откуда-то слева и из тени показывается мужчина. Волосы цвета тёмного шоколада, спокойные карие глаза и хитрая улыбка на губах. — Оставить вещи можно в гримёрной, это налево и прямо. На вас, молодой человек, — обращается к Акутагаве, спокойно стоящему чуть сзади Чуи, — не должно быть абсолютно никакого косметического средства. Вторая модель сейчас подойдёт. Брюнет — тот самый Дазай Осаму. Пока все остальные разбрелись по студии, он уже настраивал камеру. А, нет, не все ушли. Сзади слышен скрип кожаного дивана, на который садится Чуя. Неотрывно наблюдает за Дазаем. — Соскучился? Тишина. Из гримёрки выходит Акутагава, в то время как в входную дверь, с громким хлопком влетает белое нечто, запыхавшееся и громко извиняющееся. Как оказывается, это вторая модель. — Ацуши, давай быстрее, аренда не железная! — подгоняет Дазай, когда парень скрылся за дверью гримёрки. — Ты на какой помойке его отрыл? — возмущается Чуя. — Не недооценивай его, малыш Накахара. Этот парень настоящий талант. Ацуши вылетает из комнаты через пару секунд.***
Съёмка — это поток. Поток мыслей и желаний фотографа, совпадающий с происходящим на фото. Целый ритуал игры света и тени, эмоций и тела. Ацуши впервые работает как модель, Акутагава впервые видит такое потерянное создание. Они вдвоём — чёрное и белое, только не сливаются в один амулет инь-янь, а смотрят друг на друга как два истукана. Им нужно что-то делать, только никто не говорит что. Цель съемки не знает ни один, ни другой и Осаму ждёт, когда эти двое что-то придумают. Сами, своими головами. Да хоть подойдут поближе и то интереснее будет. Ацуши чувствует себя нашкодившим котом, непонятно за что и почему, поэтому первым шаг делает Рюноске. Шаг, ещё один. Берёт руку Накаджимы и дёргает на себя, заставляя приблизиться. Щелчок. Им нужно что-то делать, чтобы не убить время зря. Пол холодит голые стопы, руки касаются чужой кожи и щёки Ацущи покрываются румянцем от взгляда напротив. Ему неловко. Парень перед ним эстетично красив, необычен в своей холодности и решительности. Они оба стоят в одних лишь брюках — это было единственное условие фотографа, и это волнует Ацуши ещё больше. Акутагава же зол. Он не понимает происходящего и этого недоразумения прямо перед ним. Хотя, у паренька глаза очень необычного цвета, прямо-таки завораживающие. Но это не объясняет его скованность. Рюноске не знает, что тот ни разу не модель и вообще Накаджиме просто предложили подработать. Он касается его худого плеча, чтобы как-то расшевелить, проводит рукой по тонким выпирающим ключицам и замечает, что Ацуши начинает дышать чаще, а его щеки приятного малинового цвета. Необычное положение, когда двое раздетых по пояс людей стоят напротив и должны что-то делать, толком не зная ничего друг о друге. Это странно настолько, что остаются лишь касания и взгляды в тишине студии. Они ходят вокруг друг друга, как два зверя, пытаясь рассмотреть и понять, ведь ответом на вопрос о чётких указаниях служила тишина. Дазай ждёт, ждёт какого-то толчка, чтобы понять в каком направлении двигаться с этими двумя, пока они ментально притираются, как шестерёнки в часовом механизме. Чуя молчит, потому что влезать в творческий процесс этого полоумного не в его интересах — себе дороже. Он молча сидит сзади и наблюдает за процессом. У Дазая странный подход. Очень странный. Переломный момент случается, когда Ацуши, не выдержав этой непонятной атмосферы, плюхается на пол. Ему сложно и непонятно происходящее. Зачем это всё? Зачем он здесь? — Мог бы сесть и по-сексуальнее, — раздражённо звучит сверху в ответ на его действия. — А как мне ещё сесть?! — Ацуши тоже не железный, отвечает зло, вся эта муть выводит его из себя, а тут ещё и такой комментарий. — Сядь мне на лицо! Тишина. Ох чёрт… Чуя понимает, что Акутагаве ни в коем случае нельзя было этого говорить, когда Осаму начинает копаться со своим фотоаппаратом, снимая со штатива, подходя ближе, и в полной тишине раздаётся голос Дазая. — Ты слышал его, Ацуши. Съемка не превращается в интимную, она становится чувственной. На линзе объектива отражаются два голодных зверя, голодные до ласки и касаний. Дазай ловит камерой каждый вздох, каждый взгляд из-под прикрытых ресниц Ацуши и каждое касание Акутагавы к разгоряченному смущением телу. Осаму протёр собой весь пол, меняя и выбирая лучший ракурс, переставляя чужие руки по телу другого, говоря такие слова, чтобы правильные эмоции отражались на лицах его сегодняшних творений. Это не просто люди, это его искусство на сегодня и он им более чем доволен. Он ловит каждый злой проблеск в глаза Рюноске, когда Накаджима делает что-то не так, Дазай собирает каждую крупинку очаровательного смущения, когда Ацуши прогибается как кошка на коленях Акутагавы. В студии жарко и душно от творящегося беспредела, только Чуя и носом не ведёт. Он и не такие выверты в извращённом сознании Осаму видел на яву. Накахаре только сидеть надоело, поэтому он начинает постукивать пальцами по кожаной обивке дивана. Еле-еле слышно. Чтобы только один человек услышал. Когда съемка подходит к концу, сил не остаётся ни у Акутагавы, ни тем более у Ацуши, которого эмоционально насиловали последний час. Ему нехорошо и подняться помогает только протянутая рука фотографа. Рюноске лежит спиной на холодном полу и громко дышит.***
В студии остаются двое. — Так откуда ты вытащил этого несчастного? — интересуется Чуя, опираясь на стол в гримёрке, пока Осаму собирает свою аппаратуру. — Один знакомый посоветовал парнишку с необычными глазами, которому срочно надо было подзаработать, — отвечает Дазай, аккуратно складывая штатив, делая акцент на слове «знакомый». — Так вот как это сейчас у тебя называется, пёс плешивый. Дазай лишь оборачивается, с хитрой усмешкой на губах подходя к Чуе, хочет коснуться его огненно-рыжих волос, но получает по руке. — Не трожь меня, извращенец. Чуя злобно смотрит на Осаму из-под отросшей пряди чёлки. Он прожигает в нем невидимую дыру и готов ему половину этой руки откусить, чтоб неповадно было. Но в Накахаре не кипит злость, он спокоен, просто огрызается по старой привычке, как бы отплёвываясь от ошибок прошлого. Вот одна прямо перед ним, стоит улыбается. — Это было давно и неправда, Чуя. Дазай прислоняется плечом к стенке, не отводя взгляда. По мнению Накахары он вёл и ведёт себя как последняя сволочь, для себя же он всегда прав. Чуя ещё пару секунд сидит на столе, а затем медленно спускается, направляясь к выходу. Ему нет смысла здесь сидеть, это тоже пережиток прошлого — привычка. Всегда чуть ли не самым последним покидать эту студию. В жизни, особенно новой, нужно что-то менять. Но его нагло хватают за руку и тянут обратно, в прошлое. Дазай ничего не говорит, он молчит, лишь сильнее сжимая чужое запястье. Он не хочет жить в настоящем, когда его прошлое не удалось. Рухнуло таким провалом. И всё из-за его глупых шуток. — Пусти меня. Не хочу знать кого ты трогал этими руками, а теперь прикасаешься ко мне. Тишина. Внутри Накахары всё болезненно сжимается. До хруста. — Пусти меня, сволочь! Чуя пытается вырваться. Пытается заглотнуть обратно ком обиды, так неудачно сейчас вставший в горле. Это всё было давно и неправда, да. Это когда-то давно и по неправде его на улице схватил новичок-фотограф и попросил стать его музой, а потом, спустя какое-то время оказалось, что как-то нет больше вдохновения, а вот тот парень в очках лучше. Дазай оглаживает большим пальцем выступающую косточку запястья. Как тогда. Будит мучительные воспоминания, заставляя замереть и перестать вырываться. Осаму сам для себя прав, но где-то осознаёт, что дурак. Что давно и по неправде перепутал нечто важное, не разглядел и не увидел, мчался в противоположную сторону. Он касается рукой рыжих волос, оглаживает. Подходит ближе со спины, встаёт и, кажется не дышит. Раньше они были ближе, но не так как сейчас. Сейчас хочется уткнуться носом в медные пряди, вдыхать долго-долго и никуда не пускать. Кончиками пальцев касаться чужой руки, проводя по знакомым очертаниям, цепляя короткими ногтями нежную кожу. Хочется дышать в шею, вспомнить как это, когда твоё лучшее прошлое вернулось в настоящее. Не хочется отпускать. Нельзя. Только не сейчас и не сегодня. Осаму наконец решился исправить свою ошибку и это его единственный шанс. Пока его готовы слушать. Они больше не глупые подростки, у которых всё в первый раз. Они уже не целуются в красной комнате, забывая про снимки. Не жмутся друг к другу, сбивая аппаратуру. Дазай не задирает Накахару шутками про рост, Чуя не отбивает Осаму почки по любой глупости. Они оба — взрослые люди, построившие свою жизнь, но существующие в прошлом. Их тянет назад, сталкивая носами друг с другом. — Чуя, прошу. Тихо, вкрадчиво, будто боясь спугнуть, в полной тишине и темноте студии. — Умоляй. Властно, но с тем обижено. Дазай не встаёт на колени, не падает в ноги. Он вжимается в плечо сзади, утыкаясь носом в бордовую рубашку. Выдыхая. Умоляю. В тишине слышится скрип кожи о кожу, когда одна рука, наконец, сжимает в ответ другую. Никто и никогда не мог быть лучше тебя.***
Ацуши падает на диван в своей маленькой съемной квартире, когда телефон в кармане брюк тихо жужжит и замолкает. Сообщение. «Позируешь отвратительно, каким-то чудом фотографии вышли удачные. Завтра в 6 в «Белом Тигре». Отдам альбом, раз у твоего знакомого руки не дошли.»Акутагава
У Накаджимы сердце ухает в пятки и щеки снова заливает румянец.