Дети одного отца

1. Сусаноо во все глаза смотрел на девушку. Он раньше никогда не видел такой красавицы во дворце своей царственной сестры - и, казалось, что даже солнечная красота Аматэрасу меркнет перед незнакомкой. Она встала над купальней, чтобы полить водой волосы, и те укутали девичий стан тонким шелком - на первый взгляд они казались черными, но в переливах проявлялось сияние. Как лунная дорожка на морской воде в ясную осеннюю ночь. Поднятые хрупкими руками с тонкими пальцами волосы открывали маленькие аккуратные уши и длинную стройную шею. Грудь ее, с которой сияющим перламутром стекала вода, была высокой, но небольшой, бедра подставь - она вся была миниатюрна, как искусная статуэтка из слоновой кости. Сусаноо видел девушку вполоборота и не мог рассмотреть лица, но и профиль показывал четкий разрез глаз, маленькие аккуратные губы и изящную округлость ее черт. Незнакомка стряхнула с волос воду и легким движением выбралась из купальни, на краткий миг представ перед Сусаноо полностью обнаженной. Он хотел было рассмотреть красавицу лучше, но девушка вздрогнула, будто почувствовав взгляд, и ками скрылся за перегородкой, отделяющей его от купальни. Он слышал лишь шелест шелковых одежд и тонкий перезвон шпильки в ее волосах, пока она удалялась. Завтра, решил Сусаноо, он придет к своей сестре и спросит ее о прислужнице с волосами, впитавшими морскую воду и лунный свет. Он любил Аматэрасу - так, как любят недосягаемые вершины небес - и любовался ею, как любуются прекрасными цветами на Равнине Высоких Небес, но незнакомку из купальни Сусанно хотел бы видеть своей. Аматэрасу, Освящающая Небо, ткала в окружении своих прислужниц. Все они были первыми среди небесных и земных богинь по мастерству и красоте, но не одна не могла затмить своей госпожи. У солнечной ками кожа белее облаков, в густых черных волосах путались лучи золотого света, а на груди сиял подарок ее божественного отца - ожерелье из жемчужин, каких больше не будет ни в одной из стран, Микуратано-но ками. Свои одежды Аматэрасу соткала сама - кроме шелковых нитей она вплела в них свет, и оттого сияла прекрасная и недоступная госпожа Равнины Высокого Неба. - Здравствуй, милая сестра, - Сусаноо был как всегда неучтив и груб. Прислужницы Аматэрасу разошлись, но она осталась сидеть на месте, не отрываясь от своей работы. Ками не заметила, как ее брат быстрым взглядом окинул зал, постаравшись задержать его хотя бы на мгновение на лице каждой из прислужниц. Она считала, что Сусаноо влюблен в нее саму - впрочем, не без оснований, - и ее сердце бы готово ответить ему, если бы брат вел себя более учтиво и с ней, и с ее двором. - По воле отца ты предпочитаешь нижние просторы, а не верхние, - изящным движением пальцев она поймала солнечный луч и вплела его в ткань. Сусаноо не сразу ответил - у его сестры слишком изящные пальцы и тонкие запястья, его мысль лихорадочно ушла дальше ткачества и представила, как эти руки заплетают его волосы - или расплетают пояс его одежд. - Брат? - Аматэрасу почувствовала едва заметное напряжение, повисшее в воздухе, и едва заметно улыбнулась, не поворачиваясь к Сусаноо. - Я... - он глубоко вздохнул, - хотел спросить, нет ли среди твоих девушек... - Сусаноо прервали. Легкий шелест отодвинутой перегородки по татами, не менее легкий шаг - он увидел третьего ребенка их отца, Цукуёми. Сусаноо ненавидел брата - тот был слишком по-женски красив для мужчины, слишком учтив и воспитан с окружением Аматэрасу и слишком близок с их общей сестрой. Цукуёми всегда собирал волосы, предпочитал мечу легкий лук или копье, подобное тому, которым их отец и Идзанами замесили море до земли, и серебристо-серые тона в одежде. Сусаноо не удивился бы, если бы узнал, что брат сам ткет их себе, как и Аматэрасу, но вплетает в ткань лунный свет. А еще он должен был владеть, по словам Идзанаги, “страной, где ведает ночь” - Ёми-но-куни. Сейчас ею владел сам Сусаноо - из-за женщины, которую он считал матерью, и которая скрылась там. Он не верил, что Цукуёми простил его. - Брат? - неприкрытое удивление на лице. - Я думал, ты не покидаешь порога страны ночи, - словесная шпилька была столь же острой, как настоящая. Языком Цукуёми владел лучше, чем оружием. - Я хотел поговорить с нашей сестрой, а не с тобой, - в груди Сусаноо начинал собираться гнев. Аматэрасу строило лишь кинуть на него ледяной взгляд. - Сияющий брат мой, - она тепло улыбнулась Цукуёми, чем еще добавила ненависти к нему в глазах Сусаноо, - Доблестный Быстрый Ярый Муж-Бог посетил нас, чтобы... - я не ошибаюсь, - спросить меня о какой-то девушке среди моих прислужниц? - лесть, сдобренная насмешкой. Полное имя и якобы уважительный тон. Сусаноо хотел бы ненавидеть Аматэрасу, но его сестра была слишком прекрасна и желанна, и даже девушка из купальни (как он только мог подумать!) не могла сравниться с ней. - Нет... ничего, забудь мой вопрос, - кинул он, едва задумавшись. - Хотя... нет ли среди твоих прислужниц девушки с волосами, подобными морской глади в лунную ночь? - завороженный реакцией Аматэрасу, он не заметил испуганный взгляд Цукуёми. - Значит, ты приходишь в мой дворец, чтобы спросить меня о служащих мне девушках? - она резко чеканила слова, как отзывается ритм в военном барабане, на светлой коже выступил румянец, а в глазах сияла ледяная сталь. - Не о том, какие прекрасные вещи они могут сделать, среди них есть и лучшие мастерицы, чем я, но о том, какие у них волосы! Я думала, я дороже тебе, брат, - Сусаноо промолчал в ответ, но услышал ее слова. О, как глубоко ошибалась Аматэрасу, думая, что ее считают бесчувственной - она сама все открыла. Он, резко развернувшись, вышел из зала, все еще делая вид, что не обращает никакого внимания на Цукуёми. - Ты слишком строга к нему, дорогая сестра. - Я знаю. Он заслужил это, - ее щеки еще горели гневом, а грудь тяжело вздымалась под одеждами. Цукуёми прикрыл глаза, позволяя собственному волнению от зрелища прекрасной даже в гневе сестры сойти на нет. - Зачем ты пришел? - Аматэрасу ждал долгий рассказ о делах в Равнине Высокого Неба и Равнине Глубокого Моря, и она вернулась к работе. Сусаноо бесцельно бродил по Равнине Высокого Неба. Страна Аматэрасу была прекрасна, как и она сама, и оттого за всеми красотами он видел только образ своей сестры - с ее нежной кожей, солнечным отблеском в волосах и вытканными золотом одеждами. Какая она, Аматэрасу, в мгновение, когда сбрасываются все маски и скрывающие тело покровы? Способна ли она желать и, тем более, любить, эта ледяная и насмешливая ками? И Цукуёми! Почему брат всегда рядом с ней? Неужели она, единственная женщина, достойная их обоих, третья среди драгоценных детей Идзанаги, выбрала этого женственного ученого вместо него, Сусаноо, яростного мужа-воина?! Неужели так несправедлива даже жизнь ками? Его сердце медленно затопляла ревность, смешанная с гневом - там, в глубине, его меч перерубал сердце брата, и алая божественная кровь заливала полы в небесном дворце Аматэрасу. Сусаноо не заметил, как далеко внизу, в Срединной стране, поднялись океанские валы, сталкиваясь друг с другом под оглушающий грохот с островов - это вздыбились поля и с гор покатились камни. Гнев Аматэрасу - затменное солнце. Гнев Цукуёми - пустая, безлунная, ночь. Гнев Сусаноо - шторм и гремящая земля. Аматэрасу вздрогнула, оторвавшись от работы, - стены дворца едва заметно вибрировали. Она медленно встала, прислушиваясь, - ками казалось, что она слышит тяжелую поступить своего брата. Что могло настолько разозлить Сусаноо? Не ее ли холодность, не ее ли гнев на него самого? А что если Сусаноо решил, что Равнина Высокого Неба ему милее Ёми-но-куни, ведь он единожды уже сменил владение? - Госпожа? - голос прислужницы дрожал не хуже стен. - Это... - Не с добрыми намерениями идет сюда мой брат, - она свернула волосы в прическу мидзура, вплетя в нее множеством нанизанных на длинные нити <span title="Изогнутая бусина в форме головастика (запятой) высотой в 3-6 см, хвост которого изогнут буквой «С», а голова имеет утолщение и отверстие для шнурка" style="border-bottom: 1px dashed grey; padding-bottom: 1.8px; cursor: help;">магатам</span>. Браслеты с ними же утяжелили ее запястья. - Не иначе, как задумал отнять мою страну, - одна из прислужниц подала Освещающей Небо колчан и тяжелый лук. Меч и копье не к лицу женщине, в отличие от стрелы. Она вышла из дворца навстречу Сусаноо. - По какой причине ты решил вернуться, если единожды ушел? - в голосе Аматэрасу звенела сталь не хуже той, что была на ее тысяче и еще пятиста стрелах. Неужели сестра испугалась его? Сусаноо широко улыбнулся: - Я нечистых намерений не питаю. Я вспомнил слова отца и решил удалиться в Ёми-но-Куни и никогда здесь не появляться, - не говорить же ей правды? - Но как я узнаю, что ты не врешь и намерения твои и правда столь... чисты и светлы? - она не могла не вставить насмешки! Сусаноо чуть прищурился, внимательно разглядывая сестру - ремень от колчана врезался в ее одежды, выделив скрытые под ними груди, яшмовые магатамы глухо звенели в волосах и на запястьях, подчеркивая красоту первых и хрупкость последних, и за гневом и решимостью в ее глазах прятался страх... Милая Аматэрасу, такая ли она сильная и самостоятельная, как любит казаться. - Обменяемся клятвой, - он улыбнулся, широко и открыто. - Например... брачной, - он выдержал паузу. - Родим детей в знак мира. Она молчала. Перехватило дыхание? Впрочем, Сусанно был недалек от правды - сестра не знала, что ему ответить. С одной стороны супруг не будет оспаривать у супруги ее права, с другой стороны... она никогда не сможет навсегда изгнать Сусаноо с Равнины Высокого Неба. Ками видела и тяжелый меч брата, и подозрительную легкость его улыбки, и переменчивость настроения... Она считала его недалеким, но он же был и самым храбрым среди всех богов. Вместо ответа Аматэрасу медленно кивнула, делая шаг навстречу брату, - между ними оказался лишь поток Небесной Спокойной Реки, ставший свидетелем брачной клятвы. - Мне кажется, я ошиблась, - Аматэрасу мрачно смотрела, как Сусаноо, смеясь, наблюдает за своими детьми. Он лишился своего длинного меча, она только бесконечных жемчугов и магатам - из разломленных предметов и дыхания родились трое юных богинь, дети Сусаноо, и пятеро доблестных богов, дети Аматэрасу. Ее не удивляло, что воины-то остались за ней, но брат считал, что порожденные из его оружия девы знак того, что его намерения и правда чисты и светлы. Аматэрасу все равно не верила. - Возможно, - Цукуёми, стоя за ней, не отрывал взгляда от девочек. - Тобою двигало желание защитить свою страну, - его сердце сжималось при взгляде на детей. Его сестра, Освещающая Небо, становилась все угрюмее в последнее время и все реже покидала свой дворец. А тут еще и новые вести... - Но я не защитила ее, - она опустила взгляд в пол. - Что-то еще случилось? Он передал сестре свиток, едва задержавшись пальцами на ее запястье и почувствовав его тепло. Цукуёми был совсем близко и хотел бы ее обнять, поддержать, видя, как еще сильнее темнеет лицо Аматэрасу по мере чтения свитка... - Если он перепутал покой для приема первой пищи с уборной, то, вероятно, из-за доброго сакэ, которое пил накануне, - она пыталась видеть в омерзительных поступках Сусаноо светлые стороны, - а межи и каналы... пожалел землю, - она вернула свиток и ушла в ткацкий покой. Цукуёми вздохнул. Спорить с Аматэрасу было невозможно. На миг он поймал ледяной взгляд Сусаноо. Он... он... смел находиться так близко к их сияющей сестре, что Сусаноо казалось, будто Аматэрасу изменила ему с братом. Или, наоборот, это с ним она изменила Цукуёми? Все равно, он видел как близко стоял лунный ками к Аматэрасу и как его пальцы коснулись ее руки - разве так ученый муж передает свиток кому-то другому? Дочери перестали забавлять его, Сусаноо подождал, пока брат и сестра удалятся каждый в свою сторону, и вышел из дворца. Значит, нужно напомнить женщине, кто из них двоих доблестный бог-муж. Нужно испугать ее, потому что Аматэрасу умеет чувствовать страх. На глаза Сусаноо попался пегий жеребчик из ее конюшни... Кровь залила все вокруг, но животное не умирало, хотя дымящиеся внутренности вывалились из разреза на животе - Сусаноо крепко вцепился в гриву несчастного, на весу начиная его освежевывать с хвоста. Ему нужен лишь труп, сочащийся кровью и еще свежий, чтобы она поняла - с ним, яростным, нельзя иметь дело так, как делает это Аматэрасу. Туша жеребчика была легкой и так же легко взлетела на крышу ткацкого покоя Освещающей Небо, проломив ее. Сусаноо рассмеялся, услышав испуганный женский крик. Цукуёми влетел в ткацкий покой, услышав крик. Аматэрасу стояла посреди помещения, бледная и испуганная. Ее грудь тяжело вздымалась, руки и одежды были забрызганы алым, желтым и грязно-коричневым, смешивающимися друг с другом, - о том, что это могло быть Цукуёми решил не задумываться. У ног ками лежал освежеванный труп - сила удара распластала его на полу, выкинув остатки внутренностей и бесформенные куски мышц в лужи обильно сочащейся крови. В нем с некоторым трудом узнавался силуэт лошади. Из-под тела виднелись остатки ткацкого станка сестры, одежды, что она плела, были навсегда испорчены. Вокруг - ее девушки, прислонившись к станкам. Цукуёми подумал было, что они спрятались от ужасного зрелища и капель, забрызгавших все вокруг, но кожа ближайшей уже начала источать холод, а ритм сердца не прощупывался сквозь запястье. Мертва. Все мертвы. - Он? Аматэрасу молчала. Медленно закрыла глаза, сглотнула, на ее щеках выступили слезы. Цукуёми шагнул к сестре, обнимая ее. Какое-то время она не двигалась, но... вырвалась и скрылась, оставив на его светло-серой одежде след крови. Цукуёми долго стоял, закрыв глаза, среди этих тел, когда же попробовал открыть, то понял, что мир погрузился во тьму. Наступила вечная ночь. Аматэрасу скрылась из своего дворца в скалистом гроте, затворив за собой камень. Когда Аматэрасу все-таки вернулась, усилиями восьмисот миллиардов небесных богов, волшебного зеркала и танца Амэ-но-Удзумэ, совет богов повелел Сусаноо возместить все, что он разрушил и испортил на Равнине Высокого Неба, искупить свою вину дарами и уйти навсегда. Кроме божественного изгнания, ему было велено претерпеть пытку - срезать бороду и лишиться ногтей на руках и ногах. Так как никто из богов не посмел приблизиться к яростному богу-мужу, исполнять их приказ пришлось Цукуёми. Ему очень не хотелось выполнять эту волю богов, но пойти против своего долга он не смел. Сусаноо позволил привязать себя, хотя его глаза горели таким гневом, что Цукуёми казалось - прожгут насквозь, и больше его тут не будет. Щипцы были с длинными тонкими ручками и толстыми полукруглыми губами, утончающимися к хватательным концам. Тяжелыми. Цукуёми мысленно обратился к отцу за благословенной помощью, хотя, конечно, смысла в этом было не много, и, примерившись, не без труда подхватил первый ноготь. Конечно, шарнир тугой, но, может быть, все пойдет быстро? Он попытался аккуратно потянуть - проклятый ноготь не поддался, но выступила кровь, не менее алая, чем та, которая из-за Сусаноо залила ткацкий покой. Цукуёми резко рванул щипцы на себя, в повисшей тишине неожиданно громко прозвучал звук сломавшейся ногтевой пластинки. Он поднял взгляд на брата. Сусаноо молчал, но выступившим скулам и покрасневшей коже было видно, как сильно он сжимает челюсти, чтобы не дать себе сорваться. Но глаза были холодны - холодны и жестоки, как любимые яростным мечи. И сейчас эта сталь была направлена прямо на Цукуёми - в ней сплелась вся ревность, вся зависть... и вся ненависть, в том числе и за эту пытку. За то, что он, Цукуёми, медлил, якобы не желая причинять лишнюю боль, но на самом деле искусно издеваясь. Он попытался подхватить щипцами отломившийся кусок (этому мешала обильно льющаяся кровь), чувствуя предательское дрожание в руках, но все-таки получилось. Еще один рывок. Где-то в подкорке появилась мысль, что кровь могла бы смазать тугой шарнир... Цукуёми откинул ее, как лишнюю. Он глубоко вдохнул и разжал щипцы над специально подставленным блюдом - вода в нем тут же окрасилась красным, ноготь, похожий на отвратительную ракушку с оставшейся при ней остатком моллюска, поплыл по поверхности. К горлу Цукуёми подкатил комок, он перевел взгляд на руку брата - светлая кожа, залитая алым, и открывшаяся глазу плоть. Комок только рос, но его впереди ждали еще девять пальцев рук и десять - на ногах. Сусаноо не издал ни звука, пока процедура не была закончена. Его брат был, конечно, тем еще негодяем, но он был так же храбр и доблестен. Он один из драгоценных детей, он не заслужил изгнания и пытки... нет, заслужил, он не должен был доходить до такого! Из-за него все миры чуть не лишились солнечного света Аматэрасу... - Будь счастлив с нашей сестрицей, - Сусаноо плюнул под ноги брату, стоя в паре шагов от спуска в Срединную страну. Наблюдательный Цукуёми заметил, как тяжела поза брата - он мучительно пытался не опираться на искалеченные ноги. А вот слова Сусаноо не сразу стали понятны. - Ты... ты сделал все из ревности?! Сусаноо рассмеялся в ответ, зло и издевательски одновременно. Он никогда раньше не видел удивленного Цукуёми. - Ты живешь здесь с ней и ты близок с ней. Разве это удивительно, братец? - он все еще тяжело дышал после смеха. - И ты любишь ее. Цукуёми сглотнул, руки сами потянулись к волосам, позволяя им упасть на узкие плечи густым черным шелком. Ночное небо с вплетенным в него серебристым светом - как лунная дорожка по морской глади. Без мужской прически одно из его наваждений падало. Теперь пришел черед удивляться Сусаноо - так или иначе, перед ним стояла девушка из купальни. Не прислужница Аматэрасу, но... - Ты видишь любовь, но ты слеп, брат, - голос Цукуёми стал чуть мягче... и женственней. - Я могу любить Аматэрасу, но я не был соперником тебе.... и не смог бы стать ей мужем. Лунный свет переменчив, мой ярый брат, - улыбка на изящном лице была печальной. - Но ты стал ее врагом - а значит врагом и мне, - печаль сменилась холодно решимостью. - Уходи и не возвращайся - у меня острый глаз и легкие копья, - изгнанный сын Сусаноо уже не слышал тихую концовку этой угрозы, - чтобы защитить ее. 2. Вернувшись из грота, его сестра изменилась. Аматэрасу и раньше была холодна с одними и мила с другими, и Цукуёми считал себя входящим во вторую категорию. Он привык быть для солнечной ками братом, почти равным ей божеством луны, куда более близким, чем яростный Сусаноо, но после его изгнания Аматэрасу замкнулась. Дворец был полно забот и смеха ее детей, но с каждым днем Освещающая Небо ожидала плохих вестей и в каждом видела врага и помощника Сусаноо. Он там, внизу, сразил дракона и взял в жены земную богиню. Цукуёми видел гнев, который позволила себе его сестра при этих известиях - и, кажется, в первый раз в своей жизни испугался ее. Солнце умело не только греть, но и сжигать. И Аматэрасу стала подозрительна - единоличная госпожа Равнины Высокого Неба, она ни с кем не хотела ее делить - ни с детьми, ни с братом Цукуёми, ни... впрочем, нет, с Сусаноо уже нечего делить, хотя ками была теперь уверена, что он хотел не ее саму, а ее царство. Ее гнев и недоверие обрушивались на тех, кто был ближе всего к ней, и первым из таких был Цукуёми. С каждой новой встречей он ощущал, как внимательно изучает его Аматэрасу, ищя любые признаки измены. Он не знал, что именно предпримет сестра... Сейчас она сидела на террасе, наслаждаясь чаем и расцветающей сливой. - Я слышала, - Цукуёми оторвался от стиха, который пытался сочинить, наблюдая легкий полет лепестков, - что в Срединной Стране есть божество по имени Укэмоти-но-ками. О ней идет разная слава - отправляйся вниз и разузнай, - Аматэрасу пригубила пиалу. Тончайшее полотно стиха было разорвано, Цукуёми хорошо понимал, что его сестра имеет в виду. Вниз, в Срединную Страну, был изгнан Сусаноо без права возвращения, и теперь она посылает туда его. Не навсегда, но, может быть, что-то ждет его там... - Конечно, сестра, если ты того желаешь, - он встал и поклонился. - Я позволю себе подготовиться к путешествию, - в ответ она только кивнула. Рядом с местом, где сидел Цукуёми, остался лист, на котором Цукуёми пытался написать стихотворение: Светлая ночь - В ярком сияньи луны Слива цветет, И опадают цветы Вместе со снегом<span title="Фудзивара-но Кинто" style="border-bottom: 1px dashed grey; padding-bottom: 1.8px; cursor: help;">*</span> Солнечная ками, Освещающая Небо, подошла к ближайшему светильнику и сожгла танка в его пламени, на ее пальцы опустился пепел. В ее покоях все было погружено в сумрак, лишь от распущенных волос Аматэрасу исходило легкое золотое сияние. Цукуёми опустился рядом с ней на колени, любуясь своей сестрой - он хотел покинуть Равнину ночью, спустившись вниз тем же путем, что когда-то Сусаноо. Тогда Цукуёми остался - теперь и его черед уходить. Аматэрасу во сне напоминала себя прежнюю, безмятежную и уверенную в себе. Ее кожу белее снега и той самой сливы оттеняли густые волосы, спальные одежды распахнулись, обнажая взгляду столь же белую грудь - Цукуёми помнил ее прикосновение сквозь слои одежд в оскверненном ткацком покое, когда обнял сестру, желая успокоить - на тонких губах застыла мечтательная улыбка существа, видящего счастливые сны... - Прости меня, - он слегка наклонился над ней, целуя эту улыбку, совсем легко, чтобы Аматэрасу не проснулась. Цукуёми боялся увидеть в этот момент ее глаза. - Я никогда не пущу предательство в свое сердце, но я позволю уничтожить себя, если тебе это нужно, я... - заветная фраза, крутившаяся на языке, так и не смогла с него сорваться. Изменчивый ками луны встал и бесшумно вышел из покоя. Дорога до Срединной страны была долгой. Укэмоти-но ками жила в окружении полей и фруктовых деревьев, пустынных и облетевших по зиме. Ее дом совсем не напоминал роскошный дворец Аматэрасу и пытающиеся подражать ему обиталища небесных богов. Вдали высились горы, отделяющие владение Укэмоти от остальной Срединной Страны - с другой стороны его ограничивало море. - Приветствую тебя, Цукуёми-но микото, Бог Счета Лун, брат Великой Богини Освещающей Небо, - церемониальное произнесла Укэмоти, пропуская гостя в свой ухоженный дом. Совсем простая постройка, как у беднейших крестьян, между тем казалась столь же ухоженной, сколь и дворец Аматэрасу наверху. Цукуёми все с большим интересом осматривал ее. Сама Укэмоти не обладала красотой небесных богинь - она вся казалась округлой, от ее кожи исходило золотистое сияние, а волосы были собраны под простую косынку. Сев напротив, она снова поклонилась - он, ками с Равнины Высокого Неба, здесь, внизу, был редким и очень дорогим гостем. Столики для трапезы и даров были пусты, что удивило Цукуёми. Укэмоти резко повернула голову вправо, ее тело изогнуло дугой, как если бы она захотела выплюнуть что-то очень большое, и женщина подхватила вышедшее изо рта блюдо с вареным рисом, чей ароматный запах тут же наполнил комнату. Цукуёми вздрогнул, но промолчал. Укэмоти так же резко повернула голову влево, повторяя все те же действия - теперь в ее руках была рыба, полностью готовая к употреблению. Цукуёми ощутил, как у него в горле собирается неприятный комок. В третий раз она смотрела на него и так же тяжело выкинула приготовленную дичь. Не одну. Все это было поставлено на столики, как дары и угощение. Цукуёми почувствовал, что в следующий раз содрогать начнет его самого, а притронуться к полученной таким образом еде он не сможет. Она выплюнула ее из себя, извергла как извергают непереваренную пищу больные или пьяные. - Это... скверна и унижение, - Цукуёми сглотнул, ощущая, как краснеет. Укэмоти смотрела на него с непониманием. - Какая дерзость кормить меня тем, что выплюнуто из твоeгo рта! - в накатившем гневе он потянулся за мечом и ударил Укэмоти, сразу же убив. Ее кровь забрызгала ухоженный дом, еду и одежду Цукуёми. Он не стал ее менять, представ перед Аматэрасу в том же, в чем и был - светло-серый шелк с тонкой нитью из лунного цвета, заляпанный алым. Сестра не могла не знать, что приветливая на первый взгляд Укэмоти не понравится ее брату и отправила его туда. Сам Цукуёми раскаивался в совершенном убийстве, но... он имел на это право - в оплату за унижение. Что и объяснил Аматэрасу, стоя у ее трона. - Чем же ты тогда лучше нашего изгнанного брата? - улыбка Освещающей Небо была печальна. - Ты дурное существо. Больше мы не увидимся, - госпожа вышла, оставив за собой отблеск солнечного света. Цукуёми молча покинул ее дворец. Его ждал свой, давно оставленный, и тихое сияние лунной ночи. Впрочем, потом он узнал, что Аматэрасу послала другого бога уточнить, правда ли умерла Укэмоти. Тот принес весть, что да, умерла, но из ее головы вышли коровы и лошади, из лба - просо, из бровей - тутовые коконы, а из чрева рис, пшеница, бобы и фасоль. 3. На Равнине Высокого Неба не бывало дождей и над ней не поднималась луна, но ночью отовсюду пробивался ее свет, а из Срединной Страны иногда доносился шум грома. Срединная страна... ею правил тот, кто вышел из крови Сусаноо, но ненадолго, эта земля предназначена внуку Освещающей Небо. Вот только никто и никогда не подходил к ней, когда госпожа небес оставалась одна на террасе. Небесные боги, которые служили ей, опасались Аматэрасу в такие моменты даже сильнее, чем в моменты гнева. А она ловила пальцами лунные лучи и вслушивалась в раскаты, доносящиеся снизу - их тоже можно ловить, как и свет, и сплетать все это в нить. Из лунного света выходит серебристое полотно - из такого шьют домашнюю и нательную одежду. Немногие решались носить серебро всегда. Первым из них был Цукуёми. Он зря думал, что Аматэрасу ничего не видела и не помнила - она всегда знала, что ее разумный и спокойный брат (брат ли? ведь луна переменчива...) верен лишь ей, и помнила легкий, как прикосновение крыльев мотылька, поцелуй. Единственный, который Цукуёми себе позволил. Лунные нити распались в руках, серебряным пеплом опадая с пальцев. Из громовых раскатов и вспышек молний лучше не плести, а ковать, но этого Аматэрасу делать не умела. Из них выходит грубое полотно, как у прохладного шелка-сырца или... как волосы у Сусаноо, густые и плотные, не похожие на ее собственные. Она любила пропускать их сквозь пальцы, когда он был рядом - Аматэрасу была готова многое простить брату, пока он мог придти ночью в ее покои. Это только дети появляются из дыхания. Но ее яростный муж перешел предел ее терпения и стал ее врагом, как его потомок - врагом ее внука. Грозовое полотно резко порвалось и порезало пальцы до крови, она быстро кинула его в траву, подальше от себя. На белых, словно жемчуг ее ожерелья, щеках Аматэрасу, Великой Священной Богини, Освещающей Небо, - слезы. Молчаливые, злые и одновременно полные неимоверной тоски. Любила ли она их, ее братьев, сыновей ее отца? Они любили ее. Впрочем, не важно. Ей осталась ее страна, первая среди всех и прекраснейшая, как она сама. И одиночество. Одиночество Солнца.