Холодное сердце

      — Тарьей.       У Сандвика вдруг на душе так холодно стало. Хенрик произносит его имя слишком обыденно, не так, как когда-то. Будто бы они всего лишь два знакомых, не больше. Будто бы чужие друг другу.       Сейчас между ними лишь лёд. Он везде. Покрыл толстой пеленой снега всё то, что было тогда. Всё то, что больше никогда не повторится. Сандвик в этом уверен. У Хенрика взгляд безмолвно пустой, бьёт по душе ледяными волками океана, заставляет задыхаться, съеживаться прямо на месте. Теперь всё так изменилось.       — Хенрик.       Тарьей всегда произносит его имя, делая акцент на букву К. Всегда произносит её чуть дольше положенного, будто смакует, боится отпустить, как и раньше. Будто время тянет, чтобы позволить насладиться этим мгновением.       У парня руки дрожат от вечно холодных улиц Осло. Будто сам город чувствует атмосферу, подстраивается под них, накрывает густым туманом неведения.       Теперь всё и правда изменилось. Искры потухли, а тот огонёк, что зарождался когда-то между ними двоими — уже пропал. То тепло, что согревало их когда-то — исчезло. Ничего не осталось, лишь толстый слой льда в глазах напротив.       Один лишь холод, от него тело скручивает стальной проволокой, ударяет железным молотом, будто снежком, прямо в лицо, приводя разум Тарьей в реальность.       — Опять мало спишь, но пьёшь много кофеина.       Сандвик в ответ лишь стаканчик с латте покрепче сжимает. Улыбается так невинно, с грустью в зелёных омутах ощущая запах когда-то родного человека.       Холм как всегда проницателен. Замечает детали, помнит. Вот только Хенрик уже не тот. Он уже не его. Лишь образ, лишь его оболочка. Того теплого Хенрика уже нет. А может, и никогда не было.       Тарьей часто задумывался об этом, ещё во время съёмок подмечал, что Холм ведёт себя так по разному. Будто для каждого строил новую личность. Будто бы настоящего Хенрика не существует, лишь многочисленные личности, каждая из которых пытается угодить своему собеседнику. Возможно, именно сейчас он видит его настоящим. Без лишних масок лицемерия, без глупых улыбок и серьёзных взглядов, без понимающего кивка головы, лишь стальные и такие холодные глаза.       — А ты все так же любишь шарфы.       Тарьей кивает на шею Холма, подмечая свой старый подарок. Этот шарф он подарил так давно, но в тоже время будто сегодня, во время съёмок последних серий третьего сезона. У них ведь тогда как раз дождик шёл, ливнем ударял по всё таким же туманным улицам города. В тот вечер Хенрик позволил себе обнять Тарьей. Укутаться вместе в этот самый шарф, чтобы согреть мальчишку. Прижал так к себе, по собственнически ухватил за талию, прижимая как можно ближе.       — Хенрик, ты чего делаешь?       — Просто помолчи. И даже не думай отстраняться, ты вообще видел себя? Твоими руками можно морозить фруктовый лёд, не хватало ещё заболеть, снова.       — Спасибо.       Слишком коротко и так тихо, но ведь так и надо. Чтоб никто не заметил в этом слове нечто большее, чтобы никто не узнал. Пусть лишь он поймёт, догадается, почему всё так странно.       — Ах, это? — прикасается к ткани, немного сминая. — Наверное, когда торопился, забыл и не увидел, что попалось под руку.       Опять эта улыбка, такая наигранная, такая неправильная. «Только не со мной, Хенрик, пожалуйста», — в голове Тарьей мысли набатом бьют. Ударяют, задевая нервы, до звёздочек в глазах оглушают резким шумом лицемерия. Ему ведь всего лишь хочется верить, что это неправда. Что его всё ещё помнят, хотя бы самую малость, ему больше не надо. Хотя бы иногда предаются воспоминаниям, изредка представляя его образ. Хоть на секунду, ему ведь и правда больше не надо.       — Что ж, думаю, мне стоит отдать его тебе.       И вроде как всё забыто давно, вот только сейчас что-то рухнуло, или ему кажется? Тарьей даже не уверен, просто застыл на месте, вжимаясь пальцами в стаканчик с кофе сильнее обыденного, почти что до хруста. У него сейчас всё растворилось, будто кусочки льда растаяли, оставляя от себя лишь маленький след, что, буквально на глазах, исчезает из поля зрения. У Тарьей, пожалуй, сердце давно треснуло, раскололось от хлестких ударов, ровно так на две части.       — Тебе он пригодится больше, чем мне, — маленькая запинка, мурашки по спине и лишь все то же спокойствие во взгляде Холма.       — Ты можешь оставить его себе, это же подарок.       Ему всё ещё хочется верить. Глупый мальчишка не хочет питать пустые надежды, просто на секунду представить другую реальность. У Тарьей от собственного голоса мурашки по спине идут. Не потому, что на улице минусовая погода, совсем нет. Просто случилось так, что он снова пропал. Секундная ошибка, одна маленькая встреча — и его уже нет.       — Нет, я не могу. Он твой, и всегда был твоим.       Всего на секунду, Тарьей поверил, что речь идёт не о шарфе. Всего лишь секунда. Холм снимает его бережно, мягкими движениями стягивает с собственной шеи, поправляет, а после делает шаг навстречу, мимолетно касаясь щеки Тарьей. У парнишки мурашки превратились в лёгкую дрожь, что с каждой секундой лишь нарастает во всём теле. Ему бы забыть, вот только не хочется.       — Тебе он всегда подходил больше, чем мне.       Холм укутывает его, как тогда, впервые. Нежно поправляет капюшон толстовки, затягивает, но так, чтобы ничего не давило. Сангвик чувствует, что во взгляде Холма на секунду что-то поменялось, будто льдинки упали с ресниц, превращаясь в слезы.       — Спасибо.       Опять слишком коротко, всё то же слово. И смысл ведь всё тот же, только иная интонация. Тарьей не уверен, но вдруг это была надежда? Возможно, лишь на секунду он увидел его настоящим?

Чуть теплым, без холода в собственном сердце.