Душевное

В эту ночь, в полнолуние, Мицуки не мог не посетить каменный монумент Хокаге, чтобы полюбоваться небесным телом. Луна манила его. и он поддавался этому, нежился в холодном свете, созерцая и небо, и землю. Всё-таки он тоже был Луной, такой же бледной, такой же холодной и так или иначе недосягаемой. только непризнанной Солнцем, благодаря коему мог сиять. Сегодня он решил побыть в одиночестве. связаться с родителем он может и завтра. Сегодня он решил побыть в обществе собственных мыслей и воспоминаний о прошедшем дне. о событии, случившемся в его жизни впервые. Именно сегодня Боруто праздновал день своего рождения, и, конечно же, Мицуки был в скромном — только близкие друзья и родственники — списке приглашённых. Ему, взращённому в лаборатории, не в обыкновенной семье, вечеринки и праздники в целом — всё только познавалось и было в новинку. однако радости то не лишало. Представить только: тот, ради которого он готов жить и умереть, был рад видеть Мицуки, естественно, пришедшего первым. Одно представление той улыбки, что встретила мальчика, стоило лишь переступить порог, заставляло улыбнуться самому. Воспоминания так приятно грели. Мицуки тихонько посмеялся. Боруто — Солнце, способное согревать в любое время, где бы он ни был. Солнце, живущее в его сердце и дарящее другое, особое тепло. Времени было за полночь. Завтра команду семь ждала новая миссия, а значит, Мицуки уже стоило возвращаться домой. Он окинул деревню спокойным взглядом, и в голову вдруг пришла мысль прогуляться по окрестностям. обязательно пройти мимо дома Боруто. Не найдя в идеи ничего плохого, Мицуки поднялся; казалось, будто у него жажда. жажда вновь увидеть, услышать, почувствовать Узумаки рядом. Одно только его присутствие, нет, одна только мысль о его присутствии уже делала мальчика счастливее. Это имело неплохие шансы перетечь в одержимость, если такового ещё не произошло. но разве Мицуки волновался об этом? Когда в поздний час вся деревня спит, в окружении домов непривычно тихо. никаких криков, никакой будничной суеты. Появляется чувство свободы, и дышать словно легче. За то Мицуки и любил позднее время: совершенно ничто и никто не мешает собраться с собой для личных дум. Свежая прохлада и завораживающая луна — приятные дополнения. Этой ночью по пути Мицуки не встретил ни души. Пару дней назад, в предыдущий раз, ему попались два незнакомых парня, видно, только возвращающихся домой с миссии. Но тем лучше: ему внимание было лишним. Наконец дорога сворачивает, и перед ним виднеется крыша того самого дома, который он узнает из тысячи или даже по запаху еды Хинаты. Воспоминания о том, как дом выглядит изнутри, невольно шли на ум, и постепенно сохранившиеся в памяти моменты (ох, нет, забыть их было делом невозможным) заполонили разум. Особенно его первый визит. неожиданно тёплый, душевный приём, будто бы не друга, а нового члена их семьи. Глаза остановились на окне комнаты Боруто. Мицуки стоял на углу и прекрасно видел, что оно открыто. Неудивительно: погода была отличной. Отсюда слышались совсем слабые звуки, разобрать которые даже с его слухом не так легко. Он принял их за сопение и улыбнулся чуть шире, таким образом реагируя на свою новую задумку. Делать такое не доводилось. можно ли так? правильно ли? Но, как упоминалось ранее, «правильно» и «неправильно» — это не то, что могло бы тревожить Мицуки. Ещё пару секунд — и он уже находит удобное применение своей способности к размягчению плоти, мягко, без ненужного шума, запрыгивая на крышу. В предвкушении увидеть своё Солнце Мицуки замирает у рамы. до его слуха вдруг доносится сдавленный вздох. Он не успевает сообразить, что бы это могло значить, как ещё не появившийся вопрос решается — следом за вздохом следуют несколько тихих, жалобных всхлипов. Его Солнце... неужели он плачет? Мальчик осторожно заглядывает в комнату, однако колышимая ветром штора закрывает весь обзор. У него нет выбора — если хочет узнать, так ли это, ему придётся показать себя.       — Боруто? – полушёпотом, чтобы никто другой не услышал, зовёт его Мицуки, просунув голову в окно. После вздрога от слабого испуга Узумаки замирает в постели, зажимая рот рукой, чтобы подавить все звуки. Глаза продолжают наполняться слезами, и вдобавок приходится жмуриться. Он узнаёт сокомандника по голосу. На лице Мицуки не осталось ни намёка на исчезнувшую улыбку. Никто не отзывается, и он хмурится, вынужденный на миг использовать инфракрасное зрение и убедиться, что в постели Боруто и что он слышал именно то, о чём думал. Он никогда раньше не попадал в такие ситуации. Он совершенно не знал, как успокоить друга, но чувствовал — он должен помочь ему. От осознания происходящего в животе что-то скрутило, а грудь как будто сдавили. словно он сам сейчас тоже заплачет от неизвестно чего. Эти ощущения посетили Мицуки впервые в его жизни. Он самовольно влез в комнату и навис над застывшим в позе эмбриона Боруто. Руки тянулись к нему, однако Мицуки не рисковал.       — Боруто? почему ты плачешь? – опять взывает к нему мальчик.       — У... у... у-уходи... – он еле выдавливает из себя в ответ и съёживается, когда из груди вырывается стон.       — «Уходить»? Боруто, я хочу помочь тебе. Почему ты плачешь? – Мицуки стоял на своём, чему Узумаки, очевидно, рад не был. Он ничего не сказал на это. Попытался — но слёзы душили его, голос не слушался, в горле мешался ком, как пробка. он словно вовсе забыл, что такое говорить, и был способен на одни невнятные звуки. В тот момент Боруто испытывал невероятно противное сочетание: боль, отчаянье и стыд. ужаснейший стыд, раз Мицуки, неведомо как оказавшийся здесь посреди ночи, застал именно такого его: обессиленного, плачущего, хныкающего, как маленькая девочка. а ведь он обещал себе не быть таким.       — Боруто... – начал было Мицуки, коснувшись чужого плеча, как вдруг он отпихивает его руку и приподнимается.       — Сказал же: уходи... – голос, как и дыхание, дрожит, из-за чего произнесённое звучит жалобно, беспомощно, никак не злостно, как задумывал Боруто. Мальчик не оставляет попытки прикоснуться к нему, однако Узумаки сопротивляется любому контакту. Одним коленом Мицуки залезает на постель, и ему удаётся приподнять Боруто, опереть о стену. всё-таки хватка у того ни к чёрту. И вот они — оба не отступаются — безмолвно смотрят друг на друга, различая лишь контуры черт лица — и то нечётко: в комнате Боруто, если смотреть с точки планировки, света всегда было недостаточно. Сердце Мицуки билось чаще, а Боруто и понятия не имел, что ему, пойманному, теперь делать; слёзы всё так же скатывались по щекам. Лицо друга находилось буквально в паре сантиметров от его собственного, и он чувствовал дыхание на коже. Ко всему прочему добавилось лёгкое смущение, ставшее последней каплей в чаше его упрямства. Пальцы разжали ткань длинных рукавов. Узумаки обмяк в руках Мицуки, позволив себе всхлипнуть, прежде чем попросить только об одном, заставившем что-то внутри друга подпрыгнуть и перевернуться.       — Мицуки... о-обними меня. Нет, он не просил. он умолял его. умолял со слезами на глазах, ведь единственная нужда Боруто — это чувствовать поддержку. чувствовать, что он не один, что его любят и что он нужен не меньше любого такого же. И Мицуки был именно тем, кто мог дать ощутить это в полной мере. Ни единого слова больше — он сразу же отреагировал. Руки скользнули по рёбрам и сгребли Боруто в объятия. Они медленно опустились обратно на постель. лёжа на боку, Мицуки прижимал его к груди. Узумаки ощущал, с каким трепетом это происходило. его объятия были крепкими, но в то же время такими нежными. они вселяли чувство защищённости, позволяли довериться. вдруг стало теплее. И он дал волю своим эмоциям, боле не пытаясь тщетно скрыть горькие слёзы. Он плакал в его кимоно, хватался за него, выл и всхлипывал, пока Мицуки аккуратно гладил возлюбленного по плечам и носом зарывался в блондинистые, подобные солнечным лучам волосы. Сердце тяжело билось в груди, сжималось с каждым новым вздрогом Боруто. Мицуки безумно хотел прекратить это. хотел, чтобы Боруто был счастлив, чтобы он навсегда забыл о слёзах и абсолютно обо всём негативе. но он также понимал, что, выплакавшись, станет легче. а потому успокаивающе перебирал волосы, искренне и открыто желая ему добра. Постепенно звуки стали сходить на нет. Какое-то время они пребывали в тишине, которую изредка нарушало шмыганье носом. Мицуки наслаждался моментом, наслаждался самим Боруто. а тот... тот, невольно упиваясь близостью, просто не знал, как теперь заговорить.       — Прости меня за это... – всё же начал первым мальчик.       — «Простить»? За что?       — Ну... за то, что пришлось успокаивать меня, как маленького, – Боруто было не то что неловко. ему было по-настоящему стыдно.       — Я готов сделать что угодно, если тебе от этого будет лучше, Боруто, – мягко ответил он, чем вызвал у друга негромкий вздох. – Скажи, так почему ты плакал? неужели из-за отца?       — Этот глупый старик... не нужен я ему, – произнося это, вновь выступили слёзы, однако Боруто сдержался. – На Саске-сенсея же находит время. мог бы оставить на работе клона или хотя бы прислать его. Ни за что не прощу, если с Химавари будет так же, даттебаса.       — Разве он не его правая рука? Не все дела можно оставить на своего клона. Может быть, Хокаге-сама слишком вымотан, чтобы поддерживать технику. насколько я знаю, он очень много времени проводит за делами деревни, – он нашёл этому какое-то объяснение, и, судя по молчанию в ответ, собеседник согласился с ним.       — А ты как попал сюда? следишь за мной, что ли? – он, опять смущённо, буркнул с надутыми губами.       — Я шёл домой и услышал шум, поэтому заглянул в открытое окно, – в общем-то, Мицуки и не соврал.       — А, понятно... Так тянет в сон. ты будешь уходить, Мицуки? – зевнул, а затем поднял лицо на него Боруто. только вот видно его не было.       — Если ты хочешь спать, то я не буду мешать тебе, – и он как обычно согласился с ним. Узумаки замялся.       — Э, ну... ты можешь побыть со мной ещё? Просто... рядом с тобой мне... спокойно. останься, пока я не усну? – он очень смущался от мыслей о таком. В руках Мицуки ему и вправду было тепло и спокойно. ощущения казались знакомыми, домашними и привычными, словно на дворе трещит мороз, а он с чашкой горячего чая завёрнут в махровый плед. Ему было уютно, и это смущало ещё больше. – Только чтоб мама тебя не увидела.       — Ох, конечно, Боруто. Тогда останусь до рассвета, – тепло улыбнулся Мицуки, проводя рукой по чужой спине в знак готовности обнять и не отпускать. не до обговорённого времени, а в принципе не отпускать.       — А ты-то выспишься? Не хочу, чтобы из-за меня ты завтра был не в форме.       — Да. не переживай.       — Хорошо. Спокойной ночи, ттебаса, – заплаканные глаза слипались сами собой, и Боруто наконец устало сомкнул их, головой прильнув к груди мальчика. у него даже хватило смелости закинуть руку на его талию и приобнять в ответ.       — Спокойной ночи, – тише отозвался он, возвращаясь к его макушке. Запах волос Боруто невозможно описать: он принадлежал только ему. Тем не менее, Мицуки он казался родным. Его не тянуло в сон. теперь голова была занята мыслями о произошедшем. Прямо сейчас он охраняет сон самого дорогого ему человека, от чего в животе вновь тот жар. И он готов не спать, и он готов всю ночь лежать неподвижно — трепетно держать его в своих руках. Хоть каждую ночь приходить сюда, лишиться полноценного сна — лишь бы быть уверенным, что Боруто в порядке. Вскоре он засопел. Мицуки умилился. Боруто спал, был невинным и совсем беззащитным. однако желания воспользоваться этим у его друга не возникало. наоборот, он желал оберегать своё единственное Солнце, и не важно, спит он или нет. Кажется, что на хороших моментах время летит куда быстрее, чем на плохих. Секунды перерастали в минуты, минуты — в часы. Последний лоскут лунного света покинул комнату — луна скрылась на другой стороне. за окном начинало светать. Когда свет восходящего солнца упал на стену напротив окна, он понял — пора. Мицуки невесомо прикоснулся ко лбу Боруто губами и, стараясь не потревожить, вылез из его постели. Спящим он выглядел ещё милее, что глаз не оторвать, но на разглядывания времени особо не оставалось. Лёгкий прыжок — и мальчик остался один в комнате. Мицуки возвращался домой счастливым — именно это он чувствовал с ним. По ощущениям в руках как будто до сих пор был Боруто. Сегодня Мицуки признал в этом тепле счастье. счастье, которые мог подарить ему только один человек в этом мире. только тот, кого он искреннее любил.