***
— Вы хотите мне сказать, что мой сын участвовал в незаконном розжиге костра? — уставший Стилински мечтал о чашке бодрящего кофе, в то время, как ему доложили о аресте Стайлза. Вы только представьте, какой это удар для главы отдела — знать, что твой сын скован наручниками и подозревается в незаконном деянии. — Кем бы ни был этот молодой человек, нужно проводить расследование, Вы ведь знаете правила. — ответил оперуполномоченный, радуясь, что Стайлзу хватило ума хотя бы не прикасаться к обугленной конечности, дабы не оставлять там своих потожировых. К сожалению, тот факт, что кисть была в огне, свидетельствует и о том, что процент того, что по каким-либо отпечаткам удастся найти преступника, или же вычислить жертву по ДНК, крайне мал. Огонь — лучший помощник преступников в делах заметания следов. Что бы там кто не говорил, а по факту всё было куда более прозаично и буднично, чем казалось сквозь призму розовых очков: Стайлз был заперт в групповой камере, выслушивая при этом трёп двух соседей, чуть не устроивших драку — благо, полицейские подоспели вовремя. Теперь Стайлз сидел на скамье, хорошо, что пока не подсудимых, и думал. Камера — едва ли не идеальное место, чтобы подумать о чем-то, на что не хватало времени в повседневной жизни. Стайлз мог думать о чем заблагорассудиться: о работе полиции, о рыжих кудрях испугавшейся за него девушки, о стае оборотней и койотов. Впрочем, как ни странно, парень выбрал темой для раздумий совершенно иное, совершенно не связанное со всем вышеперечисленным. Стайлз вспомнил, как на одной из лекций по общей психологии преподаватель, перед этим не пустив четверть группы из-за жвачки или же несданной в гардероб верхней одежды, а гардеробщица была очень принципиальная и не брала вещи без петелек, рассказывала увлекательнейший эксперимент. Суть его заключалась в том, что добровольцев — крепких мужчин в возрасте 37-40 лет, решивших принять участие, приводили в темную комнату, завязывали им глаза, а потом клали в ванную. температура воды в которой была равна температуре человеческого тела. Если при этом у человека скованы руки и ноги, а он не может пошевелиться, то уже через четыре-пять часов начнет слышать голоса в собственной голове. Галлюцинации — именно то, что придумывает сам себе мозг, лишь бы не быть без дела. К чему эта история? К тому, что, хоть у Стайлза и было множество раздражителей — любых материальных агентов, выступающих, как условия последующих изменений состояния организма, но все же парню казалось, что сенсорная депривация — условие лишения человека сенсорной раздражительности, уже не за горами. К чему столько терминов? А как еще их прикажите запоминать?.. Если кому-то кажется, что это сложно, то вы еще просто не были на тех лекциях, где, уж поверьте, непонятно ничего, даже Лидии, упорно старающейся что-то понять. Вывод: или препод сам не разбирается в предмете, либо зачет можно сдать, только подложив в зачетку зеленую бумажку. К сожалению, многое в нашем несовершенном мире происходит именно так, борьба с подобным сложна, да и вряд ли выигрышна, ведь подобные явления, как гидра — стоит отрубить одну голову, вырастет еще две. Вот так и проводил Стилински вечер: мысли да наручники. Впрочем, думаю, что это уже все поняли, поэтому предлагаю решить задачку: что говорит Лидия, разговаривая со Скоттом, при условии, что в машине был найден рюкзак, в котором лежала рация, по которой агенты ФБР передавали друг другу важные сведения, в том числе и о том, что стажер Стилински проявил себя хорошо, ринувшись на амбразуру, а также о том, что именно им была найдена важная улика, из которой, к сожалению, нельзя было выудить никакой полезной информации, кроме предположения, что рука была женской. Итак, кто знает ответ на задачку? Ну же, смелее! Неужто все гуманитарии — психологи, а все психологи — гуманитарии? Хотя, учитывая любовь студентов-психологов к математической статистике, скорее всего — да. Гуманитарии до мозга костей. Так что там с решением? Решения никто не знает? Ладно, перестану морочить вам голову: Лидия испугалась, что Стайлз вновь куда-то вляпался. Нет, она и так знала, что у этого парня нет такого понятия, как спокойная жизнь, но сейчас всё было гораздо серьезнее, ведь ответ Лидии, которым она поделилась со Скоттом, а тот, впоследствии, со стаей, был… довольно необычным: — Я считаю, что ногицуне вновь вселился в Стилински. — прошептала она, с глазами, полными ужаса.***
— На выход, Стилински. — по прошествии трех часов произнес Перриш, открывая заветную дверь камеры. — Тебя хочет видеть глава отдела — мистер Стилински. «Вот черт»…***
Осень радовала разноцветной листвой. Солнышко светило, птички щебетали, разумеется днем, а не вечером. Вечером уже было тихо, а все нормальные люди занимались хобби, в то время, как Стайлз разговаривал с отцом, сидя все еще в наручниках и все еще в полицейском участке. — Тебе не хватает внимания — я это понимаю, ты разочаровался в образовании, поступив совершенно не туда, куда планировал, — и это я тоже понимаю. Но, сын, пойми и ты меня, когда твоего ребенка застают на месте преступления агенты ФБР — это не лучшее, и совершенно не мечта любого родителя. Я уговорил их не давать делу ход, но, Стайлз, подобное поведение недопустимо! И это я говорю как твой отец. А как глава отдела… Я вынужден сказать тебе, что ты обязан написать заявление. Стайлз молча слушал, всё еще чувствуя на руках браслеты. Что оставляло большие шрамы: речи разочаровавшегося отца, или же наручники — хороший вопрос. Наверное, именно это прекрасный момент, чтоб закричать, сорвавшись на весь мир сразу. Закричать, чтоб тебя заметили. Заметили гребанный недосып и мешки под глазами, заметили, что ты и так ничерта не успеваешь, хоть лезешь из кожи вон. Закричать, чтоб заметили, что вместо того, чтоб ругать, нужно хвалить. Хотелось кричать: «Я поступил в ФБР! Осуществил свою мечту! Пошел по твоим стопам! Мне позволили участвовать в расследовании! Мне — первокурснику, поручили важное дело! Так отчего же и ты ругаешь меня?» Подобное проявление эмоций было бы нормой у студента-психолога, где одной из важных черт считалась эмпатия. Студент-полицейский должен же был быть серьезен и непоколебим. — Да, ты прав. — собрав волю в кулак, произнес Стайлз с каменным выражением лица. — Я провинился. Что следует писать? Дай, пожалуйста, образец заявления. Выдержка — одна из важнейших черт хорошего полицейского. Показать эмоции — дурной тон. Стайлз был готов принять ответственность. Был готов писать заявление. Взял предложенный ему белый лист и начал писать. Писать то, чего, по сути, не должен. Винить себя в том, в чем невиновен. Буквы складывались в слова, слова — в строки, строки — в текст. Подпись. Вычитка текста. Постановка знаков препинания. Стайлз мог написать подобную бумагу и без образца — в свое время он вызубрил тексты заявлений наизусть, а когда был маленьким, то складывал из таких листов самолетики, бросая их ввысь. Теперь же, напротив, писал, подглядывая в образец. Не оттого, что забыл, оттого, что хотелось. Хотелось видеть образец, хотелось писать, зная, что тем самым вносишь вклад в дело. Хотелось… Неожиданно произошло то, что совершенно не укладывалось в сознание Стилински. Забирая заявление отец, бегло осмотрев бумагу, порвал лист. — Что ты… — не успел Стайлз договорить, как отец его обнял. Вот так просто и по-человечески. Наверное, из-за того, что это было неожиданно и впервые за долгое время, Стайлз сглотнул ком в горле, из-за которого подростку было трудно дышать. Из соседней комнаты — подсобки, насколько было известно Стайлзу, вышли улыбающиеся сотрудники федерального бюро, в руках одного из которых была видеокамера. — Стажер Стилински прошел тест. — спокойно сказал оперуполномоченный, поднимая большой палец вверх. Сложно противостоять врагам, но еще сложнее противостоять друзьям. — Предлагаю в честь этого выпить чай и порассуждать всем вместе, сидя за круглым столом. Полиция и ФБР: расследование общего дела. Эй, Мечислав, чего застыл? — слышать подобное от криминалиста, обычно столь серьезного и редко позволяющего себе даже лишний раз улыбнуться — нонсенс! — Это все — проверка? — Стайлз был похож на человека, которого окатили холодной водой, тут же всучив огромное банное полотенце. — А ты считал, что такой бардак может быть без нашего ведома, стажер? Дело с костром реальное. Да и рука — тоже. Так что особо не расслабляйся.Мы, разумеется, сообщили обо всем полиции Бейкон-Хиллс, но надеемся на твоё и их умение держать рот на замке. Теперь уже оправданное. — А камера зачем? — спросил Стайлз, всё еще не до конца понимая. — Если ты про камеру тюремную, то это для проверки стрессоустойчивости, уже проходили эту тему на психологии? — подколол опер. — Если про видеокамеру, то она для отчетности. Всё это потом будет занесено в твое личное дело. И все-таки быть двойным студентом — интересно. Пускай опасно, пускай учеба выматывает в два раза сильнее, а отношения с однокурсниками могут быть самыми различными. Сейчас Стайлз был абсолютно счастлив, радуясь предстоящим делам и заботам.