***
Глухой стук о деревянную поверхность заставил Джонса недовольно взглянуть на того, кто так настырно пытался обратить на себя его внимание. На светлой парте красовалось большое красное яблоко, а слева от мальчика уже присела никто иная, как самая-назойливая-в-мире девчонка, цепляя его плечо своим, заставляя недобро скривиться в лице. Купер любопытно взглянула на него, склонив голову набок, не прекращая мило улыбаться. И все, что она бы не делала, Джагхед автоматически определял в своей голове, как «мило». Ее приторно-розовый мирок, в котором существовали только зефирные платья, дорогие куклы, разноцветные пеналы с яркими ручками и брелками-сердечками, был для него — параллельной вселенной, которая, если не манила, то отталкивала. Отталкивала всеми силами, лишь бы только не показать ему другую реальность, в которой ему и самому захотелось бы побывать. Мальчик со злостью отодвинул злосчастное яблоко подальше, силясь и вовсе не сбросить его на пол. Желудок скручивался в морской узел при виде аппетитного спелого фрукта, но лучше он умрет в свои тринадцать от язвы, чем его будут жалеть, как бездомного пса. — Твое место на первой парте. — совершенно недружелюбно скривив губы в дерзкую усмешку, он взглянул на нее холодным взглядом пронзительных изумрудных глаз, желая силой мысли отодвинуть от себя эту занозу. Бетти, будто и вовсе не замечая его отталкивающего тона, вернула яблоко на место, оставляя на листе тетради, наполовину исписанном формулами. Она вновь вернула взгляд на его лицо, привыкая к обыденной хмурости своего друга (только вот он почему-то так и не желал верить в их дружбу). — Твой папа приходил на родительское собрание? — поинтересовалась, затягивая туже идеальный высокий хвостик, который полагался каждой приличной девочке. Джаг удрученно выдохнул, грозно отворачиваясь к доске, натягивая серую шапку пониже. Отросшие темные кудри спадали на лоб, и теперь поход к парикмахеру уже казался не такой уж необходимостью. Не в ближайшие пять дней, пока рядом с левым глазом нарисовался фиолетовый синяк, благодаря «заботливой» ладони «художника»-отца. Мальчик наивно верил, что последствия одного из редких визитов ЭфПи на родительское собрание и рассказе преподавательницы истории о проваленном докладе на прошлой неделе, останутся незамеченными окружающими. И все было бы именно так, как ему хотелось, но Джонс, видимо, позабыл о том, что судьба никогда не преподнесет ему подобный подарок, а вездесущая, сующая свой нос во все подряд, переживательная девчонка Купер, не сможет оставить без внимания его ссадину, которая пусть была почти и не видна, но все же пугала своим темным синюшным оттенком. — Болит? — она легонько коснулась пальчиками черного завитка волос, сдвигая в сторону. Джаг с досадой закатил глаза, ощущая невесомые прикосновения к своей метке отцовского воспитания, дернувшись в сторону. Бетти и сама понимала, что подобные вещи не проходят бесследно, и пусть, каким бы стойким не был этот мальчуган, ему однозначно болело. Она ласково улыбнулась, придвигаясь к нему ближе, почти сползая со своего стула, дотягиваясь ручками до его туловища. Джагхед в ужасе нахмурился, желая подорваться с места, пока трясина под названием «целебные объятия Элизабет Купер» не затянула его в свой омут. Но было поздно. Девочка крепко прижалась к юношескому телу, устроив голову на плече, прикасаясь к приятной ткани клетчатой красной рубахи. Он раздосадованно взвыл, пытаясь скинуть с себя ее руки, лишь бы одноклассники вновь не начали тыкать в них пальцами, напевая дебильную песенку о тесте-женихе-и-невесте (как случилось в прошлый раз месяц назад, либо в один из позапрошлых уже хрен-знает-когда). — Отодвинься от меня! — он негодующе хмурился, в который раз не понимая, почему не может справиться с худощавой маленькой девчонкой. Но не смел еще крепче сжать ее предплечья в попытках отстраниться, зная, что такая хватка обязательно оставит синяки. И получать их было весьма неприятно. Мальчик имел достаточно времени, чтобы запомнить подобный урок. Элизабет лишь удовлетворенно хмыкнула, чувствуя то, что он в очередной раз сдался, обессиленно опустив плечи. Она подалась чуть ближе, смыкая пальцы сбоку, полностью заключая его в кольцо своих рук. — Прекрати сейчас же. — закатив глаза, он удрученно закивал головой, желая, чтобы эта «пытка» скорее закончилась. Джаг упрямо протестовал, опровергая ее теорию о том, что эти прикосновения могли бы ему как-то помочь. А Бетти продолжала проводить эксперименты, доказывая ему обратное. И она безоговорочно верила — теплые искренние объятия обязательно прогонят его боль, пусть он так настойчиво этому противился. Рано или поздно лед трескается. Пусть какой бы холодной не была зима.***
Тяжелая железная дверь раздевалки хлопнула за его спиной, и Джонс в который раз пытался, как можно скорее убраться из ненавистной школы куда-нибудь подальше. Кафе у Попа Тейта, заброшенный кинотеатр, либо холодный берег Свитвотер — казались лучше, чем это убогое место, именуемое Ривердэйл Хай. Парень натянул капюшон толстовки все ниже, заставляя вязанную шапку сползать к глазам, задевая кровоточащие ссадины. Он грешно надеялся, что не встретит кого-либо на своем пути и не получит очередной жалостливый или презрительный взгляд. Правая сторона ныла где-то в районе ребер, и парень с точностью подметил, что левый хук Чака Клейтона способен на многое. Например — сломать ему пару ребер. Но все же наивно убеждал себя, что это обычный ушиб. Иначе придется его костям срастаться с помощью «чудотворных объятий Элизабет Купер», так как денег у него на лечение, как собственно и на все остальное — не было. — Джагги, стой! — звонкий голос врезался в уши, заставляя удрученно выдохнуть. Накаркал, называется. Он ускорил шаг, насколько это было возможно, стараясь не обращать внимание на то, как кружилась его голова после нескольких пропущенный ударов от местных громил-футболистов. Если бы парень мог — он бы стопроцентно начал бежать, но его пошатнувшееся здоровье было определенно другого мнения. — Эй, ну стой же! — девушка все же догнала его, разворачивая за плечо. Высокий хвостик колыхался в стороны от бега, а голубые глаза взволнованно врезались в побои на его лице. — Ты тут… тетрадь забыл забрать. — медленно проговорила, осматривая представшую перед ней картину, неуверенно протягивая ему конспект. Джаг резко вырвал его из рук, поспешно запихивая в сумку, свисающую с плеча. Чувствовал себя максимально уязвимым рядом с идеальной Купер, которая была вылитым клише до-боли-правильной-девчонки. Таким, как она, следовало быть старостой класса; участвовать во всем, что было возможным в этой школе; быть редактором школьной газеты; танцевать с командой поддержки; и встречаться с качком-футболистом. Но уж никак не таскаться со школьным изгоем, выступающим в роли груши для битья Бульдогов. Послушная дочь, милая соседка, отличная подруга, черлидерша и просто настоящий ангелок. И он — выходец Саутсайда, сын Змеиного Короля, с недавних пор еще и почти бездомный. Они — абсолютные противоположности, которые априори не могли быть друзьями; не могли находиться на расстоянии ближе двух метров и хотя бы раз в жизни сказать друг другу «привет». Но судьба почему-то упрямо рушила установленные законы, опровергала столетние аксиомы, которые было невозможно изменить. И Джаг не знал, какой дьявол столкнул два параллельных мира в тот день, когда шестилетний мальчик разбил коленки. — Это вновь сделали они? — поинтересовалась, мягко касаясь его разбитой губы дрожащими пальчиками, замечая то, как он нахмурился пуще прежнего. И Бетти давно не удивлялась его холоду и отчужденности, его не желанию принимать помощь или хотя бы улыбнуться в ответ. Но досада и тоска съедали изнутри, наблюдая за тем, как этот безобидный парень страдал совершенно ни за что; а его прекрасное лицо в который раз украшалось синими кровоподтеками. — Очень больно? — голос дрогнул, наверное, впервые за те девять лет, которые они были знакомы. Купер придвинулась ближе, а Джонс уже знал, что последует дальше. Она боязливо обняла его, совсем невесомо, зная, что ему однозначно больно. И след от грязного ботинка на серой футболке в районе его живота только доказывал это. — Купер, хватит! Девушка сомкнула ручки за его спиной, прислоняясь щекой к его груди. Он был довольно высоким. А его сердце так гулко стучалось в грудной клетке, что его удары она могла прочувствовать буквально на себе. Джонс поджал губы, чувствуя металлический привкус на языке и ее обжигающее дыхание в районе своей ключицы. Он должен был уже давно привыкнуть к подобным «нападениям» с ее стороны, но каждое касание ее горячих ладоней к его холодной коже было, словно впервые. — Ты этого не заслуживаешь… — прошептала, утыкаясь носиком в его кофту, стараясь сдержать всхлип. Ее Принц рассыпался от боли, в которой утопала и она сама, желая помочь. Купер знала, что он считал себя одиночкой, который никогда не сможет принять то, что люди могут быть другими. Знала, как ее мать ненавидела Джонса и ругалась каждый раз, когда видела их вместе около школы, забирая ее домой на машине. Знала, как смеялись каждый раз местные Бульдоги, когда она снова и снова бежала к нему после очередной потасовки, затаскивая в свои объятия. Слышала то, как окружающие буквально кричали ей, что их дружба — это вещь совершенно не реальная. И где-то в глубине души понимала, что на месте другого человека думала бы точно так же. Но ничего… абсолютно ничего не могла с собой поделать, когда сердце сжималось только от одного взгляда Джагхеда в ее сторону. Они были редкие, очень часто холодные и отталкивающие. Но эти пронзительные зеленые глаза, словно отравленные острые стрелы, впивались в ее душу, оставляя за собой тягучий, ядовитый след. Что-то невероятно горячее и стопроцентно ядовитое растекалось по ее телу, забираясь в каждую клеточку, прописывая там его имя. И это «что-то» вероятно живет там уже давно. Еще с того летнего июльского дня, когда она, гуляя с друзьями около школы, увидела мальчика, сидевшего в абсолютном одиночестве, с разорванными спортивками и сбитыми коленями. Она верила в сказки тогда. И верит до сих пор. Она знает, что принцы не обязательно ездят на белых лошадях и живут в замках. Ее Принц обитает в трейлере на окраине Саутсайда и добирается в школу пешком. — Мне так жаль, Джагги. — поджав губы, прошептала, сжимая в кулачок плотную ткань его кофты. Парень дернулся, с досадой скривив лицо. Никогда в жизни он не позволит себе быть жалким. Быть аутсайдером. Оборванцем. Бродягой. Змеенышем. Но не быть слабаком. — Прекрати! — он все же оттолкнул ее от себя, наконец, набираясь смелости разорвать эту невидимую нить между ними, которую чувствовал даже он (но определенно не хотел в этом сознаваться). — Нет, Купер! — его взгляд был по обычаю озлобленным и настороженным, когда она в свою очередь так мягко и доверчиво на него смотрела. — Не стоит меня жалеть! — грозный и отчетливый тон, словно кипятком прошелся по ее венам, обжигая своим холодом. — Джагги, но я… Хотела, как лучше. Желала помочь. Надеялась быть полезной. — Не стоит, Бетти. — исподлобья взирая на нее, прошипел, сжимая кулаки в карманах толстовки. Меньше всего он ожидал, что до него будет какое-то дело такой девчонке, как она. И меньше всего ему хотелось, чтобы она его жалела. — Пора завязывать с этими глупостями! Мы уже не дети. И ты прекрасно знаешь, что это все абсолютная чушь. — его голос впивался иголками в трепетное ранимое сердечко, заставляя обильно кровоточить. — Хватит каждый раз липнуть ко мне! Я не Принц твоего романа. И никогда им не стану. — горячие слезы покатились по ее щекам, омывая нахмуренное разочарованное лицо. Парень поспешно ушел, не желая видеть то, что натворил сам. Прежде — еще никогда не доводил ее до слез. Пусть, каким бы грубым и не пытался быть. Но сказки кончились. Время вышло. Пришла пора взрослеть и смотреть на вещи, сняв розовые очки. Им никогда не будет по пути, и сейчас именно тот момент, когда их дороги должны были разойтись. Но почему тогда так больно от своих же слов? Почему та мысль, которую он вбивал себе каждый день на протяжении всех этих лет, теперь так сильно пугает? Почему так отчетливо чувствуется то, что лишился своей половины? Бетти прикрыла лицо ладошками, отчаянно заплакав. Сколько раз она чувствовала себя неимоверной тупицей рядом с ним, когда Джаг вновь и вновь пытался отшвырнуть ее подальше. Когда называл глупой. Когда грубил, нещадно отталкивая? Но она ведь так сильно хотела быть просто рядом… Просто обнимать, веря в то, что поможет справиться с болью. Просто дарить свое тепло, желая растопить ледник в его сердце. Оно ведь было необычайно добрым — Элизабет безоговорочно в это верила. Но, видимо, Джагхед был прав. Ей уже пятнадцать, и стоит заканчивать верить в сказки. Рано или поздно это должно было случиться. Словно розу, Бетти оставил ее Маленький Принц.***
Он сердито засовывал книжки в свой потрепанный портфель, уместив его на сидении отцовского мотоцикла, желая как можно скорее убраться с глаз многочисленной толпы, которая буквально пять минут назад наблюдала за противостоянием Бульдога-Клейтона и Змея-Джонса. Сбитые костяшки щипали не меньше, чем разбитая бровь, но Джаг уже давно перестал обращать внимание на физическую боль, отчаянно веря в то, что с ней всегда можно справиться. Но, если раньше в этом помогала неимоверно-бесящая-настырная девчонка, которая в сердце определенно занимала место неимоверно-милой-и-безумно-родной, то уже второй год подряд он пытался справиться с этим сам. Сколько бы времени не убежало, Джагхед не изменял своему убеждению, что все люди были откровенными дураками, веря в исполнения желаний; в значимость высшего образования; в то, что социальный статус был пропорционален интеллекту. И сам был таким же дураком, веря в то, что без Купер ему будет легче. А ни хрена! Ни хрена не легче быть одному, лишаясь единственного друга и поддержки. Если раньше парню казалось, что она лишь мешает своим присутствием, лишь усугубляет и без того паршивую жизнь, то сейчас он отчетливо понимал, что ему всего лишь к а з а л о с ь. И оказывается, Элизабет — была единственным человеком, о ком он вспоминал в реально хреновые моменты. Он узнал, что такое темнота, когда его жизнь лишилась ее света. И хоть как бы он не жалел, но Джаг не мог так поступать с ней. Не мог вновь сделать больно своим возвращением, после того, как собственноручно оттолкнул от себя. Так нещадно и безжалостно оттолкнул. Ему оставалось лишь просто смотреть на нее каждый день с дальней одинокой парты, рассматривая россыпь локонов, которые заканчивались у худощавых лопаток. И что могло такого произойти, чтобы всегда идеальная Бетти Купер, высокий хвостик к которой был приклеен, словно ярлык, изменила своим традициям? Джонс отчетливо знал, что не имеет права быть посвященным в события ее жизни. И наивно питал надежду, что дело не в рыжеволосом красавце Арчи, который отныне сидел с ней за одной партой. И в особо тяжелые дни, все, что он мог — это всего лишь вспоминать то, как эта задорная, никогда не унывающая девчонка ерзала на стуле слева от него, то и дело задевая его коленом либо плечом, виновато улыбаясь. И на большой перемене больше никто не заботился о том, не останется ли парень голодным, то и дело притаскивая ему из дома сендвич, либо красное яблоко. И это были единственные воспоминания, которые в груди отдавались теплом. Не далекое детство, которое запомнилось лишь пьянками отца и паршивыми на вкус макаронами быстрого приготовления; не менее дерьмовая юность, в которой оплеухи ЭфПи по средам менялись пинками футбольной команды по пятницам; не чертов выпускной класс, который еще с самого начала учебного года, встретил его вчерашним арестом отца. Ничего из этого никогда не родит в нем каких-либо чувств, кроме отвращения. И лишь то красное яблоко, те голубые глазки и высокие хвостики пшеничных волос — прорастали в груди чем-то прекрасным. Лишь «объятия, способные унять боль» заставляли его желать вернуться в прошлое. Когда он еще мог их чувствовать. — Джагги… — мягкий голосок коснулся его слуха, от чего парень дернулся, медленно разворачиваясь лицом к подошедшей. Не желая пугать шипящей змеей на спине, вросшей в черную грубую кожу. Ее ласковый взгляд встретился с его изумрудным омутом, вновь начиная отчаянно тонуть. Сколько бы Бетти не пыталась заставить думать себя, что больше никогда и ни за что не заговорит с этим парнем, сейчас все ее уговоры и мысленные ограничения стерлись в одно мгновение. Когда аромат машинного масла и хвойного геля для душа врезался в нос. Когда глаза сами наткнулись на съехавшую в сторону серую шапочку, а сердце заныло от одного лишь вида разбитой брови. Когда его виноватый взгляд скользил по ее лицу, осматривая так, словно видел впервые, после долгой разлуки. Купер с усилием смогла себя остановить, поспешно пряча руки в карманы джинсовки, лишь бы только вновь не поддаться импульсу, желая его обнять. С досадой поджала губы, пытаясь вспомнить то, какой он на самом деле теплый. Хотя и пытался казаться заколдованным холодом Каем. — Мне жаль, что твой отец попал в тюрьму. — кусая щеки изнутри, ожидала очередное нападение с его стороны за чертову жалость. Но ничего не могла с собой поделать, весь вчерашний и сегодняшний день желая утешить хотя бы словами. — Он заслужил. — на удивление спокойно, без какой-либо агрессии, либо злости. Парень сам себя не узнавал, но не мог и не желал вновь ей грубить. Джаг знал то, каким дураком был, но искренно верил, что сможет поумнеть. Когда Бетс стояла прямо перед ним, такая хрупкая, невинная и маленькая, какой несомненно была все эти годы — его сердце неумолимо таяло, словно ледник в раскаленной до предела лаве. Джонс всегда считал, что был выше тех, кто так свято верил в дружбу, в привязанность, в какие-то теплые чувства, именуемые любовью, но сейчас его подсознание так громко смеялось над ним, показывая то, каким же глупым он был на самом деле. И ему хотелось винить во всем Элизабет, что это лишь ее проступок; что он всего лишь не смог устоять перед ее обаянием и очаровательнейшей улыбкой; что просто сдался под напором ее чар. Но не мог. Он был благодарен ей за то, что учила его чувствовать; учила забывать плохое; всегда отчаянно забирала его боль. И только сейчас… спустя два года, как парень потерял ее, на самом деле понял — он утонул в ней и неосознанно потерял себя. Еще с самого первого дня. С самого первого теплого прикосновения. — Тебе стоит обработать ссадину… — замялась, осматривая разбитую кровоточащую бровь, видневшуюся из-под отросших черных кудрей. — Найти подорожник? — неловко улыбнулся, вспоминая ее первые слова, адресованные ему. Сердце девушки екнуло, неумолимо сжимаясь, заставляя все тело задрожать. Ну почему так сложно держать себя в руках рядом с ним? Почему она готова упасть к его ногам, умоляя остаться и больше никогда так не делать. Не бросать ее. — Лучше все-таки воспользоваться перекисью. — кусая нижнюю губу, как-то нервно повела плечами, чувствуя себя снова невероятно глупой рядом с ним. На кой черт ему сдалась ее забота? Девушка развернулась, желая поскорее скрыться, покраснев буквально с головы до пяток от неловко повисшего молчания и напряженной атмосферы, которая витала вокруг них. Сколько же слез она выплакала в подушку из-за этого Джонса… и была уверена — это еще не предел. — Бетс, постой. — она застыла в изумлении, дернувшись, словно от удара током, услышав его голос. Услышав не очередное «Купер», «липучка» или «доставала». Девушка неуверенно повернулась к нему лицом, осторожно поднимая взгляд, встречаясь с его пронзительными глазами. Он чувствовал себя виноватым. Он желал извиниться. И желал попросить ее остаться. Но язык упрямо не хотел поворачиваться ради таких непривычных слов. — Что? Элизабет напряженно сжимала пальцами шлейку своего голубенького рюкзака, совершенно не зная, чего ей стоит ожидать. Он был настоящей загадкой. Как в шесть лет, так и в семнадцать. — Обними меня... Пожалуйста. — сдался, роняя тяжелый камень с плеч. Тело молило вновь почувствовать ее тепло, буквально тянулось к ее рукам, желая снова прикоснуться к ее бархатистой коже. Неуверенная улыбка засияла на ее лице с каждым мгновением растягиваясь все шире, превращаясь в искреннюю и лучезарную. Девушка незамедлительно прильнула к нему, утыкаясь носом в загорелую шею, опаляя своим дыханием. Ее ручки крепко сжимали его торс, создавая за спиной прочный замок точно так же, как раньше. Но теперь он не кривился, желая выбраться из ее цепких оков. Не вертелся, вновь говоря что-то обидное. Не хмурился, тщетно пытаясь оттолкнуть от себя. Теплые ладони накрыли ее подрагивающую спину, крепко прижимая к себе настолько близко, насколько это было возможно. Бетти знала — он безусловно теплее всех остальных. — Мне так не хватало твоих объятий. — прошептал, зарываясь носом в светлые локоны, прикрыв глаза. Его стены рушились, падали обломками разбитой штукатурки, вздымая клубы пыли. Ржавые замки распадались, утаскивая с собой сдерживающие цепи. И то, что он так глубоко и неистово прятал в себе — наконец вырвалось наружу. Плотина была пробита, и та волна, которая так долго сдерживалась взаперти, сейчас готова к чертям утопить его. Это гораздо сильнее, чем он ожидал. — Прости меня. — падал. Падал в ее омут, чувствуя то, как быстро затягивает эта трясина. И теперь Джаг не собирался ей противостоять, опираясь изо всех сил. — Я такой дурак, Бетти! — признавался. Не желая таить то, что так долго кипело, признавался во всей своей глупости. Сдавался в плен, именовал себя настоящим глупцом, наконец убеждался во всей ее правде. — Ты так сильно нужна мне. — крепко стискивая в своих объятиях, горячими губами касался ее виска, виновато целуя. Он будет просить прощения всю свою жизнь. Он верит, что прикосновения способны лишить боли. Элизабет неистово улыбалась, силясь не заплакать от внезапно нахлынувшего счастья, чувствуя, что вот-вот и взорвется от переполняющих чувств. Его рука нашла ее теплую ладонь, переплетая пальцы крепким замком — и ее дыхание окончательно исчезло. Какой же он теплый. Бетти засмеялась от радости, уткнувшись носом в его шею, вдыхая любимый запах. Мелкие влажные поцелуи остались следами ее губ, заставляя цветы распускаться в его груди все гуще. И это несомненно были розы. — Я знала, что ты именно мой Принц. — наивный шепот утонул в их близости, и Джаг наконец-то почувствовал. Он вновь обрел свою половину. Мягкий первый поцелуй связывал их невидимыми, давно оборванными нитями, крепче сплетая между собой. Он сжимал ее в своих руках, неистово целуя, наслаждаясь сладким ароматом карамели, подмечая, что ее губы на вкус, словно ванильное мороженое. Бетс не менее требовательно отвечала, улыбаясь сквозь поцелуй, зарываясь пальчиками в темные кудри. И они, оказывается, невероятно мягкие. А родинки на его щеках вблизи все такие же красивые. Джагхед верил, что темнота существовала только благодаря свету, который был способен ее рассеять. Элизабет была убеждена, что даже вечные льды способны растаять. Джаг все так же не доверял сказкам (которые никогда и не читал), доброму дедушке Санта Клаусу (так и не пришедшему под Рождество) и щедрой Зубной Фее (роль которой паршиво играл отец). Зато Бетти точно знала, что принцы существовали. И своего она уже давно нашла.У каждого Маленького Принца обязательно должна быть своя Роза.