Чужие традиции

      Путь из Ирака в Швейцарию занимает неприлично много времени, и это-то с современным развитием транспортных технологий!       Мойра ненавидит тратить время впустую, но две ночи и три дня, которые выпадают из жизни каждый год с вечера тридцать первого октября и до рассвета второго ноября — это даже не дань традициям. Это что-то совершенно иное. Принципиально важное. В Оазисе давно привыкли к эксцентричным выходкам своего министра генетики, и эти короткие ежегодные отлучки никого не удивляют.       Когда наступают сумерки Дня Всех Святых (в Ираке, разумеется, никто его не празднует), Мойра надевает строгий черный костюм, перекидывает через руку шерстяное пальто и берет загодя заготовленный пакет. Поднимается на борт самолета. И до самого прилёта в Швейцарию молча глядит в иллюминатор, на проплывающие внизу облака, стёганку полей и флуоресцентное свечение мегаполисов. Ей бы спать в этот момент: слишком много сил потрачено перед этим, и впереди — бессонная ночь, но Мойра давно не спит в самолетах, еще с Риальто.       Так что поздним вечером первого ноября, когда она заходит на небольшое кладбище в пригороде Цюриха, её немного знобит. То ли от холода, то ли от усталости.       Она бредет среди могил, борясь с желанием закурить. Она знает, что увидит.       Могила Джека вечно ухожена и завалена цветами разной степени свежести. Здесь почти всегда можно найти горящую лампадку и трогательные детские каракули на выцветающих листочках. А могила Габриэля, которая совсем рядом, зарастает сорной травой.       В первую очередь Мойра выдирает вездесущие сорняки. Подсыхающая трава впивается в чувствительные ладони, ранит до крови, и Мойра закусывает губы, выкорчёвывая особо упорные растения. Собирает в охапку побежденные сорняки и уносит к мусорным бакам; возвращается, приминает землю вокруг плиты, придавая могиле пристойный вид. А потом достаёт из пакета то, что так долго дожидалось своего часа.       Лепестки ярко-оранжевых бархатцев едва ли не светятся в полумраке, ровными рядами ложась вокруг холодного гранита. Огоньки в красных пузатых лампадках весело треплют язычками на стылом ветру. Фотография в черной рамке. Россыпь маленьких сахарных черепов. Бутылка текилы. И даже «хлеб мертвых». Мойра сильно сомневается, что испекла его правильно, но есть ли смысл настолько следовать чужим традициям?       Когда все приготовления закончены, Мойра садится прямо на холодную землю, по-турецки скрестив ноги, и достает из кармана пальто серебристую фляжку с ирландским виски, любуясь результатами своих трудов.       Раз в год могила Габриэля выглядит куда лучше и ярче могилы Джека. Мойра криво улыбается. Плакать не в её привычках и совсем не в духе сегодняшнего праздника.       — Я скучаю, Габриэль, — бормочет Мойра и делает большой глоток алкоголя. Виски пятнадцатилетней выдержки приятно обволакивает горло, остается привкусом жаренного кофе и карамели на губах, проскальзывает в желудок и взрывается там горячим жаром.       Наверное, со стороны она выглядит глупо. Серьезный ученый, генетик, министр… Сидит на кладбище у могилы давно погибшего человека и пытается поверить, что сегодня-то его душа явится к алтарю. Блестяще…       А в лабораториях ее ждут новые научные изыскания. Есть ли смысл тратить время на никому ненужные поездки? Мойра вздрагивает от порыва ледяного ветра и снова прикладывается к фляжке. Есть, конечно же, есть. Эти поездки нужны ей. Как будто этот ежегодный ритуал делает её чуточку ближе к мертвецу, с которым она не успела договорить. Которого она, черт подери, любила! И даже не так, как любит учёный удачный результат своих трудов. Габриэль нравился ей, как человек. Да и как мужчина — тоже. При его жизни она об этом совсем не задумывалась: было некогда. Казалось, что Рейес всегда будет рядом, и не было ничего более вечного и надежного, чем Overwatch. Она ошиблась. Они все ошибались.       Мойра смотрит на фотографию, стоящую на могильной плите. Она не уверена, что можно ставить такие фото, но других у неё нет. Здесь они все — Джесси, Гэндзи, она сама и, конечно же, Габриэль.       Если подумать, без Рейеса они все мертвецы. Никому не нужные пустые оболочки. Кого она обманывает? Финансирование выделяет не Оазис. Никто в здравом уме не станет спонсировать неэтичные научные эксперименты. За её благополучием стоит Коготь. Организация, из-за которой все и началось.       Мойра смаргивает соленую влагу с ресниц, исподволь удивляясь её наличию. Она не хотела плакать. Вокруг стремительно холодает, и Мойра торопливо стирает ладонью непрошеные слезы, поднимается на ноги и прячет фляжку в карман, обнимая себя за плечи. Уходить не хочется.       Кладбище вокруг тонет во мраке, а свечи на могиле Габриэля — единственный источник света, если не считать тонкого серпа луны, висящего прямо над головой. Ветер гудит среди надгробий, набирая силу. Мойра с сожалением смотрит на то, как разлетаются легкие лепестки бархатцев. И натыкается взглядом на фигуру, стоящую над могилой Джека. Странно, что она не услышала шагов.       Пришелец стоит за кругом света, по ту сторону могильной плиты, но, кажется, смотрит на Мойру. По крайней мере, она всей кожей ощущает его взгляд.       — Что смотришь, как на приведение? — голос звучит так, словно его обладатель уже умер, но упорно продолжает разговаривать. Она без труда узнает интонацию. Наверное, потому, что слишком часто прокручивает в голове всё, что может вспомнить.       Мойра не верит в приведений. Даже в День Мертвых. Даже зажигая свечки на могиле и посыпая всё вокруг оранжевыми лепестками.       — А ведь все поверили, что ты умер, — устало бормочет Мойра, одновременно с Рейесом делая шаг вперед. Габриэль перешагивает через могилу Джека и встает практически вплотную. Его лицо скрыто под маской, но ей и не нужно видеть, чтобы знать.       — Вернулся с того света, — пожимает плечами Габриэль.       — И как самочувствие? — вопрос глупый, но Мойра не знает, что ещё можно спросить. Кажется, в таких ситуациях нормальные люди визжат от восторга, рыдают, смеются или падают в обморок. Она давно не причисляет себя к нормальным.       — Как у мертвеца, — отвечает он и хрипло смеется.       Мойра криво улыбается.       — Очень трогательно, — Рейес кивает на собственную могилу. — Для человека, который верит только в науку.       Мойра неопределенно поводит плечами. Свечи почти догорели, а вокруг становится просто невыносимо холодно.       — Расскажешь, что произошло на самом деле? — спрашивает Мойра, отворачиваясь от могил.       — Расскажу, — кивает Габриэль.       С кладбища они уходят, не оглядываясь.       А утром второго ноября Мойра вступает в Коготь.