Особый пациент

341 год Круга Ветра Нет ничего опаснее, чем связывать свою участь с участью женщины за то только, что она ... Женские вопли за окном отвлекли герцога от любимого занятия – острый кончик пера замер, не достигнув бумаги. Жирная чернильная капля созрела на острие почти мгновенно и сорвалась, поглотив залихватско-изящный завиток заглавной буквы. Хуан со вздохом бросил испорченный лист в камин и пошел к окну. С ранних лет он питал странную ничем не объяснимую любовь к чистописанию. Конечно, за «неблагородное» увлечение медициной наследника древней фамилии укоряли чаще, чем за «дамское» увлечение чернильными завитушками, но Хуан с юных лет привык отстаивать даже самые мелкие свои «странности», и вопреки насмешкам отца и братьев достиг успехов не только в передовом лекарском деле, но и в старомодной морискийской каллиграфии. И до сих про продолжал совершенствовать этот навык. Мог даже прервать все свои занятия посреди дня, чтобы уединиться в кабинете, взять из медного стакана настоящее гусиной перо, очиненное по всем правилам прадедушек, и вдумчиво, никуда не торопясь записать пару десятков строк. Порой, это были совершенно бессмысленные строки – удовольствие герцог находил не в том, чтобы философствовать, а в чем-то более простом, даже низменном. Испещрять шершавую поверхность бумаги тонкими плавными линиями, слушая мерный скрип пера, ощущая тонкий твердый стержень в пальцах и шелковистое трение оперения о кожу. Названия этому удовольствию он не придумал, а «графомания» подходила едва ли. Странность? Блажь? Герцогу было все равно, он просто любил свои увлечения, и, встав из-за громоздкого стола, более похожего на резной алтарь, чем на утварь, был полон решимости вернуться к нему тотчас, как удовлетворит свое любопытство. Отчего же во дворе так заливисто и нагло переругиваются слуги? Причину скандала он увидел раньше, чем скандалисток, хотя мог бы и не глядя догадаться, что дело снова в его распрекрасном управляющем — Красавчике Рокэ. «Красавчиком» этого парня прозвали отнюдь не в шутку, хотя кличка «сорок четыре несчастья» отразила бы суть дела яснее. Провидение одарило Красавчика столь эффектной внешностью, что женщины буквально сходили с ума, завидев его. Винить их было сложно. Не часто встретишь в Талиге синеглазого белокожего полумориска — зрелище редкое, приятное глазу. К тому же Рокэ не обделен умом и напрочь лишен совести. Дамы такое любят, и даже частенько дерутся за право оказаться в объятиях подобного соблазнительного чудовища. Их право. Вот только, пожалуйста, квальдето цера, пусть делают это не в доме Суавеса! Стоило герцогу показаться в окне, как смутьянки, порядком пощипавшие друг другу косы, расцепились и убежали. Публика, от большого ума любовавшаяся дракой горничных, тоже испарилась. И только управляющий, мгновение назад заливисто хохотавший над своими подружками, бесстрашно поймал взгляд герцога, чтобы через несколько минут уже стоять на пороге его кабинета. И весьма нахально блестеть глазами. — Рокэ, у меня нет слов. Вы... — Хуан начал было выговаривать молодому человеку, но тот продолжал улыбаться и смотреть на хозяина тем особым взглядом, который... — Вы снова за старое. Неловкое окончание фразы повисло в воздухе. Хуан отвернулся, избегая смотреть в столь нахальные и притягательные синие глаза, но это не помогло. Создатель, что за глупость! Как могло случиться, что он... Что он... Влюбился в этого мальчишку. — Уходите, — пробормотал Хуан, отворяя дверь. Красивая сильная рука легла поверх его собственной, отцепила от дверной ручки. Каждый раз, когда Хуану хватало сил одуматься, сделать шаг к разрыву этой глупой связи, Рокэ в буквальном смысле хватал его за рукав и тянул обратно, в омут. — Прогоняете? С чего вдруг? Разлюбили? Вкрадчивый шепот обжег щеку, потом губы. Хуан стоял, закрыв глаза, и позволял молодому управляющему — ах, какая ирония, — управлять собою. И тот не терял времени даром. Правду говорят — бойтесь морисков, дары приносящих. А полуморисков — особенно... Три тусклые лампочки едва освещали извилистый коридор, уходящий куда-то вдаль. «В Закат, наверное» — мрачно подумал Хуан, переступая грязный порог. Адвокат Гальего следовал по пятам, продолжая охать и ахать, что дору Суавесу совершенно ни к чему тратить свое время на грязных бродяг. — Позвольте мне самому решать, на кого тратить свое время. — Тихо, но доходчиво ответил Хуан. И, остановившись, посмотрел Гальего в глаза. — Позволяете, рэй Гальего? Он не любил пускать в ход все эти аристократические штучки, но некоторых людей полезно ставить на место. Гальего холодный душ очевидным образом пошел во вред. Рэй адвокат теперь вышагивал впереди Хуана, угодливо распихивая всех, кто попадался им на пути, а народу в клинике для городской бедноты, конечно же, было предостаточно. — Что у вас там? — спросил герцог, указывая взглядом на обшарпанную дверь с тяжелым амбарным замком. — Это запасной вход в изолятор, дор. Для особых... эээ... пациентов, — промямлил начальник этого убогого заведения. Называть пациентов пациентами ему явно было в новинку. Наверное, предпочитал именовать людей «человеко-единицами», как иногда пишут в полицейских рапортах. Да и чего ожидать от такого серенького человечка с сереньким лицом и суетливыми ручонками. Хуан лишь с третьего раза запомнил его имя, а вот взгляд начальника клиники видел потом в кошмарах — равнодушие было в них. Равнодушие, которое следует приравнивать к преступлению. — И в чем же «особенность» пациентов за этой дверью? — Преступники, дор. Опасные для общества обормоты. — Разве преступникам не место в тюрьме? — удивился Хуан. — Вы законно содержите из тут? — Еще как законно, дор, — закивал человечек. — У этих... пациентов вина под сомнением — если до суда дотягивают, их перевозят в тюрьму. Или отпускают. — Отпускают на погост, удобно, — пробормотал Хуан, решительно направляясь к двери. — Отворяйте. Отворяйте, отворяйте! Я же не стану вкладывать средства в то, чего не видел собственными глазами. Бормоча что-то вроде «воля ваша, но, право, не стоит», человечек завозился с ключами и, толкнув дверь, посторонился. На присутствующих обрушилась тошнотворная волна запахов. Пот, испражнения, хлорка и спиртовая настойка понсоньи — таковы были доминантные ноты, но, наверняка, принюхавшись, Хуан различил бы еще дюжину. — Там живые люди? — не дожидаясь ответа, Хуан приложил к лицу платок и решительно переступил порог, оказавшись в довольно просторном и светлом помещении. Окна заперты и забраны решетками — первое, на что герцог обратил внимание. Хотел подойти к одному, чтобы отпереть ставень, но споткнулся о... — А вот и особый пациент, — констатировал Хуан, чувствуя, как всё его существо затапливает ярость. Неконструктивное чувство, которому он, конечно, не даст прямого выхода. Или даст, но потом. Сперва надо понять, чем он может помочь этим несчастным прямо сейчас, в данную минуту. Пол комнаты, провонявшей Чужой знает чем, был усеян матрасами — грязными оборванными подстилками, на которых ютились... Называть «людьми» этих созданий язык не поворачивался. Живые трупы, вот что видел перед собой Хуан. А может быть, кто-то из них уже мертв — обежав помещение взглядом, герцог заметил в углу табурет и винтовку, видимо, место часового, которому полагается следить за порядком. Но его нет, а в таких закатных условиях каждая минута может стать последней, карьярра! И ведь даже родственников сюда не пускают, может быть за кем-то из этих бедолаг могли бы ухаживать лучше... — Гальего, пулей летите ко мне домой, отдайте это управляющему. — Хуан нацарапал карандашом в блокноте пару строк с перечислением людей и вещей, которые были необходимы, и отдал записку. — Сами можете не возвращаться, мы оба видели достаточно. Адвокат коротко кивнул и, не скрывая радости, удалился. — Вы тоже можете идти. Серенький человечек вздрогнул, словно не поверил, что обращаются к нему. — Дор, простите, но мы должны покинуть это место, так сказать, сообща — гостям клиники нельзя тут находиться, тем более без охраны. Слово «нельзя» всегда отзывалось в душе Хуана чем-то неприятным и дразнящим, но в данном случае всё было намного хуже. И собеседник это понял по тяжелому взгляду, которым герцог наградил его. — Вашей фантазии не позавидуешь, раз вы способны разглядеть угрозу в людях, в которых едва теплится жизнь. На вашем месте я бы обратил внимание на тот факт, что скоро это заведение перейдет под покровительство моего благотворительного фонда. Вот где действительно кроется опасность — для тех, кто плохо справляется со своими прямыми обязанностями. — Но я... — человечек лепетал, но лепетал возмущенно. — Но я справляюсь с... с обязанностями. Вы знаете наше положение, дор, денежных средств не взять из воздуха, а графиня более не в состоянии... — О плачевном состоянии графини я осведомлен получше вашего, — отрезал Хуан. И взглядом указал на дверь. — Идите уже. Серую фигурку как ветром сдуло. Хуан мысленно посмеялся, и тут кто-то начал вторить ему — негромким весьма приятным баритоном. — Хохвенде такого пинка поди с рождения не получал, — веселился голос. — С того самого мига, как повитуха его башкой об пол уронила. Хорошо ты его, дор, приложил. Хуан поискал глазами, кто бы это мог быть, и увидел, что одеяло возле стены слегка шевелится. Аккуратно ступая между матрасами, герцог приблизился к источнику звука, присел на корточки и двумя пальцами потянул застиранную тряпку на себя. И первое что увидел — глаза. Ясные, большие, с радужками ярко синего цвета. — Привет, — незнакомец растянул губы в подобии улыбки. Пришлось срочно взять себя в руки, чтобы не отвернуться. Человек с ясными синими глазами и веселым, как весенний ветер, голосом выглядел отвратительно. Потемневшие десны, потрескавшаяся кровоточащая кожа губ, гематомы на лице и на шее... Дальше Хуан не имел возможности рассмотреть, хотя желание такое и возникло. До безобразия худое тело было скрыто одеялом, но голос и взгляд — слишком бодрые для умирающего, — вселяли некоторую надежду. — Вам дают какие-нибудь медикаменты? — почему-то с языка сорвался самый нелепый вопрос из возможных. Незнакомец прикрыл глаза, губы иронично скривились. Значит, не дают. Ызарги... — Но это же отлично, — улыбнулся Хуан. — Значит, не всё потеряно. Вы удивитесь, но в наше время так много врачебных ошибок и неправильных диагнозов, что отсутствие лечения, зачастую, спасает людям жизнь... — Твоими бы устами, дор, да мед пить, — помолчав, ответил незнакомец. Бойкие нотки из голоса ушли, остались усталость и разочарование. — Кто вы такой? Я сейчас позову охрану! Хуан поднял глаза. На него в упор смотрела молоденькая сестра милосердия. Взгляд суровый, недоверчивый, нос в веснушках, худенькие ручки воинственно скрещены на груди. Какая прелесть. Ответить сердитой сестричке он не успел. — Айрис, детка, не ругайся, это ко мне, — послышалось из-за спины. Тут в противоположном углу комнаты кто-то завозился и начал надрывно кашлять, запахло мочей. Сестричка по имени Айрис развернулась и поспешила туда. А Хуан вернулся к своему синеглазому весельчаку. Поразительно, как хорошо этот человек владеет интонациями. Мгновение назад говорил, как тяжело больной, а увидев симпатичную мордашку защебетал соловьем. «Айрис, детка, не ругайся, это ко мне» — надо было слышать, каким повелительно-небрежным и в тоже время ироничным тоном было это сказано. — Признавайтесь, вы актер? — спросил Хуан, аккуратно стягивая с мужчины одеяло. — А похож? — удивленно повел бровью тот. — Просто предположение, не обижайтесь... Отсутствие на худом теле исподнего сюрпризом не стало, впрочем, как и наличие гноящихся ран. Некоторые были залатаны кое-как, а те, что помельче, заботливые врачи не тронули. Бытовало лет семьдесят назад такое убеждение, что на людях из низов любые не смертельные ранения затягиваются сами собой, и обрабатывать их даже вредно — зачем мешать естественным процессам заживления? Видимо, не до всех еще дошли сведения о ложности этой теории... — Говорите мне, когда больно, — предупредил Хуан и начал осторожный осмотр. Надавливая то тут, то там, он постепенно приходил к выводу, что парень не так плох, как показалось в начале. — Что со спиной? — Плохо у него со спиной, — уже знакомый девичий голосок раздался над самым ухом. — Я не знаю, как это вы, врачи, называете, но у него там что-то торчит, гниет и не гнется... Хуан почувствовал, как предательский румянец заливает щеки. Надо же, его приняли за врача. — И перевернуть не могу, страшно, — продолжала рассказывать сестричка. — Спрашивается, как он до суда доберется, если не лечить? А лечить не будут, пока не докажут, что не виновен! Хотя, — востроносенькое лицо пошло пятнами. — Эти ызарги свое мнение уже составили! А Рокэ не виноват ни в чем, если бы они только знали... — Айрис, не звени, а? — тот, кого по всей видимости, звали Рокэ, был явно не в восторге от того, что ему сочувствуют столь громко и эмоционально. — Сам помолчи! — парировала Айрис. — Видишь, хороший человек к тебе пришел, может, он знает как помочь. За что тебе в этой яме гнить, ты же сам говорил, что не за что! Что она сама всё подстроила, она и братья её! Девушка вскочила и, плача, выбежала из комнаты. В наступившей тишине Хуан почувствовал себя почти уютно, о чем не преминул сказать. — Женщины, — облегченно выдохнул он. — Бабы, — охотно поддержал его Рокэ. Они посмотрели друг на друга и... Это было начало истории. Герцог поднес ко рту тлеющую сигарету. Красавчик ловко выхватил её, затянулся и, приникнув губами к губам Хуана, выпустил в них струйку прохладного дыма. Потом они целовались, долго и упоенно. За окном догорал закат, проникая в спальню сквозь неплотно прикрытые портьеры — простыни были расчерчены неровными алыми линиями, и это зрелище напоминало Хуану о том, как он впервые увидел своего молодого любовника. Тот был в жалком состоянии. Израненный, оклеветанный, почти умирающий... И всё из-за женщины. — Нет ничего опаснее, чем связывать свою участь с участью женщины за то только, что она прекрасна и молода, — пробормотал Хуан, зажигая новую сигарету. Рокэ приподнял встрепанную голову с подушки и подпер щеку кулаком. — О чем это ты? — О жизни, — усмехнулся Хуан. — По большей части о своей собственной, хоть ты... — герцог протянул руку и любовно погладил Рокэ по изящной спинке носа. — И не женщина вовсе. — А я люблю баб, — без обиняков ответил любовник. И ужом скользнул между расслабленных бедер герцога. — Есть в них что-то такое, что дух захватывает! С этими словами молодой наглец взялся за член Хуана. Устроившись так, чтобы тому было хорошо видно каждое движение, сдвинул кожу с головки и начал вылизывать набухающую плоть. При этом взгляд держал только на лице, прекрасно зная, что хозяин не любит его слишком прямые взгляды. Было в этом Красавчике что-то от демона. Необъяснимая опасная притягательность. И в тоже время — хрупкость. Неспособность выжить в одиночку. Слишком уродлив кэртианский мир для таких красивых созданий, как этот Рокэ... — Ну хватит, — мягко приказал Хуан и, протянув руку, наклонил голову Рокэ так, чтобы не видеть его лица. Умелые губы ласкали пах. Хуан негромко одобрительно стонал, а взгляд блуждал по спине любовника. Исполосованная шрамами кожа напоминала пергамент, вобравший в себя чью-то злость, обиду. Послание, вырезанное алым по белому — «Не связывай свою участь с участью кого бы то ни было просто потому что он молод и прекрасен...»