***
Чонгук не пытался обвинить всех вокруг, но ему действительно не хватало того самого внимания. Постоянный забитый график родителей сказывался на поведении Чона, а после, — он совсем выбился из колеи, не ощущая надзора за собой. Возможно, Чон вдохнул тогда свободы и почувствовал, что если распахнуть свои крылья, то можно взлететь в небо. Казалось, что никаких преград не существует, словно за теми хмурыми облаками скрывается по-настоящему взрослая жизнь. Только улица встретила его прохладой. Первую сигарету Чонгук выкурил в шестнадцать. На тот момент ему хотелось выделиться среди сверстников, но то, что он поступал неправильно, его волновало меньше всего. Чонгук не выпендривался, он гонялся за чем-то новым, за тем, что он еще не вкусил в свои года. Любопытство било через край. Тогда же он принял решение перекраситься в иссиня-черный: натуральный цвет волос выглядел тусклым. Естественно, родители не были рады такой новости. Ведь у тех были свои стандарты, которые Чонгук не понимал. Он желал сломать стереотипы и пойти против системы: юношеский максимализм в нем бил ключом. Но кто он такой, чтобы нарушать порядки? У него не было тактики, за ним бы никто не пошел. Один в поле не воин, так? Поводок, что был привязан к ошейнику Чона, покрывался коррозией, а хватка медленно давала слабину. Ссоры в семье стали чем-то обыденным: родители теряли контроль над сыном. Чонгука не пугали угрозы или рукоприкладство — он не шел на попятную. И снова не обвинял родителей. Сценарий к этой драме Чон написал сам. Через два года после усердной войны и окончания школы Чона сплавили в другой город, где в дальнейшем он поступил в колледж. Он думал, что родители смиловались над ним, давая однокомнатную квартиру лично в руки. Но вскоре понял, что должен сам вносить плату за проживание. Возможно, это была некая месть, на которую Чонгук лишь ухмыльнулся. У Чонгука не было опыта работы, он не имел с этим дело, да и куда обращаться тоже не знал. В итоге решил разобраться с этим позже, когда копейка ударит по носу. В колледже у Чонгука объявилась пара знакомых, чтобы совсем не сойти с ума от одиночества и немного развеять скуку. Друзей он не искал, а те — напротив. И тут Чону показалось, что это лотерейный билет: он создал рыночные отношения себе во благо. Чонгук не был авторитетом. Его считали потерянным, когда-то слишком загадочным. А ведь он просто не любил разглагольствовать по пустякам. А если и заводил разговор, то только по делу. Он предпочитал молчать. Ведь знал, что если диалог уйдет в другое русло, то он не остановится. Чонгука иногда пугал свой характер. Хотелось выплеснуть всю свою энергию на кого-то, и не самым лучшим способом; вывернуть то, что накопилось за все года терзаний в прошлом. И главное, чтобы его поняли, и, по возможности, приняли. Но то были лишь мечты. Чонгук выставлял себя реалистом. Чонгуку не было сложно спросить про подработку у знакомых из группы, чтобы хоть как-то прижиться и устроиться в этом мегаполисе. Перекинувшись с парнями за очередной сигаретой после обеда, ему удосужилось достать координаты какой-то богом забытой шиномонтажки, которая доживала свой век, но тем не менее имела своих клиентов. Чонгук не надеялся на хорошую заработную плату. Ему было достаточно того, чтобы погасить жилплощадь и иногда подсобить себе на какое-либо питание. После очередных пар Чонгук направился на место назначения, что он планировал со вчерашнего дня. Сгребая мелочь в кармане, он отдал ее кондуктору, присаживаясь на заднее сидение в автобусе. Неприятный запах бензина распространялся по салону, нещадно въедаясь в глаза и следом раздражая слизистую. «Недавно заправлялся», — подумал Чонгук, засматриваясь на городской пейзаж через мутное окно. С виду город был ухожен: парки были убраны, как и дороги; ухоженная растительность, что была повсеместно, радовала душу. Вот только если заглянуть во дворы или же закоулки, то все было совершенно иначе: мусор захламлял территорию. Чонгуку от этой картины было ни холодно, ни жарко на душе. Подобное он видел и в родном городе. Люди тоже не отличались: уставшие, недовольные и мрачные лица повсюду. Кто знал, что за крест они несли — у каждого была своя судьба. А Чонгук свято верил в то, что жизнью управляет лишь тот, кому она дана. Нигилизм перенял у отца. Тот был чуть ли не брюзгой в этом вопросе. Внезапная остановка выбила его из раздумий, напоминая о том, что пора выходить. Теплый ветер оставил на его лице поцелуй, принимая как за родного. Прошагав несколько метров, Чонгук заметил молодого парня, что работал, судя по запачканному комбинезону, именно здесь. Глаза напротив были яснее неба над головой, хотя в данный момент было облачно, а солнце и не планировало радовать лица людей. Четкий взгляд был стеклянным — это слишком пугало Чонгука. Он не знал, куда деться от такого. Но что если поступить так же? Нападение он считал верным путем. Глаза в глаза, а внутри бушевало черное море, которое омывало все извилины сознания Чона. Казалось, что если отвести взгляд от чужого, то он останется в проигрыше. Было что-то знакомое в этом человеке: сложно разобрать, но его тянуло однозначно. Чонгуку не хотелось этого признавать. Если бы ему задали вопрос про сравнение, он бы ответил мгновенно, что перед ним некто иной как Вендиго. И пусть это лишь легенда, но для Чонгука данная особь существовала до сих пор. И персона перед ним явное тому подтверждение. Не смотря на то, что никакой агрессии не было, Чонгука одолевал страх. Он не мог с ним совладать. Его жаждали съесть, разорвать и пролить кровь перед всеми, показывая свое превосходство. Стержень доминанта было сложно не заметить: он сверкал своим великолепием, ослепляя границы недозволенного. И как только Чонгук хотел за него взяться в попытках перенять подобное, ему без жалости обрубали руки. Наглость была зазря. Чон не хотел обращать свое внимание на внешность парня перед ним: привлекательность разила из всей щелей, заполняя все вокруг; она душила своей аурой, подавляя остальных и выдвигая себя на первое место. Можно было порезаться об острые углы ее привилегий. Чонгук с удовольствием повелся бы на эту оболочку, но он заранее знал, что под ней скрывался тихий ужас, именуемый сладкой смертью. И пусть далеко в душе он, как и многие, мечтал о ней, но планы на будущее перебивали весь аппетит. Чонгук все же отвел свой взгляд от чужих глаз, осматривая замызганное помещение, где на стенах красовались машинное масло и уличная грязь. Чонгук не испытывал отвращения; сварливость не скребла на душе, а он и не ждал ее появления. Он чувствовал, что за ним наблюдали. Было странно ощущать на себе чей-то взгляд, особенно инкогнито. Мнимость дала о себе знать, когда Чонгук заметил дыру на рукаве своей толстовки. «Может, из-за этого он так пристально смотрит? Он смеется или любопытствует?», — хотелось расспросить, да вот только даже собственная слюна не лезла в горло. Что-то неведомое сдавило глотку, не желая отпускать. Оно не хотело убивать, а лишь помучить, исполнить собственную прихоть и достичь удовлетворения. Возможно, в глазах незнакомца он выглядел неуклюже и неуверенно. Чонгук бы охотно согласился. Явное отрицать он не собирался: предел дураков, — так ему вдалбливали. На улице виднелись темные тучи, а мерзкими каплями от них не веяло, хотя Чонгук чувствовал себя так, словно стоял под ливнем, но то был лишь мелкий пот, что собрался под темной челкой, скатываясь по вискам. И вот Чонгук уже был готов стереть эту позорную жидкость с себя, как четкий голос его внезапно отрезвил: — Ты не добьешься ответа, если продолжишь сверлить меня взглядом, — ирония слишком заметно проскользнула в словах молодого человека. — Мне… — Я не работодатель, дверь перед тобой, — не дослушав вопроса, ответил парень, возвращаясь к делам. Чонгук опустил голову, словно его сейчас отчитали родители. Страх, что тогда сковал его, резко спустился к земле, где Чонгук перетоптал его своей потрепанной обувью. И ведь действительно, это было сильное волнение, которое его потрясло до внутренностей. В последний раз такое влияние на Чонгука оказал его же отец, но уже тогда парень понимал, что выбьется из-под его кнута, оставляя того подавлять им воздух. Хозяин этой дыры не выглядел так угрожающе, — Чонгук выдохнул с облегчением. На вид ему было пятьдесят с лишним лет, морщины явно добавляли ему возраста, а покрасневшие глаза вовсе не украшали. От него разило топливом, слегка мазутом и потом, — Чонгук не мог не отметить. Несмотря на это мужчина оставил после себя нормальное впечатление. Он неловко предложил Чонгуку кружку чая, а парень лениво отмахнулся от этой идеи. Окружение не располагало к чаепитию. Обговорив детали по работе, Чонгук поспешил на ближайший автобус. — Слушай, Тэхен неплохой парень, — протянул не спеша мужчина. — К нему нужно привыкнуть. «Не думаю», — съязвил про себя Чонгук, попрощавшись с хозяином. Осадок после встречи все-таки остался, хотя, как казалось, особых причин для этого не было. Но тот взгляд, который выжег в нем дыру, Чонгук не в силах был забыть. Воспоминание не хотелось стираться из памяти, как бы он не хотел. А надо ли? Чонгук никогда не забывал их первую встречу, что была словно предначертана. Он перематывал все моменты их знакомства, чтобы понять, где он мог так ошибиться, что теперь их дела обстоят именно так. Такой крутой поворот он не ожидал: антидепрессанты, алкоголь и Тэхен — зависимости, с которых он не смог слезть. Чонгуку было невыносимо больно осознавать, насколько он был слаб в свои года, хотя выставлял себя куда в лучшем свете перед другими. Но то было лишь лицемерие в чистом виде. Чонгук отдал свое предпочтение ему. И сколько было попыток сбежать, сдать назад и нажать на тормоза, но нога возвращалась на параллельную педаль, вдавливая ее в пол и добавляя только газа в эти запутанные и спонтанные отношения. Именно спонтанность связала их, думал Чонгук. Позже он начал понимать, что таилось во взгляде Тэхена: там жила порочность и желание завладеть, а не поддаться, что и сделал Чонгук. Возможно, это и стало его ошибкой. Пуститься во все тяжкие, кинуться в лапы зверю и сверкать дальше своей наивностью, предполагая, что жизнь всучила ему хоть и не подарок, но предлог под него. Разинув рот, Чонгук дал согласие, а Тэхен лишь одарил его улыбкой, за которой скрывался оскал. К алкоголю Чонгука пристрастил Тэхен. В его руках на тот момент находилось красное полусухое, и Чон бы поклялся, что видел перед собой панацею, нежели яд для печени. От любопытства его глаза сверкали ярче луны на темном полотне. Желание пересилило здравый смысл. Чонгук не видел ограничений в действиях. Ему пророчили свободу, а Тэхен был в роли того предсказателя. Ким не боялся брать нового игрока на свое поле боя. Чонгука он по рукам не связывал, тот сам беспрекословно согласился. Чаша жизни Ким Тэхена не была заполнена эгоизмом до краев, но все же ответственность за неокрепший ум он брать не хотел. Трусость или страх — Тэхен не разобрал. К чужому он питал осторожность. Когда симпатия переросла во что-то большее — Ким не знал. Ему не была чужда привязанность, он ее не испытывал. Было сложно это осознавать, и Тэхен предпочел бы от этого чувства избавиться. Выкинуть за пределы недосягаемости и там похоронить, закапывая ложными надеждами. Тэхен не стремился найти для себя окружение. Он ограничивался одиночеством. Киму было присуще уединение с собой во всех аспектах. И пусть другие опошляли его выбор, но Тэхен знал, что есть гармония и духовное единство. Как бы то ни было, Чонгук вторгся в личное пространство Кима, не ожидая особого приглашения на приватный ужин. Чон чувствовал, что без него эта ночь не завершится благим успехом. И сколько бы себя Тэхен не уговаривал отвернуться от этой идеи, то после прямого взгляда в эти детские глаза, полные азарта, Ким ощущал необходимость показать ему ту самую реалию, что он переживал каждый день. Жгучее желание открыть глаза мальцу и утопить в этом потерянном мире — одолевало. — Откуда? — задал вопрос Чонгук, швыряя блистеры перед Тэхеном. То, что Ким опешил, было очевидно, но не для Чона. Для него Тэхен оставался непоколебимой личностью, которую тяжким грузом не сломать и ветром не снести. Внутри Тэхена что-то разорвалось, точно не сердце, хотелось верить, что и душевное состояние не пошатнулось. Как и всегда, Ким не отвел взгляд, скрывая этим свою подавленность. Ему не хотелось отвечать, да и зачем Чонгуку сдалась эта правда, когда он за ней никогда не гнался. Было странно ощущать давление от Чона. Тэхен не давал права, пока тот жил припеваючи за его счет. Ким мог бы выйти из себя, но не из-за Чонгука, а только благодаря своей оплошности. Следовало придумать отговорку, что Тэхен и сам был не против побаловаться лишний раз подобной дрянью, но, зная скептицизм младшего, эта идея не осталась в силе. — Так и будешь молчать? — казалось, что голос сочился из неизвестности. Тэхен обратно отвел взгляд на городскую газету, делая вид, что ежедневные новости реально имели вес. Стиснув зубы, Чонгук бросился к входной двери, раскидываясь междометиями по пути. Но Тэхен лишь отмахнулся, зная, что капризы Чона не продлятся больше одного дня, и он прибежит обратно в разбитом виде вместе со смазливой физиономией, молча пристроившись рядом, как верный пес около ноги своего хозяина. А Тэхен примет без разговоров. Возможно, поймет, но не выслушает. Ментальная связь не давала сбоя. Ким не хотел выдавать тайну о том, что он сам причина основных зависимостей Чонгука; что именно он являлся инициатором в начале, но никак не в конце. Тэхен понял свои ошибки только тогда, когда Чон захлебывался собственной слюной в его квартире. Кима не испугал факт передозировки, а только то, что в этой ситуации оказался Чонгук. Было страшно подумать, что человек, которого ты нещадно ломал себе во благо, растворится и исчезнет с глаз, а причиной тому станет некто иной как сам Тэхен. Тэхен был рад, что в его жизни появился Чонгук и разбавил приторность, делая вкус хоть и слабым, но куда более приятным. Так Тэхен считал первые полгода, пока мать Чонгука не скончалась. Кима не повергла в шок такая новость. Для него смерть была чем-то обыденным, и этот случай не был исключением. Но его удивило то, как перенес это Чонгук. Банальный стеклянный взгляд уже не казался таковым. Внутри подростка что-то надломилось, но никак не сломалось. Сколько бы Чонгук не поливал негативом родителей, но после этого случая в его душе образовалась червоточина, и смуглое лицо впитало тихие слезы. Тэхену нечего было добавить. Он не думал, что Чонгук будет открыто показывать свои эмоции перед ним. Киму не было жаль. На его душу снизошло непонимание. Жалость пришла к нему тогда, когда Чонгук своим появлением вызывал чуть ли не отвращение. Побледневшее лицо младшего можно было заметить в ночной темноте. После этого Тэхен решил заняться медикаментозным лечением, дабы привести его в нормальное состояние. На тот момент было проще найти антидепрессанты, чем посетить Чонгуку доктора. Тэхен знал, что парень пристрастится к подобному и уже не вынырнет из круговорота испорченной жизни. Больше никто не украсит былой мир: краски иссякнут, а художник уйдет на пенсию. Чонгук свято верил в басню про светлое будущее только тогда, когда желудочный сок растворял некогда прессованный белый порошок, а тепло по венам распространялось быстрее, чем по чугунным трубам района. Так и произошло: Чонгук ликовал с полученной эйфории, а Тэхен считал свою миссию выполненной. Только если бы не одно НО, которое вылезло подобно скользкой змее и зашипело на ухо коварную весть. Его жизнь превратилась в огромный клубок, что скатывался в неизвестность. Тэхен, загруженный тяжелыми мыслями, устало потер виски и продолжил дорабатывать свой проект. В коридоре послышался шорох.***
Грязные улицы отторгали. Пресловутые отблески фонарных столбов заставляли отвести понурый взгляд в пучину своих фобий, что именовалось темнотой. Странно, что Чонгук в нее окунулся с головой, не поднимая белого флага. Уж лучше было поперхнуться ей, чем цепляться за руку помощи. Гордость не жалела, а молча съедала. Чонгуку бы вернуться, и он знает, что все это представление — прелюдия, которая повторялась не первый год, и неплохо было бы сменить пленку, но этот сценарий пропитан кровью двух: Тэхена и Чонгука. Это была личная конфронтация между ними. Борьба шла на достижение пьедестала несуразных отношений, на котором покоилось устойчивое недопонимание, наполненное тяжким временем их совместной жизни. Чонгук снова ставил себя на место бродячего пса и понимал, что ему стоило бы вернуться снова в конуру, ведь больше некуда. За ее пределами была лишь пустота, типичное одиночество и потраченная жизнь. Хотелось оторвать кусок посторонней жизни, наполненный хорошими воспоминаниями и насладиться минутной радостью. Но на чужом несчастье счастья не построишь. Чонгук утопил обладателя, насильно выдирая последние внутренности ярких моментов, что просачивались сквозь тонкую стену его фантасмагорий. Пусть Чон казался очерствелым и забитым, но лишь Тэхен уловил некую приторность в этом наглом в былом подростке. Сколько бы Чонгук ни гнул свое, сколько бы ни топтал стереотипы и придумывал свои социальные нормы, Ким видел отчаяние в глубине его души. Построить свой мир и внести реформы — эти желания падали крахом постепенно, когда отдача не приветствовала совсем. И стоя сейчас на сырой асфальтированной дороге, которая была истоптана веками, Чонгук думал о нем. И что, пора бы завершить этот потребительский союз и ступить уже на тот постамент, разрушая верх, чтобы выстроить его заново. Но будет ли чистым белый лист? Как попытаться не замарать, если руки давно испачканы. Голова была полна раздумий и от этого боль расходилась по всей черепной коробке, посылая импульсы вниз — по всему организму. Чонгук думал, что расплачивается за свою гуманность: ему хотелось выть и смеяться одновременно, да только как назло спасала капля здравия в этом дерьме. Желание прижаться к теплу без задних мыслей и быть очарованным поддержкой — появилось внезапно. Чонгуку хотелось попросить человеческой отзывчивости, и даже была возможность получить ее, но какова была плата за эту потребность? Ноги направляли к алкоголю и к тем, у кого он мог бы переночевать, но не более. И от этого «более» пересыхало в горле, хоть это были и просто знакомые. Все это наигранное сочувствие только усугубляло ситуацию, казалось, и жизнь тоже. Но душевное состояние требовало ту квартиру, что находилась на шестом этаже аварийного здания. Мороз дал о себе знать, когда босые ноги сводило от холода в домашней обуви. Чон терпел и думал, что наступает на одни и те же грабли. Пора бы их переломать, но Чонгук взял их с собой. Ночное небо уже не радовало глаз, а лишь свидетельствовало о начале темных суток. Он не любил ночь. Чонгук, как и Тэхен, отдавал предпочтение рассвету. Чонгук бросил взгляд на серое, но уже такое родное окно, в котором таился приглушенный свет, и Чонгук думал, что не стоит Тэхену впредь портить свое зрение, или же эта вся забота была впрок? Все, чем он наслаждался, обернулось против него, и вылезти из этой дурной тины Чонгук не торопился. Бросить это под колеса мимо проезжающей машины и позабыть, как свои мечты когда-то — казалось, так легче. Ждать ответа у тишины было сродни гороху об стенку. И пусть дыхание Чонгука столкнулось с той самой дверью, у которой он, бывало, курил дешевые сигареты, вдыхая безобразный дым, а позже закатывал скандал соседям за непроизвольный шум по ночам, хотя у самого грехов за спиной было куда больше. Но Чонгук никогда не забывал про то, как впервые втоптал свою неуверенность в порог этой квартиры. Его снова потряхивало от жуткой погоды или же собственные мысли довели до озноба, но Чонгук зашел в тепло, где запах его обволакивал и просил остаться, оседая на дне легких. Минуту назад он хотел забыть это место, а теперь его мнение разорвали на куски, стоило увидеть лицо, покрытое усталостью и задумчивостью. Чонгук снял куртку, вешая ее на чужую — Тэхена, — и пусть рядом имелось свободное место, но с этой привычкой Чонгук не был готов расстаться. Тэхен молча наблюдал и задумывался о том, что все снова пустилось в обратный путь. Не сказать, что он обрадовался тому, что его догадки подтвердились. Но все же он рассчитывал на то, что Чонгук больше не вернется в эту квартиру, в это поганое прошлое; к нему, черт возьми. Все было слишком запутанно, словно так и надо. Им стоило бы согласиться с этим, но они отказались, гневно толкая ногами это суждение подальше — в прошлое. Чонгук ощущал безысходность: все проблемы навалились грудой камней перед ним. Что самое неприятное, так это было предстать в этом виде перед Тэхеном. Ему не хотелось сверкать своей беспомощностью, но он почему-то не мог заставить себя собраться. Видимо, Чонгук о последствиях не задумывался. Проще было вычеркнуть эпизод из жизни и забыть, как очередное неприятное забвение. Непринужденной походкой Чонгук направился на единственный диван в этой пустующей квартире. Ткань невольно затрещала под тяжестью тела, и Чонгуку показалось, что этот звук в тишине отскочил от стен. Тэхен сидел неподвижно, уповая на действия Чонгука. Черт связал его с ребенком, но Ким не выражал недовольство, потому что наивно дал согласие на эту связь. «Ничего примечательного», — в прошлом, теперь все куда серьезнее, и Тэхен имел желание дать деру, как последний трус. Ему казалось это не таким унизительным сейчас, особенно когда его руки касалась чужая ладонь — Чонгука, — как обычно холодная; и это так привычно. Тэхен чувствовал себя спокойно рядом с Чонгуком, пока не обернулся на него. Сколько бы Тэхен не колебался между двумя огнями, но к одному выводу он пришел точно: у него зависимость, и совсем не та, что у Чонгука — иная. Тэхен попросту привык к амбициозности Чонгука, к его манере не заправлять кровать по утрам или засыпать с включенным телевизором. Пусть эти поступки были опрометчивыми, но Тэхен их… любил? Он посчитал это абсурдом или хаосом — называй как хочешь, — и Кима охватила паника. Что, если во всей этой игре, он — проигравший? Хотя раньше был представлен как создатель той забавы под названием жизнь. И все, что Тэхен видел перед собой, так это карие глаза, пропитанные горечью, и он тихо про себя сожалел, что не смог и не сможет изменить эту картину. Пусть Чонгук признает его слабым, как и Тэхен его когда-то. Они останутся в расчете, и этого будет достаточно. Тэхен снова почувствовал прохладу, но уже на своем запястье: Чонгук задержал дыхание и впервые боялся как перед ним, так и перед собой. — Для чего это все? — спросил Чонгук, осматривая застывшее выражение лица. Он не ждал ответа, задавая риторический вопрос, но это имело большую важность его огласить. После псевдоистерии Чонгуку хотелось узнать причину, и он ее прочитал в глазах напротив. Глупость и желание помочь однозначно сгубили их. Действия во благо — судьба плевала на такие распорядки в жизни. И теперь, когда осознание содеянного снизошло туманом на ясную голову, они оба думали, что скорбеть по тем временам, когда они не знали друг друга, — поздно, — а сожалеть об этом тем паче. Постоянный сумбур, что окружал Чонгука, никак не поддавался разъяснениям. Чонгук — жертва своих истязаний и принципов. Тэхен проявлял поверхностную заботу, а Чонгук принимал ее за жалость. Отпустить на ветер прошлое казалось витиеватым: привычка казалась глупостью, симпатия — галиматьей. Избавление от скуки? Вероятно. Чонгуку нужно было его тепло, в то время как Тэхен использовал его для удовлетворения своих потребностей. Оба об этом знали и смиренно пользовались. Невидимая нить между ними пересекала горло, не давая попытки вздохнуть и затуманивая ежесекундно остатки их наития. Там, за порогом собственного дома, Чонгука морально подавили. Казалось, что кислорода было намного больше в комнате, чем за ее пределами. Он отвергал настоящее, проклинал прошлое, закрывал глаза на будущее. Добавлять к самобичеванию думы о дальнейшем — выше него. Чонгук не понимал, что творил, как и Тэхен. Они не здесь, они там — в своей вселенной, что была построена для них. Тэхен со смятением вспоминал тот вечер, когда позволил себе то ротозейство, которое до сих пор не мог себе простить. Послевкусие божественное, но подобно пристрастию — хотелось еще и большего. Брешь, что стояла границей между рассудком и сумасшествием, постепенно разрушало поветрие. Сжатые губы в тонкую полоску — предвестник опасности. Сигнал для Чонгука, но он продолжал сидеть перед ним лицом к лицу. Никто из них не хотел останавливаться. Как зрители, они ждали продолжения этой трагедии. Вернись Тэхен в прошлое, он бы прошел мимо, но эта непосредственность подростка каждый раз напрашивалась, чтобы ей испортили марку, оставляя после себя непоправимость. Чонгук подтвердил личность на этом контракте, сродни сделке с дьяволом: пролил кровь над рукописью. И в руках Чонгука злосчастная бумажка вспыхнула огнем, въедаясь в сердце клеймом. А после, наступил полнейший апофеоз, где Тэхен смог примкнуть к рэкету, только Чонгук уже занял место верного пса. Тэхену категорически лень было принимать те чувства всерьез. И пусть дело было совсем не в возрасте, составляющие характера имели место быть, как и обстоятельства. Изнеможенно просекая взглядом Чонгука, он думал о потраченном времени, и отнюдь не своем. Вина действовала неимоверно быстро: хотелось избежать ее и забиться в дальний угол. Никто не знал, что конец был так скоротечен. Хотелось остановить время, хоть и не навсегда, но для исправления ошибок. Но был ли в этом смысл и стоило ли корректировать прошлые упущения. Чонгук заметил нервозность Тэхена: его выражение лица довольно резко изменилось, стоило произойти прикосновению. В голову лезли очередные сомнения по поводу их отношений. Чонгук считал, что они действительно были и есть сейчас, что все это не вторичные галлюцинации и бред шизофреника. Пусть это был неполноценный союз, который нужно было доработать, но он имелся. Казалось, что достаточно и этого, но Чонгук гневно мотал отрицательно головой. Пусть его старания были незаметны для Тэхена, но все же сама цель была поставлена, но не выполнена до конца. А теперь, когда Чонгук видел перед собой поникшую физиономию, он вспомнил себя, когда, как казалось, его обрекли на пустоту и дальнейшую неизвестность. Отчаянно хотелось броситься на Тэхена и допросить о тех временах, когда он позволил себе лишнего. Чонгук считал себя преданным, но хуже всего воротило от молчания — оно подливало масло в огонь. Чонгук бы выслушал, простил, возможно, но тому словно дали установку и распоряжение о безмолвии на этот вечер. Как же бесило это упрямство и заносчивость! Чонгук не смел говорить это вслух, когда сам выражал подобное при первых встречах. Но зачем было делать это сейчас, когда они не первый год были знакомы, и тем более совместная жизнь… она ведь что-то значила? Чонгуку сложно было признать, что эта игра далеко зашла, и что он действительно привязался. Тэхен заменил ему родителей и Чонгук был благодарен за это, и за другие моменты, что подарил ему Тэхен. Несмотря на скромный бюджет, им удавалось выезжать за город, изредка посещать какие-либо фестивали. Дело было не в скуке и даже не в желании выбраться наружу из тесных комнат — они нуждались друг в друге. Между ними было заметное расстояние, и им было комфортно. Так казалось Чонгуку первое время. Но эту дистанцию они могли быстро преодолеть, наслаждаясь личным обществом. Оба не торопили события. Чонгук догадывался о последствиях на этот счет. И эти догадки он не мог выбросить из головы. Мнимость обрела себя окончательно, когда каждый момент казался неправильным. Поведение Тэхена оставляло желать лучшего, или Чонгук действительно был привередой. И эти загадки, что скрывались во взгляде Кима — к ним невозможно было привыкнуть и до сих пор, особенно к этой спонтанности. Что нельзя было сказать про Чонгука: он не изменял себе. Что тогда, что сейчас — импульсивность без намека на изменение. Тэхен не зарекался на этом. Усмирить бушующего — дело пяти минут. Хотя Чонгуку достаточно было лишь взгляда. В глазах Чонгука было недопонимание: его трясло от происходящего, от этой проклятой неизвестности. Он не знал, что можно ожидать вообще, и в частности от Тэхена. И даже сейчас, сидя перед ним, Чонгук думал, что к черту эти таблетки, эту зависимость, которые испортили ему жизнь. Но что было бы, будь все по-другому? Возможно и то, что Тэхен не стал бы с ним возиться. А Чонгуку тогда нужна была одна забота, хоть и в мизерном количестве. Он уже был готов простить и закрыть наконец эту тему. Выбросить навсегда из головы события прошедших дней, лишь бы тепло, которое присутствовало рядом, продлилось на определенный срок. Сжимая уже такое знакомое запястье, Чонгука колотило от страха, словно он потерял все, а значит — Тэхена. Что он будет делать без него? Как Чонгук будет существовать без своего единственного смысла жизни, хоть он никогда его не имел, как казалось. Как, если он не имел представление об элементарной самостоятельности? Почему-то осознание пережитого пришло именно сейчас, когда страх съедал по кусочкам. Даже без взаимного прикосновения, Чонгук мысленно бил себя по лицу за свою никчемность перед таким человеком. Ему теперь казалось, что он действительно не имел и долю ценности. — Ты мог бы все объяснить, — Чонгук решился на открытый диалог, хотя растерянность дала о себе знать. — Почему ты молчишь? В его словах была такая печаль, от которой Тэхену хотелось выброситься в ближайшее окно или же прижать Чонгука ближе к себе и ни о чем не забивать себе мозги. Но Тэхен не рисковал. Ведь исключительно испугался — он сам. И пусть поражение давалось с трудом. Тэхен не мог ничего сказать. От переизбытка эмоций все его слова застряли в глотке. Что стоили бы его оправдания сейчас, когда и так все было как на ладони. Он решил, что ему не следовало трепать языком перед Чонгуком. Тэхен чувствовал себя в абстиненции. Чонгук хотел объяснений — он их не получил. Может оно и к лучшему. Со всеми этими тайнами, которые, по сути, мешали жить, Чонгук смог бы смириться, но не тогда, когда рука Тэхена плавно двинулась вверх — ближе к его шее, где находились очередные синяки от собственного акта очищения. Чонгук знал для чего эти прикосновения: за ними скрывались недосказанность и страх за дальнейшее развитие событий. Нежные на первый взгляд пальцы, оказались грубыми и слегка шершавыми. И Чонгук выделял их из всей физиономии Тэхена. Чонгук словно весь немел от его прикосновений, как и тогда. Все эти касания вызывали боль и желание одновременно. Хотелось попросить остановиться, но Чонгук скучал по его вниманию. Тэхен читал в знакомых глазах «не нужно», но только для себя он сделал совершенно другие выводы, которые ни коим образом не пересекались с мнением Чонгука. Даже сейчас между ними царствовало противоречие. Бережно ощупывая тонкую кожу на шее, Тэхен чувствовал бешеный пульс под собственными пальцами. Такого же темпа придерживалось его сердце. Грудную клетку сдавливало какой-то силой, словно требовали последний вздох. Но Тэхен держался, наблюдая как медленно покрывалась мурашками кожа Чонгука. Прекратить все это стоило с самого начала, как только нога Чонгука переступила через порог этой квартиры. Но он дал слабину и потерял полностью контроль. Внутри себя Чонгук обвинял Тэхена, не оправдывая его совершенно. И Ким бы повторил, что весь этот чертов эгоизм сожжет его дотла. «Беги, пока не поздно», — но Чонгуку, видимо, переломали ноги, или он спотыкался о препятствия, которые представляли из себя его личные сомнения. Эти осторожные прикосновения к телу Чонгука словно приносили извинения за все переживания в жизни. Если бы Тэхен только знал, что Чонгук давно простил, что все его обиды не имели особой важности, то Ким бы даже не раскаивался в содеянном. Чонгук прикрыл глаза, чтобы раствориться в этом наплыве чувств, как и тогда — в их первый раз. Все эти ловкие движения и приятное отношение действительно подкупало, иначе как объяснить то, что у него появилось желание забыть о настоящих проблемах, которые нуждались в скорейшем решении. Тэхен стремительно этого добивался, отравляя здравомыслие Чонгука. Водя широкими ладонями по любимому телу, он думал о том, что каждая частица Чонгука давно помечена им, и что решение разойтись — это лишь попытка уйти от ответственности. Ким уже и забыл, насколько приятно было держать в объятиях Чонгука, сталкиваться с его личным запахом тела и гладить спутанные волосы, которые давно отрасли. Тэхен знал, что это всего лишь очередная отговорка, и что он больше не намерен этого выносить. Они действительно нуждались во времени, чтобы подумать о том, какое будущее каждый хотел встретить. Тэхен сел вплотную к Чонгуку, опаляя дыханием его веки. — Чонгук, — еле слышно произнес он. — Пора заканчивать, — в конце его голос почти дрогнул, после того, как Чонгук резко открыл глаза, вдаваясь в панику и обречение, которое заставило его задержать дыхание и вцепиться в обивку дивана. Чонгук явно ожидал такого поворота, но что он точно не знал, — как отреагирует на эту ситуацию. Оцепенение поглотило его, и он совсем не мог ответить на слова Тэхена, будто они поменялись местами. Сил было возразить предостаточно, но рефлексы дали сбой мгновенно, стоило услышать эти страшные слова. За несколько секунд Чонгук готов был раствориться в глубине этой комнаты и похоронить остатки своей души: скомкать и втоптать — пусть стены услышат вопль его эссенции. Уходя, он хотел оставить после себя какой-то след, и пусть не самый положительный. Чонгук совершенно не понимал, что в данный момент творилось в голове у Тэхена: действительно ли он хотел сказать это или так было бы лучше? Вопросы смешивались потоком в голове, но смотря в глаза напротив, его сердце омывало море горечи и страданий, которое не давало ему и спокойно вздохнуть. Вся их жизнь — нескончаемый вихрь неожиданностей. Чонгук ни разу не пожалел об этом. Тэхен с трудом переваривал слова, сказанные им же, и упрекал себя в несправедливости к Чонгуку, что, черт возьми, пора взяться за ум и продолжить строить планы, как когда-то, под звездным небом на свежей земле. Он шептал про себя очередное «прости», но Чонгук совсем не слышал, но прекрасно видел и чувствовал, что хотел до него донести Тэхен. Но этого было недостаточно, чтобы понять смысл этой ситуации, которая подбила их эмоционально. Невыносимо было видеть разбитость Чонгука: любимая кожа, что была поцелована солнцем, мигом обрела серый оттенок. Тэхен чувствовал себя антагонистом в этой игре, а Чонгук хотел поскорее закончить этот кадр и сжечь пленку, как и свои воспоминания. Хоть он сейчас так думал, но после он бы таких мыслей никогда не допустил. Пусть Тэхен принес ему много боли и разочарований, но вместе с этим Чонгук был ему благодарен за эти чувства, что он проявлял к нему. Чонгук был неприступным, но Тэхен открыл его, и только для себя. Показал, что можно быть и другим, но Чонгук лишь ставил это все на заметку, а не приводил в действие. Он боялся, что будь он иным, Тэхен потерял бы практически весь интерес к нему. Но раз на его отношения не повлияло изменение, то тогда что? Чонгуку было страшно спрашивать или допытывать Тэхена. Самое трагичное он боялся услышать, это то, что для него нашли замену. Чонгук не выдержит, он просто не сможет жить с тем, что к этим родным рукам он больше не прикоснется; эти темные глаза, что в первую встречу его напугали, больше не будут на него смотреть. Чонгуку страшно, и он, стесняясь своих эмоций, поднялся с дивана и тяжелыми шагами направился в свою комнату. — Прекрати, слышишь? — прошептал себе Чонгук, оседая на пол. Ему до сих пор не верилось, что это и правда произошло. Тэхену было достаточно услышать, как нервно Чонгук выдохнул, чтобы понять его состояние. Все же Тэхен знал, что вместе они долго не продержатся, но тем не менее игра стоила свеч. Чонгуку хотелось развернуться и размазать его физиономию по стене, чтобы она окрасилась в темную и тягучую, как его мысли, кровь. Но он бы не стал. Не позволил бы себе такую дозволенность даже сейчас, когда уже на кону не стояло абсолютно ничего. Чонгук был ошарашен: принято считать, что привязанность губит, и он полностью с этим согласился. Сейчас Чонгук чувствовал себя растерянным как никогда. Требовалась поддержка, но в последний момент Чонгук ее потерял, а заодно и Тэхена, который сидел через стенку, дышал с ним одним воздухом и заставлял его снова страдать, но теперь в одиночестве. Чонгук чувствовал себя неуютно в этой скромной квартире, словно он оставил тут не целые года, а лишь день. Воспоминания нагрянули огромной волной, которая хотела заставить Чонгука захлебнуться. Все для него теперь считалось обманом, ему не хотелось думать по-другому. Все эти интимные разговоры по ночам, легкие касания друг к другу и мягкий баритон под утро — имело неприятный привкус. Чонгуку бы забыть, но он намеренно прокручивал все детали в голове, чтобы окончательно себя добить. Зализывать раны было сравнимо с самовнушением, и Чонгук это знал, но продолжал нагружать себя тяжелыми мыслями, которые угнетали его сознание. Пол, на котором он съежился, пропах сыростью, которую Чонгук не мог терпеть. Но сейчас для привередливости места не было, ему было абсолютно наплевать: нос забит, а уши — подавно. Он словно находился в вакуумном пространстве, и Чонгук не возражал бы, лишь не чувствовать эту загнанную в сердце боль. Оглушительный треск нарушил его монолог в голове, и он обернулся, чтобы прояснить ситуацию. Только все было зря: Тэхен ушел. Может, он вышел покурить или же проверить голову на свежем воздухе. Только Чонгук в этом сомневался. То было окончательно. Этот хлопок двери весомо отличался от остальных: в нем скрывалось неподдельное отчаяние, которое было знакомо Чонгуку. В подъезде никто бы и не понял, что кто-то вышел. Тот знак был предназначен только ему. Еле заметный и тихий щелчок замка казался громом среди ясного неба. Они так и не пришли к консенсусу. Им не удалось найти решение этой проблемы, хотя попыток было сделано мало. Тэхен отрекся, даже не выслушав Чонгука. Неужели он был настолько противен Тэхену, что тот позорно сбежал из квартиры? Чонгук не хотел глотать слезы, но был вынужден, когда он осознал, какого масштаба была их личная трагедия. Он мысленно вбивал колья разочарования в сердце Тэхена, чтобы они остались навсегда и напоминали каждый раз о Чонгуке. Он хотел распределить эти страдания на двоих. Возможно, Чонгук не понимал, что переживал он не один, и что Тэхен, стоя около подъезда, сейчас думал о том, что легче было вскрыть себе грудную клетку и выпотрошить органы, чем терпеть всю эту невыносимую боль. Его лихорадило: из рук падала очередная сигарета, которая впитала в себя все эти эмоции прошедших дней. Тэхен задумывался о том, что для начала им нужно было время, и что, вероятно, они устали от общества друг друга. Но ведь все происходило не единожды. Ссоры всегда имели место быть в их отношениях, пусть и незначительные, но все же они копились годами и терпение конкретно подорвалось, если не у двоих, то у одного точно. Чонгук набрал побольше воздуха в легкие и открыл с противным скрипом дверь, что резал его слух. Окно было открыто нараспашку: ветер завывал, вознося белый тюль почти до потолка. Чонгук подорвался к подоконнику, чтобы выглянуть на улицу и опровергнуть свои подозрения. Тэхен бы не смог, у него бы не хватило смелости сделать шаг в пустоту, если он уже сбежал от Чонгука. Он заметил его силуэт, который прижался к неровной стене здания. Он дрожал, а месте с ним и Чонгук. Сквозь обиду и боль, он развернулся и обнаружил захламленный стол бумагами, на которых была проделана работа. Тэхен скрывал от него свои труды, словно Чонгук не имел на это право. Но все же он никогда не нарушал его личное пространство. А сейчас у него выпал шанс прочесть, не соизволив спросить. И он оступился. Опять же. Ему теперь казалось, что вера в сверхъестественное имела право находиться в недрах души Чонгука, потому что все это было похоже на злой рок, что преследовал его. Лучше бы Чонгук не заметил, лучше бы не читал эти записи, которые Тэхен не случайно здесь оставил. Чонгуку снова разбили сердце, скрутили легкие и переломали все конечности — так он себя чувствовал первые две минуты после прочтения тех слов. Единственное, чего он сейчас желал, так это впасть в летаргический сон и не просыпаться. Чонгук молчал и выл внутри, убивая себя медленно. Он бы сжег эти слова или выбросил подальше, но теперь они въелись в его память навечно. «Нам далеко до рассвета».