Чёрные и белые полосы

Зефир. Ветер, что приносит штормы. Небеса раскатисто грохотали, потоки воздуха гнули вершины могучих древ, почти ломая их. Солнце стояло в зените. Земля была сокрыта в сумраке бури. Был ливень. Двое шли. Один — пегас, другая — зебра. Они были покрытые ссадинами, ушибами, с парой рваных ран и сломанным крылом. Едва перебирая ногами по расхлябанной земле, спотыкаясь о корни и стоная сквозь сжатые зубы — шли вперёд. Ни он, ни она не знали, что впереди. При такой погоде они даже не были уверены, что действительно идут вперёд, а не по кругу. Пегас молчал, и зебра тоже. И даже попытайся они заговорить — перекричать шторм решительно невозможно. Их знобило. Голод, раны и безысходность истощили их плоть и их дух. Найти пропитание в лесу оказалось не так уж просто. Врачевать зебра не умела. Исход пути был предрешён. Пегас не мог взлететь и найти направление, и это было очередным гвоздём распятия его души. Зебра не могла помочь с ранами, была незнакома с бором, трепетала пред разбушевавшейся стихией. Ель впереди лопнула, затрещал ствол и ломаемые ветви, пока крона не охнула о размокший чернозём. Невольные сопутники кратко переглянулись. Обоим вспомнилась смерть «Целестиала». Бор всё сгущался, мрачнело. Ветер донёс на своих крылах вой древесных волков. Пегас воздел очи ко скрытому солнцу и начал молиться Гелиосе голосом дрожащим, неслышным в буйстве Зефира. Зефир. Там, откуда пегас родом, зефиром звали совсем иной ветер. Ветер нежный, ветер тихий и спокойный — то был его Зефир. Но таковым становился Зефир лишь спустив всю свою удаль здесь, на западном прибрежье. Разнузданный, жестокий и безжалостный — таким его знали тут. Одни называли его приятным, а иные — мрачным. Таков был двуличный Зефир. Вой приближался и отдалялся, и нельзя было сказать, то влияния ветров — или волки перебегали с одной поляны на другую. Хищники словно глумились над двумя заблудшими душами. Прошло незнамо сколь времени, покуда вой не ушёл совсем сторону, став неслышным. Сын небес даже не смог облегчённо вздохнуть — так сильны были бьющие в лицо ветра. Вместо того он почувствовал холодное тепло в груди. Волки более не грозили, а может и крались в мрачных тенях, не выдавая себя воем. Мокрый холод пронизывал до костей и обжигал шкурку. Надежда снова не пришла. Грохотало. Зебра упала. Пытаясь подняться, она в бессильном страхе скривила лицо, но из глаз её не катились слёзы, а может ливень их сокрыл. Они подошли к концу своего мира. Шаг — и души упадут в хаос безумия. Но что это, что?! На лицах их мелькнула давно ушедшая надежда. Живые мертвецы заприметили колеблющийся, почти незримый огонёк. Он приближался, и проявлялась нёсшая его тень. Тень обрела птичьи очертания и, едва перекрывая шторм, прокричала: — Гутен таг!