Вторую жизнь не выбирают.

Резко прихожу в себя от энервейта. Рядом сидит мужик и пристально меня разглядывает. Шатен, вьющиеся волосы, карие глаза, шрам через левую щеку стягивает кожу и слегка приподнимает уголок губы, от чего чудится легкая усмешка. Изможденный вид — как у всех бывших сидельцев Азкабана. В панике дергаюсь, но я связана. Увидев, что я очнулась, он зажимает мне нос и быстро вливает какое-то зелье в открывшийся рот. Я чувствую, что на меня наваливается все безразличие мира… Веритасерум. — Младший Малфой сказал, что ты Гермиона Грейнджер, — насмешливо сообщает он, — но как-то не верится, что мисс Грейнджер может настолько хорошо знать русский матерный. Итак, твое имя? — Гермиона… Катя… — Ты родилась у Грейнджеров? — Нет… — Ты русская? — Да… — Твои настоящие родители умерли? — Да… — Ты помнишь, как звали твою настоящую мать? — Да… — Тьфу, идиотское зелье! Как звали твою настоящую мать? — Елена Станиславовна… Мужчина надолго задумался, тем временем действие зелья потихоньку спадало. Я осмотрела свою камеру, а это именно камера. Кажется, под землей, стены из камня, очень темно, где-то в коридоре за решеткой горит факел — виден колеблющийся свет, сама решетка имеет чуть голубоватое свечение — дверь запирается магически. Подо мной какой-то комковатый матрас. Мужчина смотрит на меня изучающе — сразу съесть или на консервы пойдет? — Ты так похожа на Ольгу… — Я не Ольга, — и зачем я это говорю? Остаточное действие веритасерума, наверное. — Знаю… Я было понадеялся, что ты Катенька, ее дочь. Твоя тезка. И ровесница. Оля даже успела переслать мне фото до того, как я попал в Азкабан. Какая жалость, всего лишь совпадение, — он горько усмехнулся. Кажется, я до сих пор жива, потому что он случайно принял меня за дочь подруги. А теперь мне пора думать, какие цветы я хочу себе на похороны. Впрочем, о чем я? Нормальные похороны мне явно не светят. — Они убили ее… гниды! — по-моему, он уже не со мной разговаривает, — я надеялся, хоть племяшка выжила. Искал ее… Вероятно, это Долохов. Единственный русский в свите Волдеморта. Член ближнего круга и палач Темного Лорда. Утопленнику определенно везет больше, чем мне. Пожиратель сдвигается так, что теперь из моего положения его не видно, устраивается поудобнее и зачем-то начинает рассказывать про свою сестру Ольгу, я лежу связанная и слушаю. И не знаю, как реагировать, чтобы он меня подольше не трогал. Может, ему просто по-русски поболтать хочется. Столько лет в тюрьме, а кругом одни англичане. Наговорится и убьет, хорошо, если быстро. — Эх, была б ты племяшкой, ввел бы тебя в род, нашли бы тебе мужа хорошего, сильного. Было бы кому продолжить род Долоховых… Мужик, вероятно, чокнутый. Как мне с ним разговаривать? Щас обозлится, что я не племяшка, и род Долоховых теперь из-за меня вымрет, и руки отрежет… В этот момент к моей камере подходит еще один мужик, тоже явно отдыхавший на лучших курорта Азкабана, и сообщает, что Антонина вызывает Темный Лорд. Долохов выходит, напоследок запустив в меня фините и освободив от веревок, запирает камеру, и я остаюсь одна. — Ненавижу Дамблдора! Старый пидор! Это ведь именно из-за него я здесь оказалась, и вряд ли мне удастся выбраться. Я ведь не Гарри, которому неебически везет. И не Луна, которую есть резон оставлять в живых. Я грязнокровка, а значит, быть мной хуже не придумаешь. — Кричер! — пробую я. — Кричер! Кричер! Ну пожалуйста, Кричер! В течение нескольких минут зову старого эльфа, но он явно меня не слышит. Или доступа не имеет. Никаких портключей и прочих артефактов на мне, конечно, не осталось. С новой силой начинаю переживать о смерти Добби. Осматриваю свою камеру внимательнее. Собственно, смотреть особо не на что. Каменный пол, каменный потолок, три каменных стены, вместо четвертой стены решетка. В углу дырка, понятно зачем. Темно и холодно. Хорошо, хоть стены сухие. Рука, в которую попало проклятье Долохова, сейчас работает, и это единственная приятная новость. От нечего делать прощупываю стены и матрас на предмет тайников, но ничего не нахожу. Дверь запирается двумя замками, механическим и магическим. С механическим я бы справилась, он выглядит совсем простым, и его явно давно не меняли. В детстве один дачный друг меня взламывать похожие учил, на своих же сараях и тренировались. Вот с современными замками даже телекинезом справиться сложно, хотя алохомора их замечательно открывает. Но магический замок мне не знаком. Так как у меня ко всему прочему магическое истощение, начинает жутко хотеться есть. Даже не есть, а жрать. Слышатся чьи-то голоса. Судя по разговорам, сюда пожаловала миссис Лестрейндж. Мне тут же захотелось еще немного посидеть в своей камере в одиночестве, путь даже в холоде и голоде. Но женщина равнодушно проходит мимо моей двери и заворачивает в какую-то камеру дальше по коридору. Где-то на минуту решетка перестает светиться, видимо, магический замок сразу на все занятые клетки действует. Следующие несколько часов я сижу зажмурившись изо всех сил и закрывая уши руками. Беллатрикс отрывается, пытая одного из моих соседей. Она что-то спрашивает, но кажется, больше для проформы, главное для нее — вовсе не ответы. Из камеры слышатся жуткие крики и ее безумный смех. Если я когда-нибудь отсюда выйду, что вряд ли, буду потом всю жизнь седину закрашивать. Наконец эта сумасшедшая сука устала и пошла на выход. Останавливается около моей камеры, смотрит плотоядно. — Ты та грязнокровочка, которая оказалась племянницей Антонина? В напряжении смотрю на нее, прикидывая, смогу ли я ее поджечь перед тем, как она меня убьет или запустит круцио? — А ты мне нравишься, — смеется она, — какой злобный взгляд! Такой же русский волчонок, что и твой дядя. Мысленно воздаю благодарность Богу, Мерлину, Аллаху, Кришне за то, что каким-то чудом Белла с Долоховым друг друга не поняли. Посылает мне шуточный воздушный поцелуй и уходит. Я в изнеможении сползаю по стенке. Это был не последний визитер на сегодня. Где-то через час в подземелья приходит Малфой младший. Медленно, как на опознание трупа, приближается к камере, бледный и несчастный. — Грейнджер… — Малфой? — Я слышал, сюда заходила тетя Белла? — Заходила, еще как заходила, — с нервным смешком говорю я. Малфой бледнеет еще больше, видимо, он прекрасно знает, зачем сюда могла заходить его тетя. Торопливо сует мне через решетку два каких-то флакона. — Это кроветворное и восстанавливающее, — быстро говорит он и сбегает… Спасибо, Драко, не ожидала… Но лучше бы ты меня отсюда выпустил. Хотя вряд ли ты можешь. Восстанавливающее надо выпить, резерв в таких условиях никак не хочет восполняться. Кроветворное припасу на будущее, вряд ли меня еще раз будут обыскивать. После зелья минут через пять удалось наколдовать беспалочковое агуаменти и напиться. Жаль, с едой так нельзя. А еще через какое-то время опять приперся Долохов, в сопли пьяный. Притащил с собой бутылку огневиски, а мне — сливочного пива. Сел на матрас, привалился к стенке и начал исповедоваться. Я слушаю и пытаюсь прикинуть. Он сейчас пьян, это шанс. Немножко сдвигаюсь, чтоб было удобнее, и жду подходящего момента. Телекинезом быстро дергаю его палочку на себя… Даже у пьяного, у него чудовищная реакция. Он ловит палочку на лету, и меня магией впечатывает в противоположную стену. — Не шути со мной, племяшка, я ведь и выпороть могу, по-родственному. — кххх, — меня так прижало, что я даже пищать не могу, только кряхтеть. — Что, хочешь сказать, не племяшка ты мне? Так даже лучше, не страшно будет перестараться, — смеется он. Впрочем, тут же меня отпускает и опять расслабляется. — Так, на чем я остановился? — продолжает свой рассказ с того места, где я его прервала. Говорил долго, вспоминал Родину, погибшую семью, несложившуюся жизнь… Не знаю, эффект попутчика это или эффект земляка — вот такая откровенность с человеком, которого впервые сегодня видишь. Или эффект того, что я почти состоявшийся труп. Но пиво я пью — жрать-то по-прежнему хочется, а оно сладкое. Лучше б бутербродов принес. Сам он тоже пьет без закуски. Приправ в пиве я не боюсь, сейчас уже пофиг. Одно круцио — и я все равно выдам любую информацию. Свою способность терпеть боль я не переоцениваю. Мне исповедуется пьяный убийца. С кем еще такое могло случиться? Хорошо, хоть без жутких подробностей…. Нет, я погорячилась. Начал рассказ, как отомстил за смерть беременной жены каким-то двум магам, и что умерли они далеко не сразу. У меня волосы на руках и шее встают дыбом, а в голове звучит крик мужчины, которого пытала Белла. Но больше всего он говорит о потерянных близких. — ….Никто солдату не ответил, Никто его не повстречал, И только тихий летний ветер Траву могильную качал… [отрывок из песни "Враги сожгли родную хату"] Сама не знаю, с чего начала ему подпевать… Хотя чем тут еще заняться? И хочется отвлечься, чтобы не вспоминать бесконечно, как кричал человек в соседней камере. Мда, картина. Я в подземных казематах замка, мой тюремщик — беглый преступник и убийца, а мы сидим и поем русские песни. Сюрреализм. *** Мне удалось немного поспать, несмотря на холод. Возможно потому, что к огневиски я тоже приложилась — пьяной не так страшно. На следующее утро, а может и не утро — тут не разберешь, эльф принес еду. Две картофелины в мундире, кусок хлеба, кружка воды. Ура! Поймала себя на мысли, что искренне радуюсь, несмотря на более чем мрачную перспективу. И вообще, на сытый желудок мир выглядит не таким мрачным. Если кормят, значит, убивать пока не планируют. Следующие несколько часов ничего не происходит. Пытаюсь позвать соседей, но мне никто не отвечает. Может быть, их уже нет в живых. Или не хотят отвечать, после того, как я с Долоховым песни распевала. Изучаю магический замок двери, пытаясь прощупать его магией, но толку ноль. Чтобы не сходить с ума от паники, повторяю про себя материал к экзаменам в школе. Вряд ли мне они теперь светят… Так, не отвлекаться: 1535 год — подписан официальный акт об объединении с Уэльсом. Уэльс получает места в парламенте Англии… Мне кажется, иногда вдалеке слышны чьи-то тихие стоны. Ко мне опять приходит Малфой — единственный посетитель за сегодня. Молча пропихивает сквозь прутья плед и плитку шоколада. Я подбегаю к решетке: — Драко! Драко, помоги мне сбежать! — шепотом умоляю я. — Я не могу, Грейнджер! — он отчаянно трясет головой, отшатывается от моей камеры и убегает. Черт! Надо было начать с чего-нибудь другого. Например, с вопросов, кто в соседних камерах и что с нами будет дальше? Вечером (наверное?) опять появляется эльф, ставит на пол тарелку с кружкой и тут же исчезает. В этот раз принесли овсянку, тоже с хлебом. Может быть, тогда был вечер, а сейчас утро? Овсянка тут не очень, картошка была лучше. Но заставляю себя все съесть. Шоколадка почти нетронута, надо ее поберечь. *** На следующее утро опять зову соседей. В этот раз с большим успехом. Слышу из-за стенки хриплое: — Кто здесь? — Я Гермиона Грейнджер. А Вы? — Тонкс… Не понятно до конца, женский голос или мужской. — Нимфадора? — Тонкс, — голос настаивает, — я тебя помню, по свадьбе… — Ты ранена? — чувствуется, что говорить ей сложно. — Еще в министерстве… тело почти не слушается… сколько я здесь провалялась? — Эээ… сложно определить. По ощущениям, пошли третьи сутки. — Кто тут еще из наших? — по голосу слышно, что за других она волнуется больше, чем за себя. — Сама хотела бы знать… как минимум, еще один человек. Но я не знаю, кто. — А ты, ты ранена? — Нет, сейчас я в порядке. Молчим какое-то время. — Адски хочется пить… я могла без палочки, но не сейчас. — Иногда еду и воду приносят. Соображаю: — Если ты можешь добраться до решетки, я агуаменти наколдую. Защита не сплошная. Тонкс не отвечает, но через какое-то время слышится пыхтение.  — Все, я доползла. Попробуй. Просовываю руку сквозь прутья. Голубые чары на решетке слегка покалывают. Вслепую направляю агуаменти в сторону камеры Тонкс. — Можешь повыше? Сейчас не хватает напора. Встаю на цыпочки, стараюсь максимально высоко вытянуть руку и пробую еще раз. — Да! Помню, я точно так же картошке радовалась. — Спасибо тебе, Гермиона, ты мне жизнь спасла! — голос стал пободрее. — Пожалуйста… Насчет жизни — спорный вопрос. Что теперь с нами будет, как думаешь? Ответа я не дождалась. Видимо, она думает то же, что и я. Отламываю треть шоколадки. До следующего приема пищи еще далеко, а эльф давно забрал у меня посуду. Наверное, из клетки Тонкс тоже все забрал, если приносил. Вообще, кормят тут определенно лучше, чем в Азкабане, жить на таком пайке можно. И дементоров нет. Хотя если выбирать между Беллатрикс и дементорами, то даже не знаю. — Эй, Тонкс, лови, — стараюсь левитировать шоколадку в нужную сторону. — Ого! Откуда? — спрашивает Нимфадора уже с набитым ртом. — Твой младший родственник принес, — я не боюсь подставить Драко. Если тут есть наблюдение, мы с ним уже спалились. — Драко? — Да. — Ну надо же… Кажется, про нас забыли. Еще несколько дней к нам никто не заходил, кроме эльфов. Я рассказала Тонкс, что Беллатрикс кого-то пытала, и человек страшно кричал. А потом я, кажется, слышала стоны. Мы пытаемся звать этого человека, пытаемся что-то услышать, но в ответ лишь тишина. Адски хочется почистить зубы. И помыться нормально тоже. Но бытовые чары, при всей своей элементарности, без палочки не получаются. У Тонкс тоже раньше не получалось, а теперь она так и сидит без магии. Ее чем-то таким приложили, что резерв восстанавливается по капле. Я ее спросила, может ли она сейчас отрастить себе шерсть по всему телу, чтобы стало теплее? Но метаморфизм ей тоже временно недоступен. Тонкс рассказывает мне про службу в аврорате, я ей про обычный мир. Стараемся вспоминать что-то смешное. Кормят нас неплохо, во всяком случае, когда я в детстве с переломом в больницу попала, там кормили хуже, 90-ые в России - суровое было время. Странно, что в нынешних обстоятельствах я в принципе на такие вещи внимание обращаю. Но паниковать бесконечно тоже невозможно. Пытаемся придумать план побега, но никак не можем сообразить что-то дельное. Тонкс тоже ничего не знает про магический замок: может отпираться ключом-артефактом, паролем, отпечатком магии тех магов, которые есть в памяти замка. Даже если нас подслушивают, ничего ценного они не услышат. Хотя думаю, вряд ли — пожиратели предпочли бы пару лишних круциатусов кинуть, а не по крупице собирать информацию. Эгоистично, но я рада, что здесь не одна. Вдвоем быстро сойти с ума сложнее. *** На седьмую ночь сквозь сон слышу чей-то негромкий разговор. Сплю я здесь плохо, поэтому сразу же просыпаюсь и смотрю в коридор сквозь ресницы. Около моей камеры двое мужчин. — Долохов сказал, эта его. В соседней камере еще одна, пошли. Я не знаю, что за сдвиг по фазе у Долохова, и каким боком мне это в итоге выйдет, но сейчас хочу сказать ему спасибо. Но в соседней камере Тонкс… Голубое свечение гаснет. Быстро подкрадываюсь к двери и осторожно выглядываю в коридор сквозь прутья. Мужчины входят в соседнюю камеру. Это шанс один на миллион, стараясь действовать быстро и аккуратно, я телекинезом пытаюсь открыть механический замок. Секунд через сорок замок щелкает, и я выдыхаю. Я вся мокрая. Какое счастье, что замок такой простой. Выскальзываю за дверь, готовясь выхватить у первого, кто встретится, телекинезом палочку. Через мгновение, как я вышла, голубое свечение вспыхивает опять, а из соседней камеры раздаются крики Нимфадоры. Это еще хуже, чем когда кричал от пыток Беллы неизвестный мужчина, ведь Тонкс после этих дней взаперти стала мне близким человеком. Но придумать, как ей помочь, не успеваю. Боковым зрением улавливаю движение с другой стороны и, даже не успев повернуться, наношу туда телекинетический удар. Мне очень повезло, что в коридоре меня никак не ожидали увидеть. Иначе сто раз успели бы вырубить. Кажется, я расколола ему голову… Мне совсем не жалко пожирателя, но к горлу все равно подкатывает тошнота. Достаю его палочку из кобуры. Первым делом накладываю на себя дезиллюминационное. Палочка слушается неплохо. Отчаянные крики Тонкс прерываются каким-то заклинанием. Стараясь не шуметь, подхожу к ее камере. Боже… Вырубаю насильников ступефаями. Они даже среагировать не успели, были очень заняты, мрази. Оттаскиваю одного с Тонкс. Она без сознания. — Энервейт. Энервейт! Тонкс, очнись! Фините! Энервейт! Фините! Что они успели с ней сделать? Как открыть камеру? Возвращаюсь к тому, что в коридоре. Обыскиваю — ничего похожего на артефакт, который мог бы быть магическим ключом. Иду обратно к Тонкс. — Энервейт! Черт! — Экспеллиармус! Экспеллиармус! Две палочки прилетают в руку. Навожу палочку на пожирателя: — Фините! Империо! Открой дверь! Он делает пару неуверенных шагов к двери, но потом как-то дергает головой и встряхивается: — Ах ты, сука! — кричит он со всей дури. — Секо! Это я сделала рефлекторно, не думая. Просто испугалась. Человек с рассеченной шеей заваливается на пол, заливая все кровью. Почему я делаю раньше, чем думаю? Надо было еще раз попробовать, а я сразу по шее. — Тонкс! — умоляюще зову я, — Энервейт! Остался еще один. Успокойся, сосредоточься. — Фините! Империо! — Я сниму с тебя кожу заживо, грязнокровная дрянь, — спокойным тоном обещает он. — Ступефай, — В этот раз получилось еще хуже. Чтобы применять империус, надо всем сердцем хотеть подчинить другого. Но я мало чего в своей жизни хотела сильнее. Почему же так? — Фините! Империо! Открой дверь! Пожиратель дергает беспалочковым акцио свое оружие из моих рук, но я держу крепко. Да на этого вообще империо не действует! — У тебя три секунды, чтобы вернуть палочку, или я сверну шею твоей подружке. — Сектумсемпра! — в ужасе выкрикиваю я. Ой, бляяя! Все тело распорото, одну руку отрезало начисто… Нельзя мне колдовать на эмоциях. Наклонилась, и меня вырвало. Хочется завыть от ужаса. — Тонкс, проснись, — плачу я. Не могли же они ее убить. Наконец до меня доходит. Накладываю на нее диагностическое заклинание. Она в коме. Как?! От изнасилования такого не могло случиться так быстро! Чем эти ублюдки ее приложили? Хотя ее магия сама могла защитить хозяйку таким странным способом. Мадам Помфри рассказывала, что такое бывает в травмирующих ситуациях. Когда маг в коме, его можно убить, но причинить боль или воздействовать на разум нельзя. Энервейт тут не поможет. Акцио ключ не работает. Подтягиваю более целый труп к решетке и пытаюсь найти что-то, чем можно открыть дверь. Ничего так и не нашла, вместо этого меня в процессе обыска еще раз стошнило, хотя вроде уже нечем. Вероятно, здесь не ключ, а какое-нибудь кодовое слово. Телекинезом закапываю одну из палочек в мантию Тонкс, которая лежит на полу комком. Вдруг она очнется раньше, чем ее обнаружат — начнет одеваться и найдет. На нее все равно не подумают, соседняя камера пустая — ясно, кто убил. Магическая кома — вещь непредсказуемая. Кто-то приходит в себя через несколько часов, кто-то — через несколько дней, кто-то остается в таком состоянии месяцы… Всхлипываю. Мне нельзя здесь оставаться! По дороге накладываю дезиллюминационное на труп пожирателя, что валяется в коридоре, и отодвигаю его к стенке, чтобы сразу не наткнулись. Обновляю невидимость на себе и начинаю подниматься по лестнице…