Электрум

Слепые лучи закатного солнца проникли в бойницы и меж уложенных без раствора крупных камней, что составляли наскоро возведенную гномами стену. На месте нее еще совсем недавно располагался главный проход в Эребор, осажденный сейчас армиями людей и эльфов. Вот уж целый день прошел с того момента, как прогнал Торин в ярости их взломщика, Бильбо, узнав о его предательстве. И был Король весь этот день мрачнее тучи, лишь тем занимаясь, что перебирал несметные свои сокровища. Горы их сверкающие возвышались в сырой пещере, в которую превратился Главный Зал когда-то славного королевства. Так велика была в этот момент власть клада над Торином, что думал он лишь о том, как получит обратно вожделенный свой Аркенстон и сохранит при этом все богатства, пусть даже придется ему ради этого развязать войну с ближайшими своими соседями. И многие из отряда разделяли такие мысли своего предводителя, ведь и их сердцами овладела драконья болезнь, заставляющая помутиться рассудок. И только лишь двое из тринадцати гномов, что забаррикадировались в Горе, не разделяли общей лихорадки. Да, и им не чужда была общая для всего их народа любовь к драгоценностям, но самые молодые из отряда, братья Фили и Кили, смогли сохранить ясный ум, и ужасались перспективе бессмысленной бойни с теми, кто мог бы быть их добрыми союзниками. Наступала последняя ночь перед решающим днем, когда должна была подойти к долине Дейла армия гномов Даина. И уже завтра могла начаться битва, что продиктована была безумием, а не благоразумием. Последнюю эту ночь братья решили провести вдвоем, ведь неведомо, что могло ждать их впереди. И отправились они искать наименее разрушенную комнату, которая могла бы послужить им спальней. Так как все остальные члены отряда расположились, как всегда, в основной сокровищнице, то пришлось братьям уйти вглубь пещер, дабы найти желанное уединение. Однако обойдя множество комнат и покоев, убедились королевские племянники в том, что мало что осталось цело после многолетнего проживания здесь чудовища. И в конце концов остановились на примыкающем к сокровищнице неглубоком тупичке, что был скрыт от глаз, но также доверху заполнен горами золота, серебра и драгоценных камней. Одним плавным движением снял с себя Фили отороченную мехом куртку и бросил ее небрежно на ближайшую к ним сверкающую кучу, устроившись сверху. Мерцающие в неверном свете зажженных по стенам факелов, ссыпались вниз несколько золотых монет под весом его тела, и покатились с гулким звоном по каменному полу, вызывая таинственное, будто смеющееся эхо. Переливы его едва успели замолкнуть вверху, под теряющимися в темноте сводами, когда брат его, Кили, прилег рядом, положив вечно взъерошенную голову на живот прикрывшего глаза блондина. Запустил тот пальцы в густую темную гриву волос, и отдался младший из братьев волне блаженства, что распространилась по телу от этих мягких прикосновений. Лежали они так долгое время, наслаждаясь теплом друг друга и заветной близостью, что так редка была меж ними за время похода. Но горькими были думы обоих, что переполняли головы и заставляли хмуриться красивые дуги бровей - прямых золотистых и изломанных темных. И потекла сама собою неспешная беседа о наболевшем, о том, что не могут они пойти против воли своего Короля, собственного родного дяди, пусть даже и в корне неверным считают его решение. А тем временем за стеною от них, в гигантской сокровищнице, насквозь пропахшей драконом, другие гномы уселись в кружок посреди несметных богатств своего королевства. Только Торина не хватало среди них, но был он тут же, неподалеку, сидя на большом железном нагруднике и задумчиво крутя в руках золотую чашу, инкрустированную сапфирами, изумрудами и рубинами размером с голубиное яйцо. По-прежнему безумным огнем сверкали его глаза, и не было в них ни капли раскаяния или осознания неправоты своей. Но поднял он голову удивленно, когда зазвучала вдруг в затхлом воздухе музыка прекрасная, торжественная. И затянули гномы слова песни, что сами пришли им на ум, кладя их каждый на свой лад на несложный, но берущий за душу мотив. И в своем уединенном закутке услышали братья величественные и бравые звуки инструментов, хранившихся веками в каменных гротах Горы. А звучные голоса десяти воинов долетели до слуха их песней, что пелась с надрывом, от сердца, укрепляя боевой дух гномов, разделивших губительные намерения своего Короля: Король возвратился в старинный дворец; Будь славен, наследник Подгорного трона! Навеки избавился мир от дракона — Всем недругам будет такой же конец!* Горько усмехнулся Фили, покачав головой. Звякнули в волосах серебряные зажимы, скрепляющие косы. - Они поют о недругах, думая об эльфах и людях, которые разбили лагерь на равнине под нашей Горой. Но не враги они нам, братец! Ведь это не мы, а человек убил Смога, и благодарны мы должны быть за это, а я боюсь, что дядя даже обещанной награды не выдаст жителям Эсгарота, не то, что их доли... - Не береди душу, Фили. Знаешь ведь, что ничего не можем поделать. И в битву ведь ринемся не размышляя, даже против тех, кого хотели бы друзьями назвать. Долг превыше всего, так? И наш долг - последовать за дядей. Куда бы ни повела его злая судьба: по правильному ли пути, иль по пути, застланном пеленою умопомрачения... Мы останемся с ним, и нечего тут более обсуждать. Промолчал его брат в ответ, вслушиваясь в новые куплеты песни, что разносились под гранитными мрачными сводами, отражаясь волною от толстых стен. Но следующие слова, услышанные им, еще больше разбередили сердце юного принца, горьким бессилием и тщетной злостью отдаваясь в метущейся душе его: Топор боевой заострен и суров, Надежны ворота подземного дома, И полнится храбростью сердце у гнома От взгляда на клады в пещерах отцов! - Да как можно и храбростью-то назвать то, что предстоит нам?! Трусость, жадность - вот, что это такое! Но не храбрость! - Сжал русоволосый гном кулак, ударяя по ни в чем не повинной бездушной груде золота, да так, что полетели мелкие сапфиры и бриллианты чистой воды в стороны, рассыпаясь искрящейся рябью по полу. - Мы готовы отбирать чужие, невинные жизни ради этих холодных камней и металла! Кто же мы после этого?! Приподнялся Кили на локтях, садясь рядом со вскинувшимся братом. Дышал Фили тяжело и часто, распаленный обуревающими его чувствами. Коснулся младший уверенной рукою часто вздымающейся груди его и твердо произнес, глядя в глаза: - Не смей думать об этом так, брат. Никто не ведает, чем руководствовался демиург**, создавая нас, а ведь он не случайно сделал гномов подверженными драконьей болезни! Я уверен, что был у Махала-Создателя свой план, для достижения которого понадобилось ему создать нас именно такими. Кто знает, может быть именно эта война, развязанная безумием и алчностью, повлечет за собою важные последствия, которые предвидел он. Так не будем же идти против высшей воли! - Сник внезапно Кили, будто растеряв весь свой запал. И добавил уже тише, голосом потухшим: - Тем более, что мы уже попробовали отговорить дядю от шальной идеи, которой он одержим. Никто не переубедит его в том, что все можно решить мирным путем, ведь тогда ему придется расстаться с частью его ненаглядного сокровища! И опустились руки, до того рьяно сжимавшие плечи брата. Упали по бокам от красивого, правильного лица каштановые пряди, обрамляя его будто вуалью траурной. Но от зрелища этого дрогнуло сердце Фили, и протянул он ладони к родному лицу, обхватывая его ласково пальцами, касаясь мягких губ. - Прости меня, любимый. Знаю, что тяжело нам обоим, и должен я поддерживать тебя, а я вместо этого лишь больше тебя печалю. Прав ты во всем - негоже нам думать обо всем этом. Пусть и не на месте сердце, да только должны мы принять все, как есть, и пойти на битву, если такова будет воля Торина и самого Махала. А сейчас я об одном прошу тебя. Будь это последняя наша ночь, я хотел бы провести ее только с тобою, и прошу тебя о том же. Давай забудем сейчас все плохое, все мысли, что покоя не дают, и просто побудем вместе, пока есть у нас эта возможность... С этими словами обнял Фили брата за талию, притягивая ближе к себе. Встретились губы в поцелуе, наполненном отчего-то сейчас немыслимой нежностью, благоговейной чувственностью, что в каждом движении сквозила. С упоением ответил Кили на этот поцелуй, не спеша обхватывая такие желанные губы своими, лаская вязко, тягуче. Отголоском желаний отразился в двух прильнувших друг к другу телах певучий мотив, что затянули гномы за стеною. Пели они на этот раз печальный напев, о дальних белых берегах повествующий. И каждое слово тяжелой янтарной слезою падало в переполненные любовью души двоих, чьи тела уже медленно расставались с одеждой, мешавшей прижаться без помех кожей к коже. Кровавым отблеском мелькнул рубин, скользнувший из-под локтя Фили вниз, по склону золотой горы, служившей сейчас ложем для влюбленных. Влюбленных не только друг в друга, но влюбленных в жизнь, в само ее безудержное течение, влюбленных во все то, что мог подарить им этот огромный мир. И любовь эта безграничная, страстная, выливалась сейчас наружу потоком спокойным, нежным, но оттого не менее сильным. Уложил Кили брата на спину, обратно на его куртку, и освободил его неспешно от всей одежды, оставив лишь рубаху, вверяя полумраку полуобнаженное юное тренированное тело, блестевшее уже от пота, переливающееся словно еще одна драгоценность в свете мерцавших факелов. Но мешала рубаха целовать прекрасный подтянутый торс Фили, и задрал брат ее наверх, проходясь языком шаловливым по впадинке пупка, по сладким бугоркам сосков. Вцепляясь судорожно пальцами в длинные волосы младшего, застонал наследный принц Эребора, забыв о том, что может он быть услышанным. И эхо протяжного этого стона еще больше распалило Кили, заставляя ласкать распростертое под ним тело с удвоенной нежностью, вычерчивая на нем признания свои руками, губами и языком. Отстранился он на мгновение, стягивая с себя через голову взмокшую рубашку, и приник жадно к белой солоноватой коже вновь, усеивая ее мириадами мягких влажных касаний. Когда состоящая из невесомых прикосновений губ прозрачная дорожка сбежала бархатной волною вниз, к тонким выступающим косточкам бедер, закинул Фили руки за голову, подставляясь всем телом под такую желанную ласку. И вновь застонал, уж громче, когда, положив теплую ладонь ему на живот, принялся Кили вылизывать его напряженный донельзя член. Неспеша дразнил он головку аккуратными облизываниями, лишь чуть вбирая ее в рот, и играли мускулы на его сильных руках, одной из которых он продолжал гладить поджарый, поросший золотистыми волосками живот брата, а другой вцепился в стройную его ногу. Поднял Кили глаза на мгновение и, завидев румянец, осветивший щеки старшего, его приоткрытый в истоме рот, не выдержал, разом полностью заглатывая в себя его крупную плоть. И вздох рваный разрезал опустившуюся на Гору тишину ночи, и последовал за вздохом этим звенящий водопад из сверкающих тысячами граней драгоценностей, ибо запустил Фили в исступлении в них обе руки, будто удержаться пытаясь. Омыла сверкающая лавина двоих наполовину обнаженных гномов, и обежали игриво их тела мелкие гребешки волн, состоявших из бесчисленных кристаллов благородной шпинели, огненных опалов и гранатов, сапфиров и турмалинов. Шапки пены на волнах этих были из мириад прекрасных алмазов, горного хрусталя и берилла всех существующих оттенков. И среди всего этого великолепия, бережно ограненного руками древних мастеров, на горах из не потускневших от времени золотых монет и слитков, возлежали двое братьев, продолжая сокровенную свою симфонию, сыгранную на струнах душ, на клавишах разгоряченных тел. С рыком утробным поднялся Фили, отстраняя брата от себя и толкая теперь уж его самого на это прохладное сияющее ложе. Не думал сопротивляться Кили, и сам избавился от ненужных штанов, темными, голодными глазами наблюдая за тем, как, вторя ему, полностью наконец обнажается брат. Не медля, устроился русоволосый гном меж раскинутых длинных ног, и скользнула рука его вниз, разводя в стороны упругие податливые ягодицы, в то время как губы вновь нашли чужие губы, лаская их лениво, нерасторопно, наслаждаясь каждым мгновением этой сладости. И, купаясь в медвяной патоке блаженства, почувствовал Кили теплые пальцы, что плавно вторглись в него, поглаживая и растягивая шелковые стенки. Настолько переполнен он был возбуждением, настолько захлестывало принца желание, что вскоре уж и пальцев этих стало мало, и, отстранив от себя ласкавшую его руку брата, обхватил он талию его ногами и, взяв ствол Фили в ладонь, направил его в себя. Одно плавное движение - и вот уж слились они в единое целое, крича в такт. До безумия, до сладкого экстаза доводили Кили медленные толчки брата внутри него, когда каждой частичкой своей просило истосковавшееся по физической близости тело большего. Но не спешил Фили, сохраняя плавный темп, выходя почти полностью и вновь скользя глубоко внутрь тела брата, разметавшегося под ним словно прекрасное видение. Так красивы были черты его, что затапливала с болью граничащая нежность все существо блондина, вырывая из легких новые стоны. Глаза в глаза, темный янтарь и светлая лазурь, тьма и свет, две противоположности, что едины душою, одной на двоих. И на последних толчках, что пригвождали Кили к его блестящему золотом ложу, выгнулись двое братьев, сплетая из тел своих удивительный узор, взметая слепо шарящими руками фонтаны цветных холодных всполохов драгоценных камней. Одновременно достигли оба пика высшего, смешав семя свое с жаром тел и крича, не сдерживаясь, имена друг друга. И, дыша порывисто, рвано и горячо, лег Фили на брата, зарываясь лицом раскрасневшимся в его волосы. Два могучих торса тесно прижались кожею к коже, будто прирастая, впитывая жар общий, идущий изнутри. Постепенно затихало дыхание их тяжелое, отражаясь от равнодушных стен зала, и успокаивалось отчаянное биение трепетных сердец. Долго еще пролежали эти двое так, игнорируя существование остального мира, наслаждаясь таким недолговечным часом абсолютного единения. И уснули б они, возможно, не нашарь случайно рука Фили, лежавшая под головою брата, шероховатый камень, неожиданный среди идеальных граней его собратьев и округлой гладкости монет. С удивлением выудил принц из груды сокровищ крупный необработанный кусок скальной породы, усеянный изящными блестящими прожилками металла, напоминающего золото, но чуть более светлого. Разглядывал он его какое-то время, а затем заглянул Кили в глаза: - Знаешь, что я подумал, брат? Мы с тобою, как этот электрум***. Едины мы, но разделены надвое - как золото и серебро, составляющие этот благородный металл. - Ты - золото, драгоценное по сути своей, желанное для любого, но в то же время пластичное и мудрое - вторил ему Кили, приподнимаясь и принимая самородок из рук старшего брата. - А ты - серебро, что податливо, и принимает любую форму, но одновременно своенравно и вольно. - И серебро это становится податливым лишь в руках мастера, который знает, как обращаться с ним, ведь привередливо оно, как и я. Целует Кили губы брата невесомо, и трогает уголки губ светлая улыбка. Ведь давно нашел юный лучник того единственного мастера, что выковал из его серебряного сердца свой лик. - А вместе составляют они один редкий металл, что гораздо прочнее золота и много ценнее его. И не отделимы его части друг от друга, столь крепко сплавлены они в одно... Притянул Фили брата еще теснее к груди, впиваясь вновь в его губы ненасытным поцелуем. И разгорелась их страсть с новою силой, заставив позабыть о сне. Выпал из ослабевших пальцев младшего электрум, затерявшись снова среди бескрайнего моря королевского клада. И зазвенели вновь растревоженные монеты, стекая золотым дождем по прекрасным нагим телам... *** Крыльями летучих мышей сотканная из мрака, опустилась кровавая пелена на глаза старшего из королевских племянников, чьи волосы напоминали цветом своим потускневшее золото. Сияли они даже сквозь грязь и кровь, что измарали мягкие пряди и косы. Вой остервенелого варга, прозвучавший вблизи, заставил дрогнуть слабую руку младшего, что гладила тихонько эти пшеничные косички, вплетая не слушающиеся уже пальцы в блекнущее на глазах великолепие. Вместо слова прощального сорвался с губ Кили булькающий полустон-полувсхлип, и обратились глаза ищущим взглядом к глазам напротив. Не мог уж Фили ответить на молящий тот взор, но не нужно им было слов. Еле заметно, конвульсивно дернулся уголок окровавленных губ, и пронеслась одновременно в головах у обоих мысль успокоительная, важная. Мысль о том, что дрались они не против друзей, а бок о бок с ними, защищая отвоеванный дом от врага общего, страшного. И о том, что верное решение принял их дядя, пусть и не сразу, но все же вовремя выступив с малыми силами двенадцати соратников на бессчетные армии тьмы. Не стыдно принцам было теперь за жизни, которые, как ясно уж понимали они, пришлось им отдать за Короля своего, ведь не подвел он их ожиданий. И смилостивился над обоими Махал, не позволив братьям увидеть, что пал за их спинами так отчаянно защищаемый ими Торин, насквозь пронзенный отравленным орочьим клинком. В последний раз дотронулся Фили до щеки брата, отдавая тому угасающие крупицы скудного тепла, что еще хранило изувеченное тело. И замерли его пальцы навсегда, а глаза так и остались прикованными к карим глазам Кили, что лишь мгновением позже остекленели, навечно сохранив в глубине зрачков последний увиденный ими образ - образ родного, любимого, на века застывшего теперь лица. И никто не заметил, как из кармана одного из принцев тихо выкатился кусочек гранита, испещренный прожилками мерцающего даже во тьме электрума, и через миг был втоптан в пропитанную кровью землю чьим-то тяжелым сапогом... * Здесь и далее использованы стихотворные строки, принадлежащие Дж. Р.Р. Толкину, и входящие в его повесть "Хоббит, или Туда и обратно". ** Демиу́рг (др.-греч. - «мастер, ремесленник, творец») — здесь значение слова трактуется как Бог-Творец, отличающийся космическими масштабами деятельности, но выступающий лишь как подчиненный верховного божества. В данном случае, демиург - Махал, создавший гномов. Он является лишь одним из Валар, подвластных, в свою очередь, всемогущему Эру. Тему того, почему Махала можно назвать демиургом, можно развивать и далее, но я не считаю целесообразным делать это в пояснениях. *** Эле́ктрум — минерал, разновидность самородного золота; представляет собой сплав серебра с золотом. Обычно встречается в виде дендритов или пластинчатых образований на минералах.