Circadian

«Who’s to say you’re never wrong Who’s to say that I’m not already gone Who’s to say the time inside your head» David Cook — Circadian ©

      Будильник мигает: 4:30. За окном лениво колышутся ветки, листья опускаются на землю, ветер завывает во все щели, проникает во сны, пугает, предупреждает, успокаивает. Ветер единственный, кто еще помнит отголоски прошлого.       В комнате холодно. По голубоватым обоям с серебристой каймой, кажется, змеится иней и исчезает, растворяется в темноте. Сероватые предрассветные сумерки таят в себе ответы на всё, но некому задать простой вопрос. Некому, да и смысла нет.       Кровать с некогда пышным пологом кажется такой большой и ненужной в сырой пустоте спальни. Полог свисает рваными ошметками и лишь мешает. Он служит насмешкой над возможным когда-то величием. Она и не хотела величия, никогда не просила о пристальном внимании к собственной персоне, она лишь хотела жить. Обрести, наконец, спокойствие, и сделать вдох. Гермиона спускает босые ноги на пол и с раздражением смотрит на мигающие красным цифры. Совсем скоро она встанет, набросит яркий халат, как насмешку над своими буднями, сделает себе кофе, перехватит пару бутербродов и убежит на работу в Министерство. А по выходным Гермиона будет опускать глаза и обещать, что всенепременно заглянет в гости к Гарри и Джинни. Дни будут идти за днями, а она все так же будет обещать.       Потому что после Битвы за Хогвартс прошло уже восемь лет, что-то отстроили, что-то развеяли прахом, открыли школу, переписали законы, и жизнь потекла своим чередом. Друзья женились и завели детей, повидали мир и вернулись обратно, чтобы каждую весну рваться к неизведанным землям и дальше. Потому что весна всегда приходит, вне зависимости от времени и душевных переживаний. Потому что даже Гремучая Ива всегда расцветает в начале апреля, и Визжащая Хижина уже не кажется сплошным пугающим пятном, а на Черное Озеро прилетают утки.       Потому что время продолжает бежать и мигать в темноте, как этот слишком человеческий будильник, но Гермионе с ним не по пути. Ее жизнь осталась рядом с родителями, исчезнувшими в Австралии, рядом с Роном, что укатил в Румынию вместе с братом, в Годриковой Впадине и у могил всех погибших. Выдающая ведьма своего времени. Участница Золотого Трио. Блестящая волшебница Министерства! Гермиона гипнотизирует будильник и встает с кровати. Каждую весну особенно тяжело встречать май. Но она привыкла.       Гермиона сидит в кухне и пьет крепкий кофе без сахара. В воздухе витает сигаретный дым, хоть она и не курит, и предчувствие дождя. Пережить этот день. Улыбаться коллегам, закопаться в бумаги, забрать из химчистки пальто и ответить вежливым отказом на приглашение Джинни. Гермиона пытается изо всех сил. Пытается соответствовать собственным нормам. У нее квартирка на окраине Лондона, с двумя комнатами и просторной кухней. Простые занавески на окнах и скатерть в клеточку. И палочкой она пользуется только в самых крайних случаях. Единственное, что напоминает о магии в этом оплоте обыденности — это бессмертный Живоглот, которой умеет читать мысли хозяйки, но ранней весной даже он молчит.       Пережить этот день, а после поступить по велению сердца. Гермиона доедает гренку с вишневым джемом, с сожалением взбалтывает в чашке остатки кофе и пешком отправляется на работу. К обеду погода портится окончательно. Небо затягивают тяжелые серые тучи, мрак, словно непроницаемая тьма, окутывает землю, пыль, прибитая первыми холодными каплями, ожидает развязки. Сакура, чей-то злобной шуткой перенесенная в нелюбезные британские края, боязливо дрожит на ветру, но Гермионе нет никакого дела до нее. Начальник, подслеповато всмотревшись в ее круги под глазами, почти силой выгоняет ее из Министерства и отправляет отдыхать, пока не станет легче.       Уже восемь лет Гермиона тонет в океане чужой жалости и сочувствия, тонет, и всё никак не может выплыть. Потому она набрасывает на шею яркий бордовый шарф и переносится к Черному Озеру — подумать, понаблюдать, поздороваться с Ивой. Болезненная рябь трогает воду, ветер порывами налетает на чахлые еще кустарники, но Гермиона решительно движется к дереву, чтобы через минуту просто опуститься у ствола и закрыть глаза.       Проходит пятнадцать минут ее единения с прошлым. Пятнадцать вязких минут, так похожих на эту холодную весну. Справа от себя Гермиона замечает какое-то движение, но даже не делает попыток вынуть палочку — ей не от кого здесь обороняться. Ученики еще на занятиях, профессора заняты грядущими экзаменами, Хагрид далеко, а Ива давно уже считает ее своей. Хриплый насмешливый голос выводит Гермиону из оцепенения.        — Что, тяжелый денек?       Гермиона вздрагивает и ударяется затылком о дерево. Голос звучит над самым ухом, но что-то не дает ей повернуться.        — Эй-эй, ушибешься же!       И снова этот лающий насмешливый тон, и она, наконец, поворачивает голову.       Справа от нее, опираясь подбородком о согнутую в колене ногу, сидит Сириус. Он одет в кожаную куртку и темно-синюю майку с эмблемой группы, название которой Гермиона не может разобрать. Черные рваные джинсы и перстень с львиной головой дополняют образ. Свет проходит сквозь него, но ей все равно. Ей слишком одиноко молчать, потому она согласна даже на галлюцинации.        — Сириус! Я так рада тебя видеть!       Гермиона не видит, но чувствует, что он улыбается в ответ.        — Так что не так с этой весной?        — Всё не так, Сириус. Горы отчетов, которые никому не нужны, кроме меня, чужие семьи и чужие дети, что зовут меня тетей Мионой, сырость на стенах и кофе, который всегда заканчивается невовремя.       Сириус заходится хриплым смехом.        — Да, особенно кофе. В стране, продавшей душу за чай, отсутствие кофе ощущается особенно остро. Почему не наколдуешь?        — Это не то. Вкус не тот, словно чего-то не хватает. Но самое ужасное — это бесконечные свидания!        — Да, потому ты сидишь здесь и изливаешь душу призраку крестного своего лучшего друга, — усмехается Сириус и чешет затылок.        — Ты хотя бы задаешь правильные вопросы, — отмахивается Гермиона и всматривается в подернутую рябью водную гладь.        — А не боишься, что кто-то увидит?        — Как я веду беседы с плодом собственного воображения? Нисколько. К моим странностям привыкли еще за время учебы. К тому же, — Гермиона хитро улыбается и тычет пальцем вверх, — Ива так просто к себе чужаков не подпускает.        — О да, расскажи мне об этом! — хохочет Сириус, и Гермиона чувствует, как ей становится легче.        — Мне нравится это место. Даже больше библиотеки, а это серьезное заявление.        — Раз так, — добавляет Сириус, — Можешь даже подремать, а я покараулю.       Полдень плавно перетекает в вечер. В озере уже отражаются первые звезды, а полог Ивы скрывает спящую женщину от всех любопытных. Когда Гермиона просыпается, то думает, что ей всё приснилось. Она разводит ладонью ветки и встает на ноги. У самой кромки воды стоит Сириус и улыбается ей. Лунный свет проходит сквозь него, и кажется, что он окружен нездешней магией, светящимся ореолом. Луна отражается в воде, и он исчезает, когда время приближается к полуночи.       Над озером тихо, лишь слышен тихий всплеск воды. И впервые за восемь лет Гермиона охотно возвращается домой.