Лодочка

Ветерок врывается в окно, и маленькая душная приемная расцветает летним садом, а спустя мгновение, наполняется морем. Дверь распахивается бесшумно, звук первого шага поглощает ковер. Но женский слух – штука тонкая и коварная. - Алваро, - Лола откладывает в сторону шитье и грациозно поднимается навстречу. "Ух, женщина!" – еще немного, и Алваро зажмурился бы от восхищения. Какая ты у меня холодная - как снег. И горячая - как солнце… Взять в охапку и гореть, пока оба не остынем. Вслух, однако, он произносит другое. - Есть разговор, моя дора. - Я рада, – иронично заломленная бровь, и взгляд. От такого взгляда не то что неуютно станет, «клинок» опасть может. Навсегда. "Ну, сыночек, погоди… Сейчас позащищаю, а потом ответишь мне по всем позициям – и за то что мать разозлил, и за все остальное…" - Присядем? Жена смиренно опускается в кресло, но смирение это такое же нарочитое, как и спокойствие мужа. - Конхо Дэрайо объявляю открытым, - Алваро выразительно потирает руки, будто в предвкушении праздника, и с удовольствием отмечает некоторое потепление во взгляде жены. Говорить она начинает первой – тоже хороший признак, чем быстрее вышипится, тем лучше... - Всё это уже не новость. Я настаиваю, что этому человеку не место рядом с Росио. Наш сын растет бандитом, и если ты этого не видишь – мне бесконечно жаль. - Я говорил с менторами – они довольны. Росио усердно учится. - Хм… - Лола плавно наклоняется вперед, дабы привести в порядок пряжку на туфле – ей нужно время для следующего возражения, а тебе – полюбоваться на обтянутую белым шелком ножку и дивное сочетание смуглой кожи с черным сафьяном. "Эх, женщина. Коварная женщина, но слишком тонкая, чтобы быть опасной. Да и слишком я тебя люблю, чтобы позволить..." - Ты любишь своих детей, Долорес, но забываешь, что они – не куклы. Вот моё мнение. Позволь Росио быть собой, и всё будет в порядке. - Собой? – Лола вздрагивает, словно от пощечины, и прижимает ладонь к зарумянившемуся лицу. - Ваш сын набирается дрянных привычек от простолюдина! Вам это по душе, соберано? Пока вы в столице, он разве что не спит со своим ненаглядным Хуаном! Маркиза Алвасете чаще видят в порту, в Анхэло и в дальних рощах, чем в замке. Это позор Дома, не только мой. Но я не потерплю… - Потерпишь, - мягко возражает Алваро, и быстро, пока ничего не поняла, пересаживается со стула на подлокотник кресла. Обнимает слабо упирающуюся жену за плечи, трется щекой о прохладные, гладкие-гладкие волосы. – Потерпишь, лодочка, как всегда терпела… Женщина, женщина, лодочка в бурной воде. Волны тебя топят, а ты плывешь, всё плывешь – красивая и гордая… Был бы моряком – правил бы. А с суши можно только ждать, когда сама к берегу пристанешь. Вот сейчас пристаешь… - Они на рассвете ушли, - тихо, полушепотом заводит Лола, и голос её дрожит. – Сказали, что поохотятся на кроликов. Буэно, идите. Сумерки, а их все нет, я послала людей, но они вернулись ни с чем. А потом заявляются на порог – грязные, как топоны, и у этого мерзавца нога ранена – дикую кошку в лесу встретили, с котятами. Росио мог погибнуть, ты понимаешь?! - Т-щ-щ-щ, - пуще прижимает к себе жену Алваро, гладит по хрупким плечам, ласкает за ушком. – Успокойся, Долорес, успокойся, девочка… - Девочка? – ирония ей больше не дается, не можется женщине быть злой, когда рядом её мужчина. - А кто же? Всё в куклы играть хочешь, - Алваро бережно обводит пальцем скулу, и через пылающую щеку – к кончику носа. За этот курносый нос Долорес Салину не хотели славить первой красавицей юга, вроде как не модно это… А Алваро вот полюбил, и на всю жизнь. - Он живой, а не фарфоровый, он мальчишка. Ты забыла, какими старшие были? Рассказать, каким я был? Мальчишки всегда грязные, и всегда в синяках. - Живое тоже бьется… - шепчет Долорес и изучает взглядом рукав мужниного колета. Внимательно так изучает… - Лола, посмотри на меня, - бережно прихватывает двумя пальцами за подбородок, заглядывает в глаза. – Что будет, если не снять крышку с кипящего масла? - Пожар… - беззвучно, одними губами, произносит Лола. В зрачках плещется непонимание и... надежда. - Ну, вот, сама сказала, - улыбается Алваро. – Или пожар, или котел треснет. Так на это и смотри, а не можешь смотреть – отвернись, сам справлюсь. У него же время такое – кипучее, никуда не денешься, только присматривать и остается. Незаметно присматривать, чужими глазами. И за шиворот, когда надо - чужими руками хватать. Так ловчее выходит. Это сейчас он в рощи за кроликами, а потом в Багряные Земли удерет, львам хвосты крутить. И что ты тогда – следом побежишь? Нет? Ну и правильно, что там делать… Пора снять крышку, дора Алва, вот что я хочу сказать. Пора. - Чтоб совсем на углях не остаться? Хорошо. «Угли» - это она про старших? - Лола, - берет ее руки в свои, целует, -… я не допущу, слышишь? – по очереди каждый пальчик, -…не допущу, чтобы ты еще раз обожглась. Просто верь мне, всё будет… - Хорошо? Я верю. Правда, верю. - Вот и славно. Оттаяла. Поняла. Смирилась. Отнимает руки, чтобы обнять, прижаться теснее. Когда-то давно, когда все вокруг было новым и непривычным, ты делала так чаще. И говорила «я хочу слиться с тобой, быть твоей частью». Слились, новых частей наплодили, а теперь до самой смерти будем бояться. Ты – явно, я – нет. Говорить об этом – не скажешь, но ты женщина, Лола, ты сердцем слышишь то, что герцогу кэналлийскому сказать не дозволено. Даже любимой женщине, даже матери его детей… - Подожди, окно лучше прикрыть. - Ждать мне привычно, - поводит бровью жена. Муж про себя усмехается. Оттаяла? Смирилась? Держи карман шире. Полсуана цена той, что, проиграв битву, не надеется выиграть войну. "И ведь выиграет, Чужой побери…" Сделав вид, что пропустил иронию мимо ушей, соберано Алваро заговорщически подмигивает жене и охотничьим шагом – тихо-тихо, чтобы не спугнуть – подбирается к окну. Что-то там ему примерещилось интересное… Нет, не примерещилось – головы золотых шаров колышутся сильнее, чем их треплет ветер, а, если присмотреться, то обнаружится среди желтых помпонов еще одна голова – чернявая и весьма дурная. - Через два часа в кабинете. И приспешника своего захвати, есть разговор, - вполголоса – так эффективнее – отдает распоряжение. - Да, соберано, - смиренно отзывается подоконная поросль. - Ну-ну. Алваро делает строгое лицо, и не спеша, давая проникнуться моментом, прикрывает ставню. Улыбается. Смирению сыновнему цена - даже не полсуана, меньше, на дохлую медузу не наберется, но в кого, скажите на милость, ему быть другим?