Банальная история

В дорогом ресторане все сияло золотой и багряной роскошью. Тяжелые портьеры прикрывали уютную нишу от ярких огней праздного ночного Монако. Ганс, косясь на освещенную дорожку за матовой витриной, утопал в диванной подушке и лениво выбирал вино, пролистывая богатую алкогольную карту. В сложившейся ситуации идеально подходил розовый вермут специфических свойства и запаха. Не секрет, что от крепленных вин многим туманило разум, а отдельным представителям человечества вдобавок понижало бдительность. Романтичный и коварный напиток, столь неординарный, что обывателю не угадать верного вкуса, не вычислить качества, был лучшим вариантом из возможных. Кивнув себе, Ганс нажал на золотистую кнопку, утопленную в толстом дубовом столе, и тут же в интимный полумрак впорхнул красивый официант. Придержав оценивающую ухмылку, Ганс сделал заказ на две персоны и, оставшись в одиночестве, уставился на часы, а после — вновь на дорожку. Время подсказывало, что план удастся, но никто, к сожалению, не давал точных гарантий, а оттого, сколько бы Ганс ни старался, ему из рук вон плохо удавалось держать себя в холодной невозмутимости. Постукивая носком дорогого ботинка по полу, датчанин еле дождался заветной бутылки на подставке и двух изящных бокалов. Заверив услужливого юношу, что он сам справится с дальнейшей сервировкой, Ганс дал себе секунду выдохнуть — и стоило только багровым шторам, закрывающим стол от основного зала, с шорохом сойтись, твердой рукой принялся наполнять бокалы. *** Крепкие зубы впились в кусок сочного мяса. Ганс, не будь он Гансом, обязательно дернулся бы в отвращении, однако позволить себе подобную реакцию, увы, мог лишь в самых сладких своих мечтах. В одной из них он доставал из боковой кобуры пистолет и разряжал всю обойму в острое, пылающее броским макияжем лицо. Шантель была неотразима по стандартным меркам, но лично у Ганса вызывала острую неприязнь своими псевдоскромными нарядами (полное отсутствие декольте вовсе не скрывало наличие плотно обтянутого тканью бюста, — глубокий же вырез на спине только подчеркивал чувственность и откровенность носящей его натуры), хищными оттенками алого и стылым взглядом голодной паучихи, который, как бы Шантель ни старалась, не удавалось скрыть ни густому слою теней, ни дорогой туши. Кровожадность женщины-вамп за сорок сильно отдавала гнильцой. Хищница, пресыщенная, но ненасытная, не могла вызвать у Ганса должного уважения, даже обладая ясным умом стратега и железной хваткой начальника. Лет десять назад он бы с превеликим удовольствием сыграл с этой дамой в кошки-мышки и, быть может, даже позволил бы на секунду прижать себя острым каблучком, но сейчас шарма коварной красотки хватало лишь на прямых и по сути своей бесхитростных солдафонов вроде Шкипера. На том и попался, хмыкнул про себя Ганс и заколол лист салата. И он, и Шантель были изрядно голодны после долгого дня, а оттого приличия и этикет были слегка отодвинуты в сторону, равно как и вермут, распивать который предполагалось с нежной поволокой в глазах и случайными якобы касаниями лодыжек под столом — то есть, лишь когда вечер плавно перетекал в томную ночь. Шантель ела мясо, беспощадно и с завидным аппетитом. Ганса подкупало подобное, если наружность объекта не предполагала собой столь невозможных размеров кровожадность (некстати вспомнился Блоухол), чего нельзя было сказать о той же Дюбуа. Ее полнокровность пылала и огненно дышала, словно устье жаровни, на любого, попадающего под прицел. В ней не было скрытого интереса: все становилось очевидным с самого первого взгляда на алый, рваной раной приоткрытый рот и влажно сверкающие зубы в его глубине. Это не делало ее менее опасным противником: просто в этот раз, сидя в дорогом ресторане в качестве «плохого» любовника на одну ночь и партнера по коварной паутине заговора, Ганс чувствовал себя некомфортно, и заскучал бы, не будь на кон поставлено так много. — Что ж, благодаря вам, месье Ганс, все прошло наилучшим образом. Наш с вами друг в надежном месте и ожидает справедливого суда. Вы появились очень кстати, — бархатно начала Шантель, расправившись со своей порцией. Бокал в ее узкой ладони все еще был безбожно полон. Злодейский кодекс и внутреннее чутье подсказывало Гансу не торопиться: дама хочет растянуть напряженный момент. На секунду Ганс представил, с точно выверенной долей обожания глядя Шантель в глаза, как мог бы трахать ее в одинокой квартире или гостиничном номере на одну ночь. Наверняка молодящаяся француженка наизнанку вынется, подставляясь и выстанывая его имя с будоражащим любую другую кровь акцентом, лишь бы доказать свою страстность, лишь бы быть максимально желанной. Картины, одна краше другой, опалили сознание Ганса мощной волной отвращения и капризного детского «не хочу». Все это грозилось обернуться страшной вульгарщиной, больно пошлой даже для него. — Я к вашим услугам, дорогая, — улыбаясь, проворковал Ганс, и тоже взялся за бокал, прокручивая тонкую ножку. — Как жаль, что мне раньше не довелось познакомиться со столь доблестным и очаровательным служителем закона. Боюсь, никто другой не направил бы меня на путь истинный. И на столь плотное сотрудничество с полицией, разумеется. Предполагавшиеся шутка и комплимент долетели точно по адресу: Шантель расслабилась, улыбнувшись, и лукаво стрельнула глазками. Отчего-то Гансу казалось, что она давно разгадала весь его безыскусный и грязный план, и теперь, наслаждаясь своей заблаговременной победой, тянет время, словно паук, мерно покачивающийся над лицом оцепеневшей жертвы. Вот-вот, и острые клыки с тихим скрипом вонзятся глубоко в плоть, прорывая кожу и впрыскивая внутрь смертельную дозу яда. Ганс сокрыл нервозность обольстительной улыбкой и, не говоря ни слова, отпил из своего бокала. Шантель молча изучала его из-под опущенных ресниц. Параноик внутри Ганса сигналил о том, что следует текать из ресторана и с этой земли в принципе, и как можно скорее, ибо не ровен час, и его прекрасной датской заднице крепко не поздоровится. Остатки разума же ехидно скалились: повелась, определенно повелась. Противоречия Ганс запил чистым вермутом и, уняв мелкую, едва заметную дрожь в пальцах, аккуратно сложил приборы на опустевшей тарелке, нарочно отвлекаясь от взгляда напротив. Рубашка под пиджаком неприятно липла к лопаткам. Ганс сделал над собой усилие, чтобы не повести плечами, и чуть не подавился, проморгав момент, в который лишенная туфли стопа коротко коснулась его ниже колена и мягко повела вдоль голени. «Приплыли. Чертовы французы. Никаких стыда и совести», — подумал Ганс и тут же себя урезонил. Уж и правда, чья бы корова… Теплая ступня уже успела пощекотать его у бедра, но дальше коротковатые ножки начальника полиции, очевидно, не доставали, а придвигаться ближе было бы явной нелепостью. Ганс ухмыльнулся, глядя в чужие глаза, выдав собственное глумливое торжество за неискренний укор и полное довольство происходящим. — Что ж, моя дорогая, — он нарушил молчание, вновь взявшись за бокал, — Шантель отзеркалила его движение. — За удачное и, смею надеяться, тесное сотрудничество. Со стороны могло показаться, что Шантель смутилась, но Ганс увидел в неровном румянце лишь голодный жар и банальную духоту, от которой сам мучался. Краснела Шантель некрасиво, яркими пятнами от шеи. Трогательными казались одни лишь ее уши, аккуратно выглядывающие из-за объемной прически и нежно алеющие на самых кончиках. С хрустальным звоном бокалы соприкоснулись; ступня проследила гансову ногу в обратном порядке и исчезла. В два глотка Шантель прикончила свой вермут, явно не обеспокоенная нюансами этикета, не стесняющаяся выставлять на показ собственную неутолимость. Подали десерт. Ганс завел отвлеченную беседу, лениво ковыряя вилкой тирамису, и принялся ждать. Благо ждать пришлось недолго. *** Разыграв целый спектакль перед всполошившимся персоналом («Это ее заболевание… просто ужасно… мне правда очень жаль… к сожалению, совершенно не лечится… да, да, неконтролируемая сонливость, может уснуть прямо так, посреди разговора, и, вот… боже мой, да, стакан воды, если позволите…»), Ганс, весь взмокший и взъерошенный, злой как черт, сел на переднее пассажирское и молча достал кошелек. Отсчитав старому знакомому (за грязную работенку берется, не моргнув и глазом, и не разболтает лишнего — вместо языка во рту вот уже лет девять спокойно себе обитает никчемный обрубок; письменность, конечно, никто еще не отменял, но Гансу все равно было почти спокойно — пришить молчуна можно было в любой день) немалую сумму, он жестом дал команду езжать, вбивая в навигаторе нужный адрес. Шантель очень удачно справлялась со своей ролью спящей красавицы — храпела на весь салон. На особо закатистой руладе у молчуна сдали нервы и он крутанул громкость радио на максимум. Гансу было не до того. Неверными пальцами он печатал сообщение. Отправил — и тут же получил ответ из разряда «понял тебя, ублюдок, только попробуй что-нибудь выкинуть, мразь», но с четким пояснением того, где расположены камеры внешнего наблюдения. Угрозы же были весомыми, но неловкими. Ганс улыбнулся телефону и отправил смайлик-поцелуй. Предсказуемый средний палец в ответ не заставил себя ждать. *** Молчун припарковался через квартал от участка. Ганс хлопнул дверью и торопливо зашагал по ночному Монако, напустив на себя чрезвычайно важный и суровый вид. Ночной караул был слабоват и очевидно не подготовлен к внезапным визитам суровых мужиков, водящихся с начальством. На это Ганс и рассчитывал — и едва не присвистнул, когда остолоп-охранник, бегло глянув на его липовое удостоверение и личный пропуск Шантель, якобы выданный ею внештатному коллеге по особому случаю, мелко закивал и засуетился, несомненно поверив в весь этот буквально в одни руки сотворенный балаган. — Вы хоть представляете, кого взяли? — гневно распалялся Ганс, для большей весомости напрягши плечи и зверски нахмурив брови. — Вам с Америкой нужны проблемы? С ФБР? Посольством? Или с кем похуже? Не знаю, кто и по какой причине допустил это, но, поверьте на слово, если сейчас же этот человек не будет отпущен, вам устроят такое, что вы сразу же пожалеете о своем решении запереть его, и проклянете тот день, в который решили связать свою ничтожную жизнь с законом! К концу тирады Ганса очевидно занесло и несло бы дальше, если бы еще на середине этой отповеди ни в чем неповинный идиот, никак не связанный с происходящим и решения закрыть Шкипера явно не принимавший, не кинулся с места за ключами от камеры и теперь незаметно пятился подальше от прямой угрозы. «Аж побледнел, бедняжка», — умолк Ганс и принялся сверлить парня тяжелым взглядом. — «Ну, ничего, пусть побоится, чай не сдохнет». Когда охранник, проводив его до карцера, зазвенел ключами в скважине и открыл железную дверь, Ганс отобрал их и тут же отослал бледного обратно, сославшись на важный приватный разговор с пострадавшим. Пострадавший сидел на лавке и щурился против света, очевидно, только проснувшись. Ганс, прикрыв дверь, подошел ближе и бодро хохотнул: — Ну привет, жертва о… Крепким ударом по скуле Ганса мотнуло к стене, и он согнулся пополам, держась за нее и глухо выстанывая недовольство. — Да чтоб я еще раз полез спасать твою задницу, Шкипер, — прошипел он, выпрямляясь, заранее готовый вновь схлопотать, например, по печени. Удара не последовало, только шумный вздох: — Выкладывай, коротко и по делу. Мне похуй, как ты тут оказался. Ганс поморщился — Шкипер очевидно отвел еще далеко не всю душу. Гордость его, необъятная и ужасающая (у Ганса такой никогда не имелось), была сильно задета, а терпения все равно что морской котик наплакал. От прежнего Шкипера здесь был только нервозный страшный солдафон, с которым Ганс предпочитал лишний раз не схлестываться. Обычно после таких стычек у него много что болело и оставался неприятный осадок — крохотное осознание собственной вины. — Ну, если коротко… *** Ковальски подогнал машину за угол пятого от участка дома. На заднем сидении, каким-то образом занимая сразу два сидячих места и притиснув юного малька к дверце, сидел Рико, угрюмый и с плохо скрытой от лишних глаз кобурой. Что-то не менее опасное торчало у него из сапога. Все трое заметили Ганса и автоматически напряглись, но лишь один Ковальски заметил и его распухшую щеку, косо улыбнувшись. Паскуда. Ганс, молча проследив за тем, как Шкипер, старательно не глядя на него, сел по правую руку от Ковальски да так и остался молча сидеть, напрягая явно издерганных за ночь товарищей, подошел к машине и деликатно постучал по стеклу. Ковальски, закатив глаза, нажал на кнопку в панели, и стекло тут же поехало вниз. — Если ты сейчас попросишь моей благодарности, я отдам приказ переехать тебя пополам, — устало рявкнул Шкипер. — И его исполнят, вот увидишь. Три головы тут же кивнули, подтверждая. — Да куда мне, — не менее устало ответил Ганс, вполне себе искренне оперевшись предплечьями на открытое окно и сложив голову на локоть. Он и правда вымотался, уже которые сутки изворачиваясь ужом. И, кажется, совершенно зря. Ковальски ненавязчиво надавил на кнопку, и стекло толкнулось Гансу под руки, вынуждая отстраниться. — Вообще я надеялся, что вы подкинете меня до отеля. Мне, как и вам, следует валить отсюда как можно скорее, ты понимаешь… — Я одного не пойму, — перебил Шкипер, — на… на кой черт нужно было выманивать нас сюда, чтобы позже подставить, а потом героически, б… якорь тебе в душу, спасти? Что за гениальная, мать ее, стратегия? Тебе заняться нечем? Ганс пожал плечами и невинно улыбнулся. Шкипер стиснул зубы и так саданул кулаком по бардачку, что Ковальски и малек синхронно вздрогнули. — Все. Хватит на сегодня. Поехали. — Шкипер, мы ведь, мы не можем так просто… боже, так просто оставить этого… — Ковальски, заводи чертову машину. Ковальски оскорбленно заткнулся и повернул ключ. Ганс печально вздохнул. — А жаль, жаль. Даже не… — далее его прервал оглушительный рев мотора. Машина тут же тронулась, лихо вписалась в поворот и, чуть не задев самого Ганса зеркалом, вырулила на дорогу. — Просто прекрасно. Тихо прожужжал мобильный. Достав его, Ганс прочитал короткое: «куда бабу девать?» от усланного путать след молчуна. Рука сама вбила нужный адрес, услышанный однажды, палец покружил над кнопкой и нажал «отправить». Спустя секунду лицо Ганса перекосило и он, криво скалясь, добавил: «Можешь трахнуть ее, если хочешь». И, в бессильной ярости пнув стену, злой и уставший, ушел, на ходу заказывая билет в случайный город. От Монако его начинало откровенно тошнить.