Give me a drug and I'll take it Watching you sharpen knives You give me Hell but I'll make it I've still got one good eye Blind as a fool, I can fake it Telling the truth with lies
Больно. Глаза закрываются, сознание раз за разом ускользает. Остаются сменяющие друг друга картины и бесконечная боль, что ни на миг не даёт о себе забыть. Чей-то голос повторяет его имя, зовёт, задаёт вопросы, приказывает, но это не имеет смысла — слова уже давно перестали складываться в предложения. Хочется кричать, вырываться, но язык немеет, не давая произнести ничего членораздельного. Холодные руки то и дело вьются вокруг него, постоянно касаясь шеи, плотно стягивая шёлковую удавку, отпуская, но неизменно возвращаясь. Всегда держат на грани. Не дают шанса прийти в себя. Холод переходит к руке, и он снова чувствует удушающую боль, текущую по венам. На этот раз темнота берёт своё.***
Это было ошибкой. Вся его жизнь была чёртовой ошибкой. Из Мафии не уходят так просто. Только вперёд ногами, либо, если ты достаточно умён, путём жертв, потерь, угроз и использования выгодных связей. У Чуи было всё из вышеперечисленного, юный исполнитель не зря добился таких высот в своей карьере. Но оставалось кое-что ещё. В Мафии был Дазай. И Дазай очень не любил прощать. Чуя помнит их жизнь и совместные миссии, помнит все данные друг другу обещания, помнит Мори, сестрицу Коё, помнит свою верность Портовой Мафии и лица подчинённых. Он стал одним из лучших, их с Дазаем дуэт был бесподобен. Их боялись, их уважали. У Накахары были грандиозные планы на жизнь — их совместную с Осаму жизнь, на которую никто не смел покушаться. Несмотря на специфику работы, они оба нашли своё «счастье» в мелочах. Ещё Чуя помнит смерть Одасаку. С этого момента изменилось всё.***
— Просыпайся, принцесса. Впервые за долгое время Накахара понимает сказанное. Он дёргается в сторону, порываясь встать, но тело отказывается как-либо этому способствовать. Откуда-то со стороны слышится смешок, когда он с тихим шипением вжимается затылком в холодный стол и повторяет попытку. Безуспешно. — Не дёргайся, иначе умрёшь от потери крови. На этот раз голос безразличный и холодный, словно сталь бесценных клинков Накахары, которыми он в своё время перерезал не одно горло. Слабая параллель вынуждает его нервно сглотнуть и прислушаться к совету. Приказу, если принять во внимание личность говорившего. — Чего ты хочешь, Дазай? — Информацию. — Ложь. Слова даются с трудом, но и Чуя — не типичная жертва. Он прекрасно знает, что его организм перекачан наркотиками, от которых любой скончается, но Осаму знает его лимиты. Знает и ходит по чертовски тонкому льду, не давая своему бывшему партнёру умереть так просто. Тонкие пальцы касаются лба Накахары, и он готов поспорить, что они всё такие же бледные и ледяные, как в их последнюю встречу. Видеть он не может — веки слиплись от крови, которая наверняка размазалась по всему его лицу уродливыми мазками. Чужой ноготь поддевает прядь рыжей чёлки, с трудом отделяя её от слипшейся алой корки. Больно. Слишком больно. По позвоночнику пробегают мурашки, а в горле встаёт ком: его бы вырвало, не будь желудок пуст уже несколько дней. Пальцы дёргаются в слабой попытке дотянуться до лица, но от металлических оков не избавит даже восстановившаяся чувствительность. Чуя с силой распахивает глаза и отрывисто выдыхает, уловив размытые пятна света. Он почти успокаивается, когда паника накатывает на него с новой силой: второй глаз оставался слепым. — Чу-у-уя, — приторно тянет всё тот же голос, и Накахару передёргивает, когда он впервые видит перед собой знакомый силуэт. Он не рад, совсем не рад, но его губы всё равно расплываются в ненормальной усмешке, на что он получает удивлённый возглас. — Тебе весело? — Ты не меняешься, Дазай. Вообще. Прошлый Осаму обязательно бы надулся, ответил колкостью, съязвил или, на худой конец, приплёл сюда шутку про чёртов рост, но этот Дазай молчит. Молчит и внимательно рассматривает окровавленную повязку Накахары, закрывающую правый глаз. Или место, где он когда-то был. — Разве? Мне казалось, что ты был иного мнения, когда сваливал из Мафии, трусливо поджав хвост.***
Вслед за смертью Одасаку был убит Мори. Мафия стала наполняться слухами, каждый стремился высказать свою глупую догадку или создать очередное основание для сплетен, но правы оказались лишь единицы. Среди них был и Чуя. Глядя на холодного напарника, ставшего лишь тенью прошлого Дазая, Накахара мгновенно понял причину — Ода. Ну конечно, только Сакуноске мог так повлиять на Осаму, и Чуя знал, что никогда не будет способен занять его место. Не заменит, не сможет отвлечь. Чёртов-Ода-Сакуноске. Накахара был уверен, что, зная, какого монстра оставляет этому миру, Одасаку подумал бы дважды. Но он ошибся. Он ошибся, слишком сильно надеясь на Дазая и поверив, что тому не знакома жажда мести. Наносное легкомыслие обратилось в озлобленность, а острый ум нашёл себе лучшее применение, сделав Осаму идеальным боссом Портовой Мафии. И самым ужасным человеком. Вслед за исчезновением прежнего Осаму исчез и Чуя.***
«…199 200 201» Каждое число отдавалось в теле тупой болью, которую до сих пор глушили наркотики. Вместе с болью на теле появлялись порезы, тонкое лезвие рассекало одежду и кожу под ней. Горячая кровь пропитывала ткань и согревала замерзающее тело, но уже через несколько минут тепло предстальски уходило. Холодно. Больно. Дазай вёл нож плавно, почти нежно, но это нисколько не смягчало его взгляд. Его не интересовала информация. Ему вообще было плевать на дела Мафии и будущее города, этот ублюдок оставался всё таким же эгоистичным и самодовольным, только теперь ещё и чертовски опасным. Получив власть такого рода, Осаму мог сколько угодно добиваться своих целей и творить хаос, пока месть и ненависть не ослепят его настолько, что он потеряет бдительность, а вслед за ней и жизнь. А ведь когда-то он сам хотел умереть. Сейчас Чуя не стал бы его спасать. Осаму ловит на себе затуманенный взгляд голубого глаза и улыбается, приближаясь к лицу бывшего напарника. Тот даже не дёргается, лишь с вызовом отворачивает подбородок в сторону и изгибает губы в отвращении. Чуе тяжело, но он не сдаётся. Он не ломается. В отличие от Осаму. Накахара подозревает, что проводит последние часы в сознании, прежде чем потеря крови окончательно истощит его и лишит возможности быть собой. Он знает, что вслед за этим Дазай потеряет к нему интерес — своим личным присутствием он удостаивал лишь любопытных ему жертв, а безвольных кукол он презирал. Презирал и поэтому медленно превращал Чую в их подобие. Это могло бы стать попыткой унизить или доказать Накахаре его слабость, но бывший исполнитель Портовой Мафии слишком хорошо знал Осаму. И не собирался уступать или подыгрывать, на что получал лишь печальную улыбку. Этот секрет останется лишь между ними, а после уйдёт в могилу, где ему самое место. Жаль только, что Чуя в могилу ещё не хотел. Но выбора ему не давали, а он и не удивлялся: Накахара не был глуп и знал, на что шёл, ещё когда согласился на их первую с Дазаем миссию. Только вот боль от этого не становилась меньше. Возможно, всё могло быть иначе. Часть Чуи верила, что где-то в другой жизни Осаму оказался сильнее — проигнорировал месть и стал кем-то ещё, тем, кого он бы смог уважать. Где-то там Дазай стал тем, кто защитит город и даст своему погибшему другу повод гордиться собой. Где-то там Чуя сможет продолжать жить. Но не в этот раз и не в этой вселенной. Чуя никогда не верил в счастливые лотерейные билеты, и это помогало смириться. Хотя всё ещё почему-то больно.