***
Москва, квартира Меньшиковых Он уже дремал, когда звонок мобильного разрезал глухую тишину в доме. Олег протянул руку к столику, с которого тут же полетели на пол пульт, стакан, к счастью, пустой, часы и еще какая-то гремучая мелочь. Телефон надрывался классической мелодией, пока Олег не нажал на кнопку ответа, даже не посмотрев, кто звонил. - Да? Голос спросонья был хриплым, пришлось откашляться и еще раз повторить: - Я вас слушаю. - Олег Евгеньевич, не разбудил? - Даня? Меньшиков попытался сообразить, который теперь час. Он приехал домой около одиннадцати, налил немного заслуженного виски со льдом и лег на диван, не раздеваясь, включил телевизор. Показывали знакомый фильм, и судя по сюжету, проспал он около получаса. - Ты в курсе, что нормальные люди, особенно в моем возрасте, в такое время уже спят? Олег нехотя поднялся с дивана и принялся собирать рассыпанные по полу вещи. - Да сколько можно про возраст! – вспылил на том конце трубки Козловский. – Извините, если правда разбудил. - А ты только за этим и позвонил, чтобы, как в анекдоте, спросить, почему я не сплю? - Нет, конечно, я хочу в гости напроситься. Стакан выскользнул из пальцев Меньшикова – то ли спросонья, то ли от удивления. - Первый час ночи, Даня, какие гости? Я сплю, Настя, между прочим, тоже спит. - Олег Евгеньевич, я знаю, что Насти дома нет. Поэтому напрашиваюсь. Давно к вам хотел зайти, да и вам, наверное, одному скучно. - Знает он. Олег выпрямился и попытался сосредоточиться. Трудно было сообразить, что сейчас происходит: с каких пор Козловский начал следить за его семьей, а главное – что ему ответить? Понятное дело, что послать нахер… - Шел бы ты со своей тактичностью, Даня! …а потом-то что? - Ну, так я заеду, Олег Евгеньевич? И Олег понял, что он уже согласился: потому что если бы не согласился, то не позволил бы Даниле даже задать этот вопрос. Если бы на самом деле хотел, чтобы мальчишка от него отстал, он бы сделал это. Но ведь не сделал. И это заставляет Меньшикова тяжело опуститься на диван, потереть пальцами переносицу, нахмуриться, будто от внезапной головной боли, и ответить: - Ну заезжай. - Только на угощение не рассчитывай, этим Настя заведует. Сам виноват, что в ее отсутствие заявился, она бы тебя накормила. - Так не бывает, чтобы нечем, - улыбнулся Козловский, проходя на кухню, закатывая рукава рубашки и по-хозяйски оглядываясь. – Дайте мне буквально минут десять. Олег предположил, что он все еще спит и все это ему снится. Не мог же он в здравом уме пустить к себе в квартиру среди ночи Данилу, который только и делал последние месяцы, что домогался его, а тот уже спустя минуту беззастенчиво возится у него на кухне. - Ты что, Даня, правда что ли, пожрать приехал? Козловский только улыбнулся в ответ, даже не глядя на него, просто улыбнулся, как будто собственным мыслям. Уже налил в чайник воды, откопал в холодильнике какую-то банку и возился с тостером. Олег решил, что смотреть на такого домашнего и счастливого Данилу ему совсем не нужно, и вернулся в гостиную. На стеклянном столике вырос небольшой курган грязных тарелок и чашек, а Меньшиков обнаружил, что в руках у него уже снова стакан с толстыми стеклянными стенками, в котором неровные кубики льда плескались в темно-янтарной жидкости. - Ты же умный парень, Данила. Молодой, талантливый, упертый. Все у тебя есть, а чего нет, то будет. Вот чего ты ко мне привязался, а? Олег поймал себя на мысли, что, кажется, повторяет эти слова уже не в первый и не во второй раз за последние полтора часа. Но повторял снова и снова, потому что ответа ни разу не получил. Данила только опускал глаза, вертел свой стакан с так и не тронутым виски. Наверное, он вообще не пил, просто ему нужно было что-нибудь трогать, успокаивался, быть может. Они поговорили обо всем, впервые так откровенно и легко. Вспоминали моменты со съемок «Легенды», смеялись над общими знакомыми, Олег что-то с жаром рассказывал о театре, а Данила слушал, ловя каждое слово. Говорили о женщинах, и Меньшиков поразился, с какой теплотой Данила вспоминал о Лене, но как осторожно говорил о Юле, больше переводил тему. Спрашивал о Насте, и видно же, что не просто так спрашивал: как познакомились, за что полюбили, как у вас дела семейные. Меньшикову смешно от того, что Данила думает, будто это выглядит невинным любопытством – а ведь наверняка начитался в желтой прессе про их фиктивный брак. И про все остальное. - Привязался, - наконец, на выдохе произносит Козловский, когда Олег уже не ждал услышать ответа. – Какая теперь разница почему, если иначе не получается. Данила поднял глаза и посмотрел на Меньшикова. Олег почувствовал, что от него чего-то ждут, в этот самый момент. Чего угодно, любого знака. И вот сейчас он может сделать так, что Данила уйдет и больше никогда не посмотрит на него так, никогда не позвонит среди ночи, и очень много еще всяких «никогда». Но не хватает духу. Поэтому Олег, проклиная собственную слабость, только прикрыл глаза и прошептал почти одними губами: - Что же ты делаешь, Дань. И это был сигнал. Дальше все произошло слишком быстро: стакан Данилы стукается дном о крышку стола, шелестит падающий на пол плед, скрипит кожаная обшивка дивана. Козловский навис над ним, держась одной рукой за спинку, другой перехватил запястье Меньшикова, притянул к губам, мягким и невозможно горячим, влажно коснулся, слегка задев зубами. От этого прикосновения и алкоголя все поплыло, Олег облизал вмиг пересохшие губы, не думая о том, каким призывным выглядел этот жест. И тут же ощутил на них чужой язык. Данила опустился на него уже всем телом, прижал к дивану, отчего стало невыносимо жарко и тесно, Олег ощущал бешеный пульс каждой своей клеткой. Данила припал к его губам, с жадностью, словно это было жизненно необходимо, и у Меньшикова не было даже шанса оттолкнуть или ответить – его просто швырнули в омут, который затягивал. Без единого шанса. Прошла целая вечность, пока оба вспомнили, что дышать тоже необходимо. Меньшиков смотрел на Данилу и не узнавал его: парень словно только что вынырнул из проруби, его заметно потряхивало, на лбу выступили мелкие бисеринки пота, отросшие пряди волос падали на глаза, скрывая их шалый блеск. Вынырнул и уже был готов вернуться. - Так, ну это уже никуда не годится. Меньшиков соскользнул с дивана, игнорируя отчаянный гортанный рык за спиной. - Почему? Вот сейчас точно придется послать, потому что нормального ответа не существует. По крайней мере, в этом времени и в этой полутемной гостиной. - Потому что, Даня. Можешь остаться у меня, ложись на диване. Я в душ и тоже спать. Заклиная себя «только не оборачивайся!» (потому что если обернуться и увидеть Данилу еще раз таким, то можно совсем пропасть), Олег нетвердой походкой направился в ванную. Это была Настина идея – заказать зеркало от пола до потолка. И если раньше Олег воспринимал его как дурацкий, но безобидный женский каприз, то сейчас он был готов разнести это зеркало к чертовой матери. Олег давно не комплексовал по поводу своей внешности, даже имея молодого любовника. Он следил за собой с особой щепетильностью и, несмотря на возраст, выглядел прекрасно. Но сейчас, представляя себя рядом с Козловским, он видел уродливую пару, молодой красавец и похотливый старик. Самое ужасное, что от щенячьего взгляда, полного преданности, восторга, готовности бежать хоть на край света, не спасали никакие барьеры. И в этом безумии - одиноким поплавком лишь одна здравая мысль: у Дани это пройдет. Как прошло у Никиты. И у многих молодых актеров и актрис, впервые столкнувшихся с более опытным коллегой. Все это лишь профессиональное восхищение, помноженное на гормоны и впечатлительность Козловского. И для него это – первый обязательный опыт. Вот только Меньшиков не хотел быть учебным пособием. Он устал не доверять людям, но от многолетней привычки уже не избавиться, и сейчас он не позволял себе ни на миг поверить в искренность Козловского. И зеркало перед ним лишний раз напоминало, что чужое молодое тело и молодое сердце – не для него. Проходя мимо свернувшегося клубком на диване Данилы, Олег задержал на нем взгляд лишь на пару секунд. Данила разделся до белья и набросил плед только на ноги, предоставив любому желающему (кому случилось бы вдруг этой ночью пройтись по гостиной Олега Евгеньевича Меньшикова) рассматривать свою голую спину и обтянутую тонкой тканью белых трусов задницу. Олег закрыл дверь в спальню, стараясь хотя бы так отгородиться от Козловского, которым, кажется, пропиталась вся квартира. Заснуть удалось не сразу, но усталость взяла свое, и он ей за это был очень благодарен. В полусне он почувствовал, как кровать прогнулась под чужим весом. Как чужое тепло осторожно прижалось к его спине, окутало пуховым одеялом. - Даня? Ты что тут делаешь? - Тшшш, - прошептал он над самым ухом, задевая его колючим подбородком. – Спи. Я ничего не сделаю, не волнуйся. Поверить в реальность происходящего невозможно. У Данилы, которого он знал, просто не может быть такого голоса, и он не называет его на «ты». Олег снова растворялся в его тепле и запахе, окончательно утрачивая остатки здравого смысла. Он развернулся к Даниле лицом, нашел в темноте его блестящие глаза – все такие же нереальные – и наклонился, целуя в губы. Козловский ответил, сначала робко, а потом втянул его язык, лаская, вылизывая, обвил руками нависшего над ним Меньшикова. Спустя несколько минут этого безумия поцелуев и ласк, когда терять, кроме гордости, казавшейся глупой условностью, было нечего, Олег скользнул рукой вдоль бока Данилы, к бедру и легко подцепил край белья. - Нет. Рука остановилась. Меньшиков на миг всерьез подумал, что в комнате есть кто-то третий, потому что Данила – тот, который сейчас лежал под ним, который секунду назад стонал ему в рот, подставлял шею под поцелуи, выгибался в желании прижаться еще сильнее – он не мог этого произнести. - Испугался? – насмешка получилась натянутой. - Не испугался. Но только не там, где ты спишь со своей женой. Меньшикова словно парализовало. Его раздирали противоречивые чувства. Хотелось прибить мальчишку за эту идиотскую и крайне неуместную сентиментальность, но заняться с ним сексом все еще хотелось гораздо больше. - Ты что, издеваешься? В знак того, что он не издевался, Данила отстранился и сел, оперевшись на вытянутые руки. - То есть приходить в дом, где я живу со своей женой, приставать ко мне на диване, на котором мы с ней сидим, устраивать прелюдию в нашей с ней постели – это нормально, а трахаться – плохо? - Пойдем на диван. В голосе Козловского слышалась почти мольба. - Да хоть здесь, на полу. Только не на этой кровати. Хочешь? Меньшиков надеялся, что по его виду будет понятно без слов, что это была последняя капля. - Извини, Даня, но у меня от твоих причуд все уже упало, и я только спать хочу. Так что спокойной тебе ночи. Это была ложь. Поэтому Олегу пришлось завернуться одеяло и покинуть спальню, бросив «Даже не вздумай за мной идти», чтобы скрыться в ванной, наедине со своим возбуждением.***
Москва, закрытая вечеринка Меньшиков держал в руках бокал шампанского – уже третий не начатый бокал за этот вечер. Он только брал их со столиков, подносил к губам, вертел в пальцах и ставил обратно. Ему совершенно не хотелось пить в обществе Никиты Сергеевича, который почему-то всегда оказывался рядом с ним, как бы Олег ни старался затеряться в толпе. Но и появляться перед ним без бокала было чревато: он бы тут же принялся его спаивать, не желая слышать никаких оправданий. - Вот ты где! Знакомый голос заставил Олега вздрогнуть. Михалков снова оказался рядом и положил тяжелую руку ему на плечо. - Честное слово, как будто специально от меня прячешься! - Да как тебе такое в голову пришло, - едко ответил Меньшиков. – Настю нигде не могу найти. Не видел случайно? - Настю он ищет! – рассмеялся Михалков. – Уж мне-то сказки не рассказывай, тебе же на Настю инструмент положить, где она и с кем! Меньшиков скользил взглядом по разноцветной толпе, сам не зная, кого ожидал увидеть. И нашел: посреди зала с растерянным видом стоял Козловский, который тут же его заметил. - Олег Евгеньевич! Михалков нахмурился и еще до того, как Данила успел подойти, прошептал на ухо Олегу: - Поосторожнее с этим мальчиком, очень уж он заметный. С ним по-тихому, как с Никитой, не получится все замять. - Совершенно не понимаю, о чем ты, Никита Сергеевич, - ответил Олег, уже пожимая руку Даниле. – Здравствуй, Дань, не знал, что ты тут будешь. - Здравствуйте, Олег Евгеньевич! - улыбнулся Данила, но улыбка исчезла, когда он встретился глазами с Михалковым. – Здрав… - Нет-нет-нет, я уже ухожу! Напоследок он наградил Меньшикова многозначительным взглядом, а оказавшись за спиной Данилы, незаметно изобразил неприличным жестом то, что он имел в виду. И, звучно рассмеявшись, исчез в толпе. - Меня теперь куда только не приглашают! Козловский продолжал улыбаться, но теперь уже несколько иначе: сейчас он улыбался адресно, одному конкретному человеку. - Заслуженная популярность, Даня. Скоро осточертеет тебе так, что никак сил улыбаться не останется. - Для вас не осточертеет. Меньшиков ничего не ответил. Что бы там ни думал Козловский, Олег понимал его, даже слишком хорошо. По собственному опыту знал цену такой безоговорочной любви к своему кумиру, когда кажется, что на нем свет клином сошелся, что ради него - в огонь и воду, и что преодолеть можно любые препятствия, лишь бы не отталкивали тебя. Сейчас он бы многое отдал, чтобы в свое время его вот так же отфутболили, как он поступал с Данилой, поставили бы на место. Но его чувства приняли, ответили на них, да еще с каким жаром - уж сколько лет прошло, а его бывший кумир и наставник все так же прожигает его взглядом, следит за его личной жизнью, контролирует по мере возможностей, и дай ему волю - привязал бы к себе, запер бы в клетке. И Олег для себя твердо решил, что он не превратится в раба собственных чувств и желаний. Не ради Дани, нежного, ласкового мальчика, а ради самого себя - прошлого себя, который поддался страстям, и себя настоящего, который превыше всего ценит свободу. - Кстати, ты Настю не видел? Нам давно пора домой уезжать, а она как сквозь землю. Данила замялся, но потом кивком указал на вовсю флиртующую парочку. Меньшиков никогда не ограничивал свободу Насти и сам не понимал, почему сейчас его так разозлило, что его жена публично в очередной раз демонстрирует, чего стоит их брак. Именно сейчас, когда сам Олег изо всех сил старался показать Козловскому и себе самому, что в личной жизни у него все в порядке. - Пойдем, Даня. - Куда? Не дожидаясь ответа, Данила быстрым шагом направился вслед за Меньшиковым к выходу. Тот не отвечал. Они покинули зал и вышли к парковке. Данила не задавал вопросов, когда они сели в машину (он – на заднее сидение) и выехали на широкую дорогу. - А все-таки, Олег Евгеньевич, куда мы? - Ну, ты же сказал, что не можешь в той постели, - будничным тоном ответил Меньшиков. Краем зрения он уловил в зеркале заднего вида, как вскинулся Данила. – Покажу тебе другую. - Какую… другую? – севшим голосом переспросил Козловский. - Приедем – увидишь. Или передумал? Козловский нервно потянул галстук, ослабляя его, и откашлялся. И этот жест показался Меньшикову таким трогательным, что он не удержался от смешка.***
Москва, квартира Меньшикова Окно было распахнуто настежь, и с улицы в квартиру беспрепятственно лились непрерывное гудение автомобилей, неоновый свет вывесок, горьковатый городской воздух. Даже отсюда, с высоты 20 этажа, вместо неба можно было увидеть только бурую световую дымку, покрывавшую Москву, как слой ржавчины. Олег стоял у окна, в расстегнутой рубашке, свободных домашних штанах, босиком, и курил. Наслаждался этим процессом, потому что черта с два Настя позволила бы ему дома вот так открывать окно, сквозь которое не то что не выветривается табачный дым, но еще больше тянет в квартиру грязный воздух. У нее теперь новомодное московское увлечение здоровым образом жизни, из-за чего Олегу приходится терпеть дома соляные лампы, ионизаторы, курение только на балконе и постоянные намеки на переезд за город. Он удивлялся, почему раньше ему не приходило в голову прятаться в этой квартире, которую он купил уже как два года назад, но появлялся от силы раз десять. Меньшиков не услышал, но почувствовал в кухне присутствие другого человека. Не подал вида – только еще раз затянулся и, запрокинув голову и прикрыв глаза, выдохнул в потолок струйку дыма. Данила стоял, прислонившись к дверному косяку, и не мог отвести взгляда от Олега Евгеньевича. Зрелище завораживало, как огонь, как текущая вода, как игра великого актера на сцене. Безупречные линии тела, просвечивающие сквозь тонкую белую рубашку, крупный золотой браслет часов на запястье под расстегнутой манжетой, блестящие черные волосы, точеный профиль (и в профиль его лицо становилось совсем молодым, каким Данила знал его по старым фотографиям и фильмам) и трогательно босые ступни. Этот образ казался совсем нереальным, выхваченный из кухонной темноты падающим через окно белым прямоугольником света, словно даже сейчас на него направлены все прожектора и софиты. Козловский обнаружил, что совершенно забыл дышать, и шумно втянул носом воздух. - Не спится? - Без тебя – нет. Козловский решился подойти ближе, остановился в двух шагах от Олега и замер, изо всех сил сдерживая желание обхватить его руками, прижать к себе, уткнуться лицом в небрежно взлохмаченные волосы. Но трогать, сжимать, вдыхать можно только во время секса, иначе – слишком уж романтично, как у влюбленной парочки. - Иди-иди, нечего тебе дымом дышать. - А мне нравится. Данила потянулся к столу и наугад подхватил пальцами чистую пепельницу, почти незаметным жестом поставил ее на подоконник взамен переполнившейся. Этот нехитрый маневр позволил ему подойти чуть ближе и случайно коснуться плеча Меньшикова. Контакт длился не больше секунды, но по телу уже побежали мурашки – много ли надо молодому возбужденному организму. - Мне к десяти на репетицию, тебя утром куда-нибудь подвезти? – спросил Козловский. - Нет, Дань, спасибо. Мне к восьми, так что потом сам квартиру закроешь, я ключи под зеркалом оставлю. - Отлично, я тебя отвезу. Данила так быстро выбежал из кухни, что Олег не успел ему возразить. Он удавил сигарету в пустой пепельнице и закрыл окно. Звуки города разом исчезли, позволяя Меньшикову услышать, как за стеной, в спальне Данила шумно упал на кровать, словно со злостью, как зашуршали простыни. Олег решил, что туда он сегодня не вернется, и лег на жестком кухонном диване. Заснул он только к рассвету – когда за стеной стихла возня и сдавленные гортанные стоны. Думать о том, чем занимался Даня в их постели, пропитанной запахом секса, он себе не позволял.***
Москва, квартира Меньшикова - Меня завтра не будет в городе, - сообщил Данила между делом. Его голос прозвучал почти ровно, но Олег понял, что слова парню даются с большим трудом. - Нас с Юлей друзья пригласили на дачу. Нужно ехать. Я бы отказался, но Юля уже сказала, что мы будем. - Мне кажется, или ты сейчас извиняться передо мной начнешь за то, что проводишь время со своей девушкой? - хмыкнул Меньшиков. - Что за глупости, Дань. - Правда, глупости, - попытался изобразить усмешку Козловский. - Я думал, мы этот вопрос уже решили. Я тебе не жена и не подружка, чтобы передо мной отчитываться. - Я помню. Данила поставил на стол недомытую чашку и выключил воду. Олег перелистнул страницу газеты, глядя мимо нее – на голую спину Козловского. С их первой ночи и первого утра прошло немногим больше полугода. В то утро они договорились: никаких обязательств. Данила согласился сразу, даже как-то слишком легко, и с тех пор эта квартира стала их пристанищем, когда Данила приезжал в Москву. Пустовавшая целых два года, она превратилась в настоящий дом – стараниями Данилы, и возвращаться сюда Олегу было теплее и приятнее, чем к Насте. Все шло слишком идеально, чтобы быть правдой. - А послезавтра я в Питер уезжаю. - Строишь трагедию на пустом месте. Ты на две столицы у нас такой один, Даня, приходится разрываться. - Новый сезон начинается. В Москве теперь появлюсь самое раннее через месяц или два. Меньшиков вспомнил, что нужно шелестеть газетой, и перевернул еще одну страницу. - Ну чего ты от меня ждешь? Чтобы я сцену устроил, умолял остаться? Или все бросить и с тобой поехать? Данила повернулся к нему, и Олег не успел перевести взгляд на бестолковую газету. Глаза у Козловского были красными. - Нет. Не знаю. Очень сложно все получилось. - Данила… - Нельзя так! Понимаешь, нельзя! Если бы мы просто… Просто трахались. - Это слово Козловский почти брезгливо выплюнул. – Нельзя засыпать рядом с человеком, просыпаться, разговаривать по ночам, чуть ли не жить вместе – и ничего к нему не чувствовать. Ну что ты смотришь так? Я помню, что никаких обязательств. И согласился, потому что думал – ты со временем тоже... Если бы только позволил мне. На самом деле, я так не могу. Сдаюсь. Козловский вытер руки о полотенце и бросил его на стол, вышел из кухни. На слух Олег определил, что тот сейчас собирает вещи. В спальне щелкнули замки чемодана, минутой позже в прихожей вжикнула молния Даниной куртки. После того как захлопнулась дверь, в квартире не осталось звуков.***
Питер, служебный вход театра Европы Козловский глубоко вдохнул и вышел на улицу, словно прыгнул в воду. К счастью, ливень разогнал почти всех поклонниц, и он легко отделался десятком автографов. Он не торопился возвращаться домой, поэтому не стал вызывать такси. Шум дождя был настолько оглушительным, что превратился в тишину, в вакуум, смешавший и растворивший Данилу в самом городе. Дома его будет ждать Юля, она звонила утром и обещала приготовить ему какой-то сюрприз. Даниле действительно неловко, что она его не дождется, потому что сейчас ему меньше всего хочется сюрпризов – и Юлю. Он чувствует себя расстроенным пианино, в котором уже давно фальшивят несколько струн, и становится совсем бесприютно от того, что этого не замечают даже близкие люди. Не настолько он хороший актер, чтобы идеально скрывать свой душевный бардак – вот чему следовало бы поучиться, когда рядом был настоящий мастер в таких делах. В вакууме дождя все звуки кажутся нереальными, доносящимися изнутри тебя самого, поэтому Козловский не услышал, как его дважды окликнули, не услышал быстро приближающихся шагов. - Данила Валерьевич, постыдились бы заставлять пожилого человека за вами бегать. Данила не поверил своим глазам, разве что он действительно сошел с ума – тогда это многое объясняет. Например, почему прямо сейчас перед ним стоял запыхавшийся Олег и держал его за рукав куртки. - Ты… Вы… Олег Евгеньевич, у вас же съемки в Москве? – неуверенно предположил Данила. - Ничего не слышу, чего ты там бормочешь! – ворчливо ответил Меньшиков. – Так, у тебя на вечер планы есть? - Нет, - осторожно ответил Данила, все еще ожидая подвоха. - Вот и у меня нет. А я, между прочим, до нитки промок тебя дожидаться, может, пригласишь на чашку чая? Никогда еще мысли о Юле не вызывали у Козловского такого жгучего раздражения. Скрывать эмоции он не умел, и Олег без слов обо всем догадался. - Хотя мне сейчас нужнее будет что-то погорячее. Пойдем, знаю тут поблизости одно место. Ну, ты чего застыл? Шевелись давай. Это был минутный порыв: быстрые, крепкие объятия и холодный от дождя поцелуй. - Это не просто так, - произнес Данила, - и ты это тоже знаешь. - Знаю, Дань, знаю. Олег не сопротивлялся объятиям и, помешкав секунду, тоже прижал к себе Козловского. Внезапно это оказалось так легко: перестать скрывать, что Данила нужен ему, позволить это почувствовать. И Данила почувствовал. В знак благодарности взял его руку в свою, прижал к губам и заглянул в непроницаемые черные глаза. - С тобой просто вообще не бывает, - усмехнулся Меньшиков, подталкивая Данилу в нужном направлении.