Голубые папки

Мисс Блухен была хорошим психологом. Она отлично понимала своих подопечных с полуслова, что очень ценно в её работе. Она ведь работает со школьниками. Целый букет ершистых пубертатных язв с нежной душой под покровом иголок. С такими трудно. Конечно, юный мистер Такс, с довольной улыбкой пьющий чай в ее кабинете, на пубертатную язву не походил. Но мисс Блухен хорошо знала, какими бывают приемные дети, и что может скрываться порой за маской всеобъемлющей любви к лунорогам и улыбкой на всё лицо. Личное дело школьника к подобным теориям весьма располагало. Родителей лишили родительских прав. Единственный родственник, дядюшка юного мистера Такса, взять ребенка к себе не мог и, дабы не отправлять в детдом, уговорил своего друга усыновить малыша. Человека, который по документам приходился мистеру Таксу (ребенок на это обращение дул губы и говорил, что все зовут его Прапором, а потому не надо официоза) приемным отцом, и который отказывался отзываться на любое обращение, кроме как Шкипер, мисс Блухен видела издалека, когда тот забирал ребенка из школы. Психолога тогда знатно удивил низкий коренастый мужчина в военной форме, вывалившийся из армейского внедорожника. Малыш Прапор (если ребенок просит называть его так, мисс Блухен несложно. Расположение к себе ученика очень важно) приветствовал своего приемного родителя прикладыванием руки к голове. Тогда психолог решила опустить этот момнент. Мало ли каки порядки в семье. Может отец готовит мальчика к военной академии и так заранее приучает, как вести себя со старшими по званию. Была еще доверенность. В случае, если со Шкипером (не, ну правда, легче называть людей так, как они сами хотят) что-то случится, право опеки над Прапором переходит некоему мистеру Гже… Згн… Бче… Ковальски. Как прочитать нагромождение шипящих звуков в длинном польском имени Блухен не понимала. Впрочем, очевидно, не только она. Если верить школьнику, то имя этого Ковальски еще никто не смог произнести, а потому величали только фамилией, благо она простая. Ковальски производил впечатление адекватного, разумного взрослого человека. Покуда Шкипер, если верить нарытой информации, являющийся непосредственным начальником поляка с непроизносимым именем, не отправил его вместо себя к директору, разбираться с ситуацией о травле Прапора одноклассниками. Блухен присутствовала тогда в кабинете, и несколько ошалела, когда взрослый мужчина, услышав от директрисы, что дети просто играли, резким движением схватил ее сумку, вывалил все содержимое на пол, одним пинком отправил паспорт на шкаф, а вторым саму сумку в окно. Покуда директор в шоке открывала и закрывала рот, Ковальски заявил, что он тоже поиграл, как поиграли с Прапором хулиганы. Третьего взрослого из этой безумной семейки психолог видела лишь издалека. Мистер Рико (испанское имя не такое языколомное, как польское, но зато состоит из двадцати частей) внешне вообще походил на уголовника и, согласно данным из личного дела, был после травмы немного скорбен разумом. Наличие его вблизи ребенка объяснялось тем, что мистер Рико официально имел инвалидность и опека над ним была оформлена на Ковальски. Зачем Шкипер писал доверенность на ребенка, отдавая полномочия человеку, за которым уже числится недееспособный подопечный, Блухен не понимала. Хотя на недееспособного Рико похож не был. — Прапор, — решила начать психолог, — Не думай, что я хочу тебя обидеть или унизить. Пойми, ты приемный, и по закону я должна проводить подобные беседы… Задавать неудобные вопросы… Это нужно, чтобы предотвратить случаи насилия и прочего… Плохого… В приемных семьях, — Прапор отхлебнул еще чая и пожал плечами, мол понимает все, бюрократия и все такое. — Пообещай отвечать честно. — Конечно, мисс Блухен, — искренне улыбнулся Прапор. — Рада, что ты понимаешь. Итак, малыш, как бы ты описал свои отношения с отцом? Тяжело ли тебе расти с всего однии родителем, да еще и приемным? — На пробежку в шесть утра вставать тяжело… Кстати, а почему с одним-то? У меня целых три отца! — В каком смысле? Ты имеешь в виду подчиненных мистера… Кхм… Подчиненных Шкипера? — Блухен заставила себя говорить так, как того хотел ребенок. Не мистеры там всякие, а просто Шкипер и его отряд. — Да. Понимаете, мисс Блухен, они все меня вырастили. Все вместе, втроем. Шкипер меня укладывал спать, учил меня постоять за себя, быть честным. Ковальски заставлял меня есть овощи, лечил от простуды и объяснял математику. Рико катал меня на плечах и спине, водил гулять и тайком давал сладости. Они все в равной степени приложили силы к моему воспитанию. Выделять из них кого-то одного мне кажется неправильным. — В этом есть рациональное зерно, — психолог умилилась. Такой милый мальчик. В конце-концов, семьи бывают разные, а Блухен считала, что мыслить стереотипами как минимум глупо. Кто сказал, что трое мужчин, которые умудрились вырастить такого чудесного ребенка — вариант семьи, который хуже нуклеарного «мама, папа, ребенок и собака»? Но работа есть работа. Прапор ребенок. А дети любят тех, кого считают роднёй, и часто на замечают проблему. — Дорогой, скажи, а тебя никогда не смущало жить так? Все же трое мужчин вместо — не совсем обычная ситуация для семьи. — Нет, — Прапор уставился на психолога так, будто у нее вторая голова выросла, — Мы всегда так жили. Они военные, им приказано жить отрядом вместе. И я, когда вырасту, пойду в армию, так что это хорошая подготовка, потом не надо будет привыкать. — Вот как… — пока придраться не к чему, — Скажи, а бывает такое, что ты чувствуешь себя ущемлённым? — Иногда, — школьник улыбнулся в чашку, — Когда идет футбол и все собираются у телевизора. Мне не посмотреть лунорогов. Но это ничего. Я их и так каждый день смотрю. А они работают все время, им тоже надо отдыхать. К тому же, это возможность собраться всей семьей вместе, — и правда чудесный ребенок. — Мне нравится твой подход. Ты рассуждаешь совсем как взрослый, — Прапор от похвалы покраснел. Ну серьезно, если бы эти странные господа военные плохо справлялись с обязанностью опекунов, мальчишка бы не любил их так сильно. К тому же, Прапор, согласно плследнему медосмотру, здоров как бык, в плане физического развития дает фору многим своим сверстникам и хорошо учится. Да, на уроках он иногда провисает, но на следующий день приходит, и становится понятно, что дома с ним занимались, разжевывая все проблемные моменты. — А как у тебя с карманными? — Какими карманными? — не понял школьник. — Ну, допустим, ты хочешь купить мороженного. Тебе нужны деньги. Что ты сделаешь? — Пойду в гостинную. — Почему именно туда? — Там на столе голубые папки валяются, — выдал мальчик с таким выражением лица, будто Блухен спросила, почему свиньи не летают. Психолог опешила. Голубые… Папки… Валяются… На столе… — И сколько их там, этих папок? — осипшим голосом спросила психолог. — Три, — Прапор пожал плечами. Он не понял, почему Блухен так заинтересовали три папки ярко-голубого цвета, лежащие на столе. В первую отряд складывал всю свою наличность. Во второй лежали листы, где полагалось написать, когда и кто сколько взял или положил в первую. А в третью складывали чеки от покупок и сдачу. Эта система облегчала Ковальски ведение отчетности по бюджету. Цвет же был выбран яркий, чтобы в любом бардаке в глаза бросались. — И часто они там… Валяются? — Всегда. Сколько помню, всегда валялись, — перед внутренним взором мисс Блухен возникла живописная картина: мальчик подходит к трем голым мужикам, устроившим Содом на столе, и просит денег на мороженное. Бородатый Шкипер отрывается от члена, который только что сосал, цепляет пальцами с пола штаны, выуживает из кармана пару купюр, отдает и возвращается к непотребствам. — И ты считаешь, что это нормально? — Да. А разве что-то не так? — Прапор все никак не мог взять в толк, что не так с их системой подсчета расходов. — Бедный мальчик… — потрясенно прошептала Блухен, — Прапор, скажи, а твои опекуны… Они вообще как ведут себя? Вот например, что ты сегодня увидел, когда зашел на кухню позавтракать? — Ничего необычного. Шкипер драл Рико. А Рико смазывал Ковальски дырку, — Прапор поставил пустую чашку на журнальный столик. Ну да, утро было обычное. Шкипер, тихонько ругаясь, вычесывал в очередной раз спутавшиеся космы их подрывника. А поскольку Рико сам никогда за расческу не брался, все заколтунилось так, что местами приходилось выдирать часть волос. Рико порыкивал, чуть морщась от болезненных ощущений и обрабатывал мазью пулевое ранение Ковальски. Лейтенант, всегда проедающий всему отряду мозги на предмет необходимости своевременного лечения, как и все врачи, к своим болячкам относился наплевательски. Вместо обработки раны заперся в своей лаборатории и работал, в результате чего в дырку от пули попала инфекция и пострадавшее плечо отекло. Тем же вечером сокомандники в полном составе окружили Прапора, и смотрели на него так, будто рядовой объявил, что уходит работать на Ганса. — Поговорил с психологом, сынок? — процедил Шкипер сквозь зубы. — Да… А откуда вы знаете? Я сам не знал, пока к мисс Блухен в кабинет с урока не позвали. — Мисс Блухен звонила, — взглядом Ковальски можно было колоть орехи и плавить арктические льды. В последний раз лейтенант так смотрел на Прапора, когда тот в пять лет пробрался в его рабочее пространство и решил смешать цветные жидкости в колбах, — Она утверждает, что сегодня в ходе профилактической беседы ты сообщил ей, что твои опекуны, то есть мы, систематически устраивают у тебя на глазах гомосексуальные оргии. Ты нам ничего объяснить не хочешь? Лишь Рико молчал. Его эта ситуация забавляла. В то, что мелкий мог такое ляпнуть, он не верил. — Не говорил я такого! — возмутился Прапор несправедливому обвинению, — Она вообще странная. Прицепилась к этим нашим голубым папкам…