Отец для лисёнка

«Ещё немного, осталось чуть-чуть, скоро прибуду!». На улице было темно, но не так, как у Какаши Хатаке на душе. На пределе своих возможностей он торопился к полю битвы, не жалея сил, выдавливая из себя последние крохи чакры, он бежал к центру деревни, где его учитель, тот, что после смерти отца стал ближе всего, сейчас вёл свой смертельный бой. Тучи сгущались, где-то вдалеке прогремел гром, словно грозное напоминание о том, что скоро произойдут события, которые в корне изменят не одну судьбу. Осчастливят и сделают несчастными ни одного человека. Тьма и свет. Как часто люди спорили о двух сторонах, в общем-то, одной медали. Что было хорошо для одного — трагедия для другого и наоборот. Но сейчас Какаши не было дела до каких-либо филосовских рассуждений. Ему нужно было спасти дорогого сердцу человека. Ему нужно было успеть. На подходе к полю битвы, Какаши понял, что безбожно опоздал. В нос даже через маску удалил ненавистый, но такой привычный запах. Запах. Боли и отчаяния. Запах крови. Запах смерти. Дорогу ему и ещё нескольким шиноби, и даже Третьему Хокаге, преграждал барьер. Синеватая энергетическая стена преграждала путь и не давала подойти к огромному ярко-рыжему Девятихвостому лису, наставнику, его жене, что были проткнуты гигантским, словно кинжал, острым, когтем и малютке-сыну, что лежал на своего рода алтаре. Какаши попытался пробить стену, но, стиснув зубы, упёрся лбом в барьер и издал приглушённый, на груни слышимости рык. В этом звуки было спрятано многое: боль, отчаяния. Сердце бешено билось, тело неистово потело, а на глаза наворачивались слезы, которые Какаши даже сейчас не смел показать. Не здесь. Не при других шиноби. Не при Хокаге. Не в месте, где его учитель отдавал всего себя ради спасения собственного народа. Не на окрашенной в алый поляне, где совершался акт жертвоприношения ради будущего. Но и смотреть Какаши не хотел. Не имел права не смотреть, но не мог иначе. Тело била мелкая, не заметная в полумраке чужому глазу дрожь. Он собрался с силами, вновь поднял взгляд и понял: всё уже заканчивалось. Ярко-алой полосой в сознании, жуткой раной на сердце стала ясна ситуация: травмы несовместимые с жизнью, печать Бога Смерти после которой шансы выжить не то стремились к нулю — уходили в минус со скоростью света. Внезапно, две фигуры упали на землю, а барьер начал растворяться, не подпитываемый чакрой. Все рванули к Четвëртому и Кушине, пока Какаши всё никак не мог ступить на территорию, что до этого огораживал барьер. Это словно была мертвая территория. Как будто барьер оставил на ней отпечаток, что не давал оцепеневшему Какаши ступить внутрь. Скорее всего так и было. Пока он был где-то там, за гранью, он мог думать, что всё это было снов, всё это было где-то далеко и происходило не с ним. Ступить за эту теперь уже невидимую грань значило принять неизбежное. — Какаши, подойди, — позвал Минато-сенсей хриплым голосом. Ноги будто вросли в землю. Какаши не мог заставить себя даже пошевелиться, но умом он понимал, что как бы не хотел оттянуть неизбежное, не подойдëт сейчас, не исполнит просьбу умирающего, шанса не будет уже никогда. Как и прощения за эти минуты промедления. Он на ватных ногах подошёл и осмотрелся: вся поляна была залита кровью, деревья, кусты были вырваны с корнями и затопчены, а девятихвостого нигде не было. И не могло быть. Его учитель положил свою жизнь на то, чтобы Скрытый Лист больше никогда его не увидел. Не узнал эти разрушения и как это больно терять близких людей. Какаши боялся посмотреть в глаза учителю, но, к его удивлению, он не злился на то, что Какаши не успел. Он улыбался. Какаши опустился на колени подле своего наставника, сглотнул ком, что отдавался в горле болезненной тяжестью и активировал единственную лечебную технику, которую знал. Он понимал, что занимался глупостью. Наметанный глаз убийцы видел, что раны были столь ужасны, что чудом было то, что учитель до сих пор оставался в сознании. Страшно было даже представить сколько костей было сломано, связок и сухожилий порвано, сколько органов проткнуто. Внутри тела наверняка было что-то похожее на месиво, но он лишь продолжал упрямо залечивать большие и маленькие раны. Потому что не мог иначе, не мог бездействовать. Но, дойдя до груди, Какаши впал в шок и в очередной раз понял — всё бессмысленно. С такими дырами люди умирают мгновенно. Это ещё чудо, что Минато-сенсей держался за жизнь. Он сражался, но всё это бесполезно. Смерть сама решает кого и когда забирать. Смотря на ту дыру, Какаши понял — пришла очередь сенсея и он ничего не мог с этим поделать. Пытаться что-то сделать — это лишь продливать мучения. Шинигами беспощаден. Он уже забрал Обито и Рин, теперь и Минато-сенсея. В голове без перерыва крутились вопросы «за что?» и «помему?», но Какаши никогда не решился бы задать их вслух. Они были слишком глупыми. Ответ на эти вопросы знал каждый сопливый генин: всё потому что они были шиноби. Они были убийцами и жертвами обстоятельств одновременно и готовность положить свою жизнь на благо других — это то, что было у ниндзя скрытой деревне приоритетом. Это было их реальностью, их роком, что преследовал их везде и всегда. Прерывая технику, зная, что это бесполезно и лишь сделает больнее, продлит мучения, он перевёл взгляд на лицо Минато-сенсея и удивился ещё больше. Наставник, держась из последних сил в сознании, смотрел на него и… улыбался. Той самой яркой улыбкой, что когда-то помогла вылезти Какаши из пропасти, стала его опорой, его светом. Из его небесно-голубых глаз, что покрылись мутной пеленой боли и предсмертного тумана, катились редкие слёзы от боли, но он продолжал улыбаться. — Учитель? — Какаши бы даже подивился бы насколько жалко звучал сейчас его голос, если бы у него на глазах не умирал последний родной ему человек. Самый достойный из тех, кого Какаши приходилось видеть в своей жизни, — почему вы плачете? Сильный шиноби ведь… — Какаши, — он замолчал и посмотрел на сенсея. В его глазах было неодобрение смешанное с нежностью. С какой-то отцовской любовью, — неужели т-ты всё ещё не по-нял? Я так м-много раз говорил тебе: сила шиноби зависит не от того… проявляет ли он… эмоции, не от того, что он ге-ниален, а от того, что си-лён дух-хом и если падает, то обязательно снова… поднимается. Силён тот… кто не знает, что такое… «сдаваться». Я не стыжусь того, ч-то так открыто проявляю эмоции. Да… плачу, н-но душа моя… Она… Моя… рыдает. Мне г-горько… я… бросаю сына, — он кивнул на алтарь, на котором лежал младенец, — что не увижу как он растёт. Первые сло-ва, первые шаги, победы и по-ражения. Мне грустно… он никогда не сможет назвать ме-ня отцом, а Кушину мамо-й, а ведь она так хотела… ждала этого ребёнка! — Он хрипел и задыхался. Раненые лёгкие, грудная клетка отзывались болью и бульканьем на каждое слово, но сенсей упорно продолжал говорить и держался за жизнь. — Она была бы хорошей матерью, — прошептал Какаши, чувствуя, что уже не мог сдерживать рвущиеся наружу слёзы, но и показать их он не мог. Это была привычка шиноби, что настолько въелась в подкорку, что даже сейчас, когда наставник смотрел на него, умирая, он не мог заплакать. Да и вряд ли перед смертью Минато-сенсей хотел бы видеть своего единственного выжившего ученика плачущим. Наоборот, он хотел бы, чтобы Какаши шёл по жизни с высоко поднятой головой и делал всё, дабы защитить Скрытый Лист. Так Какаши и собирался делать. Он не мог отменить смерть, но мог продолжать дело учителя и беречь жителей деревни от любых опасностей Но учитель продолжал говорить: — Про-шу, защити моего сына. Его зовут Наруто. Уверен, что ты… справишься… Просто присматривай за-а ним… Пока… через пару лет… прошу… забери его. Я знаю, что ты справишься. Самое… не-с-справедливое… то, что я бросаю те-бя. Ты так много потерял в жизни… Твой отец. Сакумо был… прекрасным воином и верным… Бы-был… товарищем. Не пожалел бы… жизни за друзей… и ценю людей с… такими качествами. Преданность, самоотверженность… Обито тоже очень любил… их. Он как никто другой понимал людей и мог смотреть им в душу. Поэтому… ты и стал его дру-гом, Ка-каши. За холодной маской расчётливого и хладнокровного шиноби… скрывался подростк… Ток… потерявший отц-ца, но не опустивший, по-ка… руки. Он поже-лал помочь тебе и в конце-концов спас тебя в т-той п-пе-щере… ценой своей жизни, отдав память о себе как о лучшем дру-ге. Рин всегда уважала тебя и твою силу. Не физическую — мора… льну… моральную… — недолгая пауза, — Сакумо, Обито, Рин, я… Мы всегда будем с тобой. Будем жить в твоём сердце, Какаши. Защити… Наруто, ведь он — будущее Конохи. Я верю. Когда-нибудь он встанет на с-стражу де-ре-вни. Никогда не сходи со своего пу-ти шиноби, прощай… Уда… Сенсей не успел договорить и его рука, что до этого лежала на коленях Какаши, обмякла. Когда она стала съезжать, Какаши поймал её и сжал. Он всё пытался нащупать хотя бы малейшие отголоски пульса, хотя сразу было понятно, что всё не имело смысла и сейчас, когда Минато-сенсея забрала смерть, он получил облегчение от адской боли, что терзала его последние секунды жизни. Какаши не отрываясь смотрел на умиротворение, что было написано на ранее искаженном болью лице и его бросало то в жар, то в холод. Он не мог поверить, что всё закончилось и таким образом. Ещё вчера всё было прекрасно, все были так счастливы, а уже сегодня всё обернулось страшной трагедией, что коснулась тысячи людей. Что никого не оставила равнодушным. Страх, боль, смерть витали по улочкам Скрытого Листа, вопли и плач раздавались отовсюду, это было слышно даже тут. Какаши не смог сдержать слёз. Пару капель скатились по лицу, но он быстро стёр их, закрыв кулаком единственный, не скрытый повязкой глаз. Ему не было так плохо даже когда погиб отец. Минато-сенсей был для него светом. Он всегда заботился, чтобы его ученик был сытым и отдохнувшим. Пускай у Минато-сенсея не было много свободного времени из-за работы хокаге, тем не менее, он никогда не забывал о Какаши. Он давал ему советы. Направлял, если Какаши сбивался с пути. Когда Хатаке Сакумо только умер, Какаши чувствовал себя так, будто его жизнь кончена, но он не пошёл той же дорогой, что и отец, ведь он с детства воспитывался как шиноби, и считал, что умереть так — слишком жалко и не достойно. Какаши думал, что спрятав от всего мира эмоции, убив в себе человека, он сможет хотя бы принести пользу и мир в свою страну. Но он таким подходом убивал себя и ему не было до того дела. Зато было кое-кому другому. Он никогда не думал, что найдётся в его жизни такой человек, который смог бы заменить отца. Но Минато и Кушина были особенными. Они были светлыми, умными и добрыми людьми с огромной душой. Кушина с поддержкой Минато-сенсея очень часто помогали сиротам и бедным семьям просто, потому что могли. Просто потому, что сострадали. Учитель был для как луч света в непроглядном мраке для слабых, немощных. Для сильных, нуждающихся в сильном лидере. Он умел найти подход к каждому и как изъявить инициативу, так и проявить твёрдость там, где это было необходимо, но никогда Минато-сенсей не был замечен за беспринципностью. Он мог пожертвовать собой, мог принять тяжёлое решение или отдать сложный морально-физически приказ, но всегда учитель считался с другими и поступал исключительно по совести. Какаши всегда с радостью гостил у них. В их доме было всегда тепло и уютно. Он сих пор помнил, как пришёл к сенсею в гости в выходной, там оказались и Рин с Обито. Кушина накормила их раменом собственного приготовления, при чём накормила до отвала. А потом они долго слушали истории из того времени, когда Четвёртый и его жена, были ещё детьми и учились в академии. Рин тогда поразила история их любви, а Какаши с Обито привлекли истории сражений и становления сильнее. Обито и Рин… Минато и Кушина. Как же Какаши скучал по ним. Ему не хватало их. После войны, Какаши часами простаивал у мемориала павшим героям и до дыр вчитывался выгравированные на камне имена. Ближайшие несколько дней туда добавят два имени… Наверное со стороны это выглядело странно, не имело смысла, ведь то, что рано или поздно он проделал бы в камне дырку не могло воскресить мёртвых… но мог ли он иначе? Он смог заменить ему обоих родителей, Минато-сенсей помог пережить смерть друзей, принять тяжелую ношу шиноби. Он смог привить ему моральные ориентиры, что не протиречили совести, человечности и были приемлимы в реалиях мира шиноби. И теперь, когда настала и его пора покинуть этот мир… Покинуть так рано и болезненно, но так героически… Какаши не знал как ему быть дальше. Это напоминало кровоточащую рану на сердце, что никогда не сможет затянуться. Смерть сенсея осталась глубокой травмой и не восполнимой потерей не только для Какаши, но и для всей деревни. Когда состояние Какаши несколько улучшилось, шум и боль в голове чуть стихли, а Третий хокаге начал работу по минимизированию ущерба, Какаши, с вмиг мертвевшими глазами, потерявшего всё, что у него было, человека, взял ребёнка на руки и направился в сторону деревни. Малыш наверняка замёрз, а Какаши хотел поскорее оказаться в темному углу, в одиночестве.

***

— Чётвертый и Кушина погибли, Какаши и это свершившийся факт. Прими это. Я соболезную твоей утрате, для всех нас Минато и Кушина были не чужими людьми… «Вы ничего не понимаете!» — хотелось крикнуть ему. В душе после этих слов поднялась буря, но как и всегда он лишь безэмоционально смотрел на своего Хокаге. — Но нужно идти дальше. Минато хотел бы этого. А этот мальчик, его сын, теперь Джинчуурики. Какаши, я отдам его на воспитание. Ты будешь видеться с мальчиком или помогать в его воспитании? — он дёрнулся как от удара. На Какаши вмиг нахлынули воспоминания. Он хотел бы сказать да, очень, но потом подумал. Он был слишком молодым, мог не уследить за ребёнком и вообще не знал и не понимал как ладить с детьми. У него не было опыта, да и, если честно, желания особого тоже. Да, это был ребёнок Минато и он бы очень хотел, чтобы о его сыне заботился именно единственный оставшийся в живых ученик, но что Какаши, умеющий только убивать, мог дать малышу? А вдруг воспоминания не дадут ему нормально воспитать ребёнка, и своим присутствием он сделает только хуже? «Наверное, в детском доме и без меня его воспитают намного лучше… Простите сенсей… Я не готов», — что-то подсказывало, что Какаши пожалеет о своём решении, но страх и боль были слишком велики, мешали мыслить трезво и заставляли принять трудное решение. — Нет, — бросил мужчина и, ничего не говоря, отправился домой, оставив младенца в кабинете Хирузена-самы и уходя лишь краем уха услышал, как сынишка Минато-сенсея зарыдал. Он опустил голову и прошептал: «Я ужасный человек. Прости меня, Наруто, но я не смогу дать тебе того, в чем так будешь нуждаться».