***
— Право, Томас, я не понимаю, отчего Вы делаете это каждый раз? — Уэльс скрестила руки на груди, смотря прямо в глаза мужчины и искренне не понимая его намерений. Они сидели в беседке, рядом с которой редко ходили люди. Здесь они могли поговорить о каждой мелочи, важной для них. — Оттого, что люблю Вас, мадмуазель! В его руках был букет луговых цветов, перевязанный алой пряжей. Пальцы его горели красным от порезов колючими кустарниками и изредка крови, которую он впопыхах не успел остановить. Он каждое утро, что гулял с Мартой, приносил ей букеты, пестрящие разнообразием луговых и полевых цветов. Он был наполнен цветами от скромных колокольчиков до жизнерадостных ромашек. Молодые люди решили в этот раз пройтись по саду. У Марты сегодня, как и у самого Томаса, дел столь важных запланировано не было, и Джефферсон воспользовался такой возможностью поухаживать за девушкой, которую готов был любить до конца всей жизни. — Томас, милый, назовите хоть одну причину, почему я должна выбрать Вас, а не остальных мальчишек, что ухаживают за мной. Многие из них моложе и богаче Вас. Мужчина сделал вид, что задумался, хотя на самом деле просто рассматривал выступившие за май веснушки на лице девушки. Он словно пересчитывал их, запоминал их расположение, будто ему предстоит описывать каждую на очень важном экзамене. Томасу казалось, что каждая неровность кожи Уэльс была создана Богом специально, дабы подчеркнуть её невообразимую приближённость к обычным людям, но эти «недостатки» так шли ей, что казалось, будто недостатков-то и нет. Марта замечала этот взгляд, она терпеливо ждала. Но её взор останавливался на умных, задорных глазах собеседника. Девушка так любила смотреть вглубь них, догадываясь о его мыслях, желаниях. И их цвет, такой привлекательный цвет кофейных зёрен или же горького шоколада, который она пробовала однажды в гостях почтенного господина. Ей так понравился горький шоколад, и теперь она сравнивала с ним глаза, в которые хотелось смотреть вечно, не отрываясь. И ей было так стыдно сейчас отталкивать его, как в ту зиму, в которую он просил её руки. Но Марта выросла за эти полгода и поняла, что ненависть её отца и деньги — совсем не то, что должно останавливать её любовь. Она уже взрослая девушка, способная сама выбирать будущее для себя и своего сына. Да к тому же, Джефферсон казался ей таким замечательным всегда. Он понимал её, никогда не стремился принизить и обидеть. Его не заботили новости о доходе Марты или её отца. И с ним в любой момент можно было переключиться на французский, не переживая о том, что её перестали понимать. Томас молчал приличное количество времени, пальцами теребя нить пряжи, обвязанную вокруг стеблей цветов в букете. Уэльс тоже молчала, прислушиваясь к сбитому дыханию собеседника, которое слегка касалось её лица. Ей так хотелось подвинуться ещё ближе. Корсет больно давил на грудную клетку, он стучал вместе с сердцем прямо по рёбрам. Под платьем не было видно, но она слишком хорошо чувствовала медленную вибрацию. Джефферсон приоткрыл рот, готовясь ответить на дерзкую фразу. Каждая частица тела трепетала в немой мысли. Лишь бы не оплошать. — Марта, я считаю, что лишь Ваше дело выбирать человека, с которым провести дни своей жизни. И я не хочу нахваливать себя, свои знания… но мне кажется, что, извините за прямолинейность, мы нравимся друг другу. Мне бы хотелось верить в это, ведь я готов принять Вас и Вашего милейшего сына. — Вот так наглость! — воскликнула девушка, притворно обижаясь. Она давно привыкла к честности и наблюдательности Томаса. — Но Вы правы. Я устала от богатых сбережениями, но не умом людей. А вы в моей жизни… Ваш характер… Я и вправду влюбилась, как наивная девчонка. — Тогда не соизволит ли «наивная девчонка» стать моей супругой? — будто в шутку спросил Джефферсон. Марта захихикала, подыгрывая ему. Но потом, увидев его серьёзное лицо, надежду в горького шоколада глазах, и красиво сияющее кольцо в ладони, девушка приложила руки к лицу, совершенно не ожидав такого поворота. Лицо горело ярким красным, руки тряслись. Томас смиренно ждал. Надеялся и ждал. Наконец, Уэльс, раскрыв от изумления рот, взяла кольцо и надела на свой безымянный палец. Они оба начинали ронять горячие слёзы и при этом улыбаться до ушей. Виргинец очнулся и поспешил обнять девушку, делая это впервые со дня их знакомства. Марта, в порыве нежности обхватила щетинистое лицо будущего супруга и поспешила поцеловать его, будто оставляя на нём свою метку, дабы остальные женщины не смели даже пытаться отнять её мужчину. Томасу эти приятные ощущения ранее испытывать не приходилось, и он наслаждается каждой секундой, каждым мгновением, в котором Марта касается его губ снова и снова. Джефферсон, краснеющий до предела, позволил себе раскрепоститься в полной мере, показывая девушке и другую свою сторону. Они прижались друг к другу настолько сильно, что уже не могли различить чьи волосы мешают видеть им их лица. Неожиданный шорох заставил их остановиться. Перед беседкой оказывается отец Марты, он очень недоволен тем, что она пропустила семейный обед. И лицо его стало багровым от злости, когда он заметил кольцо на пальце девушки. Джефферсон вступился за любимую, воспользовался всей своей остроумностью, находчивостью и обаянием, доказывая, что в один день он станет не просто юристом, а чуть ли не президентом. Уэльс не нашёл подходящих слов, чтобы ответить виргинцу, поэтому окинул их ужасающим взглядом и покинул сад.***
Две недели после свадьбы в доме Джона Уэльса пролетели почти незаметно. Новый зять не оставил плохого впечатления у Уэльса, всегда был тактичен и приветлив, и заботлив по отношению к Марте. Резкие замечания и прямота сглаживались неожиданно хорошо подобранными шутками. Отношения отца и зятя восстановились. Застенчивость Томаса как рукой сняло, так ещё и повышение в должностях и стабильный заработок радовали родителя жены Томаса. Но неожиданная смерть сына от первого брака больно уколола в сердце обоих молодожёнов. Марта тосковала, всматривалась в детскую кроватку, пытаясь разглядеть в ней сына. Джефферсон нежно клал ладонь на её плечо, чувствовал дрожь и тихо ронял слёзы на пару со своей любовью. Тогда Уэльс спешила в его объятья, зарываясь носом в кудри, чтобы добраться до его уха, и, надрывающимся голосом шептать: «Ты ни в чём не виноват. Не плачь, любовь моя. Такова воля Господа Бога.» Томас в ответ целовал макушку девушки, если локоны её небрежно падали на плечи, не подвязанные ни лентой, ни ниткой. Отец девушки, если получалось ему видеть такую картину, сочувствовал их утрате. Но случившееся не исправить. С тяжелым сердцем они сыграли свадьбу, прожили у родителя некоторое время и собрали чемоданы, дабы пуститься в свободное плавание. Джефферсоны попали в сильную пургу во время поездки. Если дверцу кареты приоткрывали, влажные их кудрявые головы были покрыты инеем, взявшимся не пойми откуда. Но даже во время такой ужасно некомфортной поездки до ранее холостяцкого особняка Монтичелло, люди хорошо проводили время. — Марта, милая, как думаешь, мы сгинем здесь или в Монтичелло от обострившейся чахотки***? — с еле слышным смешком произнёс виргинец, быстро перетирая ладони. — Если сгинуть, то только с тобой, моя любовь, — Уэльс умело перескочила с шутки, и настроила разговор на романтический лад. — С тобой мне ничего не страшно. — Приятно это слышать, — ответил мужчина. — Что же мы в первую очередь сделаем, когда приедем? — Томас! — Марта ощущает, как рука мужа касается её коленки через легкие юбки. Подняв голову на него, она понимает, что он ни капли не стыдится. Старое его смущение прошло сразу после свадьбы. Он теперь был уверен в себе и своих действиях. — Только не здесь, прошу. — Как вспомню прошлую ночь, так не верится мне, что ты знаешь, что такое «стыд», дорогая, — довольно улыбаясь, выдал Джефферсон. — Но мы оба знаем, что такое честь, и лично я своей лишаться не в настрое— Её речь прервалась, будто перерезанная ножом нить. Вместо этого последовал продолжительный крик обоих, ведь карета начала переворачиваться. Они упали, больно стукаясь различными частями тела. После шума последовала тишина. Затем, зазвенело в ушах. Слуги второпях открывали карету и помогали молодожёнам выйти, а кучер уже надевал на одну из лошадей седло. Вскоре, Томас, и пристроившаяся сзади Марта, обёрнутые в пледы и шубы, медленно, но верно добирались до Монтичелло. Пальцы Томаса оледенели так, что казалось, если ими стукнуть о стол, они разлетятся на мелкие кусочки льда. Но он продолжал держать борозду, вынося все капризы природы. Оказавшись перед дверьми в теплое помещение, они постучались. Слуг, которые должны были дойти до них и принести вещи не виднелось. Внутри тоже тихо. Ключей с собой нет. Марта растирает снег в руках, дабы хоть немного согреться. Томас вдруг подскакивает, озарённый идеей. Джефферсон берёт девушку за руку и отводит в небольшой пристроенный на заднем дворе дом. Мужчина достаёт из небольшой щели в доме ключ и впускает любимую. Марта спешит накидать в камин дров и поджечь их. Теперь их «замороженные» конечности оттаивают, но их больно щиплет. Они вместе садятся прямо у камина, не боясь завтра, что у них будут ужасно болеть глаза. — Вот мы и приехали, — мужчина непринуждённо приобнял жену, уткнулся уже тёплым носом в шею. — Что бы ты хотела сделать сейчас? — Мне достаточно просто быть здесь рядом с тобой. Просто слышать твой голос, видеть твоё лицо и понимать, что ты мой. Девушка смотрит прямо в глаза Томаса, когда он готовится поцеловать её алые губы. Они чувствуют нечто неосязаемое и невидимое, но при этом очень заметное и ощущаемое. Любовь. Они чувствуют, что нашли друг друга. Им совсем необязательно говорить сейчас что-то. Они понимают друг друга без слов. Марта встаёт и начинает снимать сначала своё платье, потом она расшнуровывает корсет. Ловит на себе изумлённый взгляд мужа, который будто впервые видит её без одежды. Томас поднимается, скидывает пиджак, расстёгивает пуговицы рубахи. Они всё ещё не ласкали друг друга, но каждое новое действие со стороны партнёра заставляет руки дрожать от волнения и страсти. Наконец, их тела, их обнажённые тела коснулись друг друга. Руки блуждали по фигуре, губы целовали всё, что было в поле зрения. Электрический ток проходил по коже, вызывая мурашки. Марта кокетливо поманила пальцем и, покачивая бёдрами, пропала в спальне. Джефферсон, совершенно спокойно, без резких движений пошёл за ней, а как увидел вновь, снова понял, насколько же она прекрасна не только как собеседник, но и как девушка.***
— Пэтси****, принеси мне мою скрипку, пожалуйста, — шестилетняя девочка кивнула в ответ и отправилась в кабинет отца. Томас проводил Пэтси взглядом, после чего обернулся и увидел женщину своих грёз совершенно сломанной. Марта вытирала текущие слёзы платком, сидя на большом диване. На её коленях, в небольшой корзинке спала дочь, которой не было и года. Мать смотрела на Мэри с ужасом и страхом в глазах. Джефферсон сел рядом и направил взор на лицо любимой. Было видно, было очень хорошо видно, что она волнуется за свою дочь. Они потеряли троих своих детей, а также сына от первого брака Марты. Мужчина притянул её за плечо к себе, крепко обнял. Девушка не выдержала, всхлипнула и бесшумно заплакала, опираясь о плечо любимого. Они прекрасно друг друга понимали и без слов. Томас, как делал всегда, поцеловал её в макушку, но на этот раз Марта в ответ ничего не сказала. Не сказала настоящей причины своей грусти. Она боковым зрением увидела Пэтси со скрипкой и смычком в дрожащих ручках и улыбнулась, делая вид вновь счастливой матери. — Мама, что с тобой? — пролепетала девочка, подходя ближе. — Тебе больно? Папа, что с мамой? — Дорогая, я в порядке, — посмеиваясь, произнесла мать. Она положила корзинку с дочерью к Томасу на колени и поспешила обнять испуганное дитя. — Просто, помнишь, я с папой читали «Ромео и Джульетту»? Я вспомнила историю о них. — Ой, я знаю такую пьесу, мама! Однажды я видела, как папа читал её. И он тоже плакал. Взрослые переглянулись, после чего засмеялись. Виргинец не видел в этом чего-то плохого. Он думал, что все люди должны иметь в себе что-то женское и мужское. Поэтому Пэтси могла играть с мальчиками в «не девчачьи» игры, но при этом заниматься рукоделием, музыкой и другими делами «не для мальчишек». — Во мне достаточно мужского, чтобы сражаться за вас, и достаточно женского, чтобы проронить слезу над душещипательной историей, — сказал он в свою защиту. — Да, любовь моя? — Да, Томас. Не сомневаюсь, — ответила миссис Джефферсон, но тон её больше напоминал о разочаровании или горечи. — Я схожу покормлю Мэри. Она встала и, подхватив ребёнка из корзинки, ушла в спальню. Джефферсон был уверен, что сейчас Марта лишь будет смотреть на дочку, будто пытаясь уберечь от всего, что может погубить её и её будущее. Томас принял «боевую» позицию и начал водить смычком по струнам скрипки. Вивальди «Времена года». Август. Для полноты картины месяца ему нужно больше скрипок, но он всего один на композицию. Пэтси знает, что он не случайно выбрал именно «Август». На дворе последние числа лета. А ещё она видит, какие переживания, какие скачки происходят в жизни родителей сейчас. Она слишком сообразительна в свои годы. Девочка закрывает глаза, вслушиваясь в звучащую быструю мелодию. Она с большой скоростью переливается, меняется из раза в раз, но так дополняет себя новыми принесёнными красками. Джефферсон бодро работает рукой, смычок, кажется, почти не отрывается от струн. В комнате не слышно ничего, кроме скрипки. Только скрипка. Только маэстро. Уже вечером, после сытного ужина, приготовленного слугами Джефферсонов, Пэтси ложится спать довольно рано для повседневной рутины. Она объясняет это как желание наконец ощутить завтрашний день. Родители совсем не против. Мэри тоже засыпает на руках, на нежных, будто из шёлка, руках матери. Джефферсоны относят девочку в детскую и закрываются в спальне. Марта ложится на огромную кровать, легкая ночная рубаха от веющего из окна ветра раздувается, напоминая парус. Слёзы на глазах только обсохли. Всё её тело сейчас, после целого дня проливания горючих капель, ранящих её, хочет расслабиться. Она изнывает от желания страсти. Томас ложится рядом и не улавливает момент, когда девушка успела оказаться сверху, смотря на него так хищно и зазывающе. Они приближаются друг другу и медленно, растягивая, целуются. Пальцы мистера Джефферсона касаются круглых щёк, сжимают плечи, скользят по белой коже до груди. Марта вдыхает в себя новую порцию воздуха, содрогается, теряется при его движениях. — Почему ты плакала? — вкинул мужчина, а она проигнорировала. Миссис Джефферсон наклоняется к грудной клетке любимого, вдыхает запах его одеколона и тела. Когда они смешиваются, девушка испытывает приятную дрожь. Ей так нравится данное сочетание. Ухоженные ручки опираются на перину кровати, чтобы не упасть. Сегодня она хочет вести. Виргинец напрягается. Он не может просто забыть о том, что его любовь плакала. Он не может забыть, что ей было плохо и сейчас ей, скорее всего, лучше не стало. Если внешне она это не показывает, то внутренне Марта несчастлива. — Дорогая, — начинает он, не подпуская её к концу своей рубахи. — Расскажи мне, пожалуйста. Я не до конца всё понял. Девушка делает пару вдохов, готовясь сказать всё четко, без запинок и эмоций. Но в итоге она вновь утопает в слезах, не в силах сдерживать себя. Марта садится на кровать и шепчет настолько внятно, насколько может: — Волнуюсь за девочек. Мэри такая кроха, она может сделать последний вдох в каждый момент. Пэтси уже старше, она сильнее… Но я так волнуюсь за них. Мне ужасно больно жить с мыслью о том, что мои… наши девочки могут покинуть нас хоть прямо сейчас. — Я тоже переживаю об этом, Марта, но неужели не чудо, что они живы? Забудь о своих страхах, ведь я тебе обещаю, слышишь? — Томас берёт её руки в свои, приближает к щетинистому лицу и целует их. — Я обещаю, что они вырастут, удачно выучатся, выйдут замуж по любви и уйдут в мир иной лишь в глубокой старости. И тогда мы встретимся с ними. Миссис Джефферсон впервые за многое время искренне улыбается. Заплаканное, слегка опухшее лицо уже не так плохо выглядит с её улыбкой, придающей изящество всему, что находится рядом с ней. Девушка садится на колени сидящего мужа, шепчет на ухо полную чушь, лишённую смысла, но её муж воспринимает эту чепуху по-своему. По-новому.***
Очередная беременность закончилась плачевно. Труп умершего буквально на руках у матери ребёнка зарывают в саду. Все на нервах. Мэри жмётся к ногам сестры Пэтси, её не пускают в спальню родителей. Пэтси, будучи уже десятилетней девочкой, понимает, что произошло. Марта получает осложнения после беременности, что подтверждается врачом. С каждым днём она чувствует, что её конец близок. Все мысли, что роются в голове лишь о трёх вещах, что есть в её жизни. Томас, Марта, Мэри. Томас. Марта. Мэри. Её драгоценный Томас. Её фантастическая Марта. Её добрейшая Мэри. Как только Джефферсон узнаёт о случившемся, он немедля приезжает в Виргинию. Ему сейчас всё равно, что скажет о нём Конгресс, что скажут о нём люди. Марта ему важнее всего этого. Она лучше всей этой страны, осквернённой кровью, которую проливали солдаты. И если он не мог защищать свою родину, отсиживаясь в Монтичелло, то защитить миссис Джефферсон он обязан. Когда его карета оказывается у особняка, виргинец подрывается с места и бежит в дом. Он чуть не сбил с ног пару слуг, разбил дорогой чайный сервиз по дороге и встретил любимых дочек. Девочки с восторгом и слезами бросаются ему на шею, тараторят о произошедших событиях за последнее время, что отец отсутствовал. Томас внимательно их слушает и безумно радуется, когда девчонки, сами того не замечая, переходят на французский. Пэтси берёт отца за руку и ведёт в его спальню. Сначала он думал, что она хотела показать ему что-то радостное. Девочка не доходит до кровати и останавливается у небольшого комода, на котором стоят различные пузырьки с настойками. Джефферсон насторожился, он опускает Мэри и велит подошедшей новой служанке Салли увести её. Мужчина смотрит на лежащую в кровати женщину. Марта очень похудела, кожа болезненно белая. Она ничего не говорит, когда видит прибывшего мужа, у неё нет сил. Томас сел рядом с разбитой вдребезги женщиной. Его жена. Она так ослабла. Разве она заслужила такую судьбу? Разве Марте было удостоено терпеть все те ужасы, что она видела? Он выходит из комнаты, ловит Пэтси за локоть и просит посмотреть за матерью. Девочка беспрекословно соглашается. Она закрывает за собой дверь. Мэри пытается войти внутрь, короткими ручками дотягиваясь до дверного замка. Отец подхватывает её на руки и уносит с собой. Джефферсон каждый последующий день проводит только со своей любовью. С детьми видится только перед сном и на обеде. Пэтси плачет каждую ночь. Томас слышит это, но не решается поговорить с ней. Ведь он тоже рыдает, молит Бога о помощи. Он никогда его ни о чём не просил, ведь практически не верил в него, но… — Боже, прошу тебя сотый раз, излечи мою любовь Марту Уэльс Джефферсон. Я не сумею жить без неё, она моя опора, она моя жизнь. Наши дети очень любят свою мать, и мы не сможем без неё. Боже, пожалуйста. Пожалуйста. Хриплый от вечного шёпота голос затихает. Мужчина смотрит на глаза Марты, которые впервые за многое время бегают по комнате, осматривая её. — Дорогой, я чувствую, что скоро умру, — шепчет она. — Нет, что ты такое говоришь? Ты не умрёшь, ты выздоровеешь и всё будешь как прежде, — уверяет Томас, но затуманенный взгляд Марты сообщает о другом. Сердце сжимается. — Ты… ты что-то хотела, милая? — Принеси чернил, бумагу… Я собираюсь выписать строки. Наши строки. Джефферсон лихорадочно берёт с комода первый попавшийся листок с чернильницей и пером, подкладывает под листок книгу. Женщина ослабшей от болезни рукой выводит красивые буквы, проговаривая каждое слово вслух. Она тратит последние силы на это. Это то, что останется с Томасом навсегда. — «Время летит слишком быстро, словно облака в ветреный день», — улыбаясь, она протянула перо мужу. Томас понял. Это конец. Он больше не увидит её, не услышит. Больше не будет дискуссий между ними насчёт того, какую ноту лучше взять. Они больше не прочтут вместе их любимый роман «Тристрам Шенди». Джефферсон чувствует, как веет смертью. Он спешит написать свою строку, пока видит, что Марта дышит. Но последний вздох совсем скор. Его голос надрывается, он готов начать кричать от боли, когда читает свою строчку: — «Каждый раз, когда я целую твою руку, чтобы попрощаться, — это прелюдия к вечной разлуке, которую мы скоро ощутим», — он зарывается лицом в её локоны в последний раз. Целует её белеющие губы. Она, что есть силы, отвечает. Поцелуй случается последним, что будет между ними. Их последняя прелюдия. И они снова не могут разобрать, чьи кудри мешают им видеть их лица.