Вся неприглядная маленькая правда

В случившемся Стиву было некого винить, кроме себя самого. О чем он не преминул сказать своему отражению в запотевшем зеркале общей душевой. Потому что ну правда, что стоило надеть противогаз, как все? Потратить драгоценные пятнадцать секунд, которые все равно ничего не решили в итоге, и избежать огромного количества проблем? — Ничему тебя, Стив, жизнь не учит, — станок скользил по подбородку легко и привычно, непривычным было то, что никак не получалось закрыть рот и не озвучивать мысли. Но это было побочкой того газа, в облако которого они попали. Группа — в противогазах, а Стив — с датчиком определения вредных для него лично веществ в окружающей среде. Датчик горел желтым, а желтый — это почти зеленый, сыворотка справится. Она и справилась без особого вреда для здоровья. Страдала пока только психика окружающих, привыкших к вечной МОЛЧАЛИВОЙ сдержанности Капитана Америки. — Что ж, вот так им не повезло, — сказал своему отражению Стив, убрав горячим влажным полотенцем остатки пены. — И Фьюри, и Пирсу — всем не повезло. Дверь открылась, и Стив оглянулся. Брок Рамлоу, старший группы поддержки, бывшей с ним в той лаборатории, кивнув, прошел мимо, в душевую. Его голая задница аппетитно играла при каждом шаге, вызывающе выступая, расчерчиваясь мышцами под смуглой кожей. Судя по тому, что она была того же цвета, что и остальной Брок Рамлоу, тот имел привычку загорать голышом, и эта мысль никак не способствовала спокойствию Стива, вот уже полгода залипающего на его “тылах”. — Хоть стакан ставь, — вздохнул Стив и взял в руки зубную щетку. Член предательски дернулся, и пришлось поправить его под полотенцем. Не то чтобы эрекция, в силу некоторых причин, стала бы особо заметна, но привычка есть привычка. — Успокойся, парень, — еще раз вздохнул Стив, выдавив пасту, — эта задница не про нашу с тобой честь. Мало того, что это Рамлоу, он еще и по дамочкам. Отбреет так, что ты потом неделю не шевельнешься, приятель. Да и как я ему тебя покажу? Помнишь Мари? То-то же. Давай лучше об отчетах. О родине. Ох, как тебя раззадорило-то, — член и не думал опадать, потому что Стив слышал шум воды, доносившийся из душевой, и мог в красках представить себе, как пена стекает по телу Рамлоу, красиво очерчивая каждую мышцу, затекает в ложбинку между ягодицами, собирается там, делая кожу скользко-гладкой. — Гимн спеть? Угроза подействовала, а Стив подумал, что у львиной доли того, что люди принимают в нем за патриотизм, есть совершенно другое, более прозаическое название. “Недотрах”, — прозвучал в голове голос Баки, и Стив улыбнулся. Если бы под воздействие “газообразной вариации сыворотки правды” попал Баки Барнс, тесно в их кабинетах стало бы не только Фьюри и Пирсу, но и вообще всем, кто попался бы ему на глаза: у Баки за последние семь десятков лет сильно испортился характер. Стива действительно ждали отчеты, и оставалось надеяться, что по пути из душевой на административный этаж ему не попадется кто-нибудь, не готовый знать о себе правду, которую Стив предпочитал замалчивать. — Можно вас отпускать, — сказала молодая красивая доктор, осмотрев Стива. — Для организма вреда никакого, а основной эффект сойдет на нет за несколько часов. Советую вам поесть и отдохнуть, полковник Роджерс. — Как быть с тем, что я говорю правду даже тем, кто не хочет ее знать? — искренне поинтересовался Стив. — А разве когда-то было иначе? — спросил от двери некстати подошедший Фьюри. — Когда-то… обычно я придерживаю некоторые не особо лестные характеристики при себе, даже если они правдивы, директор. Например, не называю вас наглым одноглазым манипулятором, потому что и для вас, и для окружающих это является не новостью, а лишь констатацией факта, верно? Фьюри ехидно хмыкнул и сложил руки на груди. — Думаю, Роджерс, вам сегодня лучше не обсуждать вопросы национальной безопасности с директором Пирсом. — Мое отношение к новому оборонному проекту “Звезда” ему известно и без дополнительных правдивых пояснений, а вот свое мнение о нем как о личности и руководителе, думаю, мне лучше действительно попытаться оставить при себе. Кстати, очень приятные духи, Мария, — снова переключился на доктора Стив. — Вы знали, что знаменитая “Красная Москва”, которую вам, судя по всему, привез Баки уж не знаю, за что, но догадываюсь, — точная копия композиции “Букет императрицы”? — Нет, полковник Роджерс, это для меня новость. Духи мне действительно привез Джей Би в благодарность за то, что я нашла способ избавить его от болей в спине, а вовсе не за то, о чем вы, без сомнения, подумали. — Я подумал бы, что Баки пора жениться, но отчего-то уверен, что кое-кто будет против. И не спрашивайте, кто именно, на прямой вопрос мне придется ответить честно, а это не моя тайна и раскрывать ее непорядочно. Да что там — Баки просто свернет мне шею, если узнает. — Идите-ка вы к себе, Роджерс, — посоветовал Фьюри. — Желательно, никуда не сворачивая. Надо ли говорить, что по вселенскому закону подлости личная душевая Стива оказалась закрыта на ремонт, пришлось воспользоваться общей, и это чуть не закончилось исполнением государственного гимна в честь потрясающей задницы Брока Рамлоу? Почувствовав новый виток не желающего униматься возбуждения, Стив снова поправил член, прополоскал рот и, не дожидаясь, пока весело насвистывающий Рамлоу закончит водные процедуры, пошел в раздевалку. Наташа ждала его у двери в кабинет, хотя прекрасно знала о происшествии. А может, именно потому, что знала. — Если ты пришла сюда разведать мое истинное отношение к тебе, команде или к черту лысому, то можешь к нему и отправляться, — предупредил ее Стив, хотя утром просто молча впустил бы ее и предложил кофе — Наташа ему нравилась, но недооценивать ее было так же глупо, как считать, что Стив Роджерс — вежливый до зубовного скрежета пацифист, снимающий котят с деревьев. Он и снимал, конечно. Иногда. Но не считал это ни своим призванием, ни жизненным кредо. “Сними котенка с дерева, переведи бабушку через улицу” и прочая чушь. Да он, если хотите знать… — Я, пожалуй, пойду, — Наташа смотрела настолько насмешливо, что до Стива вдруг с оглушающей ясностью дошло, что все это он сказал вслух. — Спасибо, ты мне тоже нравишься. Искренне. В этот раз Стив отследил, как это происходит, и не дал своему рту открыться прежде, чем захлопнулась дверь кабинета. — И ты мне искренне, — признался он. — Но я не по этой части. Хорошо что видео с камер в коридоре не пишет звук. Хотя кто его знает. Телефон пиликнул в кармане, сообщая о новом входящем, и Стив прочел: “Я подчищу видео”. — Что бы я без тебя делал, Нат? — спросил он у телефона, радуясь, что даже его подсознание было в курсе, что риторические вопросы — это те, которые не требуют ответа. Во всяком случае, развернутого. Потому что в голову моментально начали приходить варианты того, что можно сделать без Наташи. Например, с Рамлоу. Пока мысли не понеслись по накатанной колее, ставя его в неловкое положение (в который раз за сегодняшний день!), Стив сел за стол и разложил бумаги, надеясь, что не напишет в отчете, какой он идиот, что пренебрег противогазом. В любом случае отправлять отчет прямо сегодня не следовало. Стив вполне сносно провел следующие полчаса: описал операцию в таких подробностях и таким красочным языком, что невольно порадовался тому, что пишет по старинке, на бумаге, потому что слышал, что все, что попало в компьютер, подключенный к сети, моментально в нее же и попадает, хоть что ты делай. И уж точно не исчезает бесследно. Ничего и никогда. А бумагу можно сжечь. А пепел съесть. Как в плохом шпионском романе. Представив, как пытается быстро сжечь двадцать исписанных страниц, а потом давится пеплом, пока в дверь стучат, потом не может помыть руки, покрытые черной сажей, потому что — сюрприз — душевая (а значит, и умывальник, и туалет) на ремонте, Стив подавил желание рассмеяться. В дверь между тем действительно постучали. Стив быстро собрал бумаги со стола и запер их в сейф — от греха подальше. За дверью стоял Рамлоу, и Стив поймал себя на мысли, что кое-какая его часть очень рада встрече. Известно, какая. Маленькая, но важная. — Рамлоу? — Кэп? — Рамлоу потер шею ладонью, явно чувствуя себя не в своей тарелке, но продолжил: — Слушай, я понимаю, ты не в форме, но я свалить хочу на уик-энд, а не тащиться сюда завтра с утра, чтобы сдать отчет. Давай так. Ты глубокомысленно молчишь, я отчитываюсь, а все замечания ты мне почтой скинешь, как отрастишь фильтр между мозгом и пастью, идет? Стив мог много чего сказать о том, что ему еще нужно отрастить, помимо фильтра, но то ли эффект газа сходил на нет, то ли он сам не слишком хотел (точнее, совсем не хотел) заострять внимание собеседника на некоторых мелких (Всего-то пять дюймов! О, он бы многое отдал за лишние полтора, а лучше — два чертовых дюйма) деталях, а потому он просто молча отступил в сторону, впуская Рамлоу, даже пропуская его вперед, чтобы полюбоваться задницей. Там было чем, уж себе-то Стив верил, как никому. — Присаживайтесь, — все-таки произнес Стив, вовремя проглотив “на свою шикарную задницу”. — Слушаю. Рамлоу сухо затараторил, сдержанно жестикулируя, озвучивая уже и так известные детали, что-то добавляя от себя, сверяясь с бумагами, и сознание Стива будто раздвоилось. Одна его часть внимательно анализировала информацию, отмечая нестыковки, неточности и вычленяя всех “сов, натянутых на глобус”, как говорил Баки. А вторая отмечала широкий разворот плеч Рамлоу, пыталась подобрать цветовое сочетание, четко передающее оттенок его кожи (марс коричневый светлый, белила, английская красная и, может, кармин, немного тициановой желтой и охры, главное — с желтой не перестараться. Может, заменить ее неаполитанской желтой, у той более южный, экзотический оттенок, им хорошо писать августовское море), любуясь разрезом глубоко посаженных темных глаз, живой мимикой. На бицепсы, обхватом перегонявшие бедра некоторых даже тренированных мужчин, он старался не смотреть, но выходило откровенно плохо. Тонкая ткань форменной футболки едва не лопалась на рельефных буграх, приводя Стива в состояние легкой невменяемости. Обычно он лучше себя контролировал, но когда Брок по привычке спросил, что он обо всем этом думает, именно вторая часть сознания (или подсознания?), которой он разбирал тактико-технические характеристики подчиненного, вдруг взяла верх, а потому он раньше, чем сообразил заткнуться, ответил: — Думаю, что у вас потрясающая задница, Рамлоу. Это не относится к делу, конечно, но каждый раз, как вы попадаетесь мне на глаза со стаканом кофе, я думаю о том, что его легко можно было бы на нее поставить. Глаза у Рамлоу стали огромными, а Стив со странным спокойствием сосчитал, что горизонтальных морщин у него на лбу ровно три. Очень симпатичных таких оливковых складочек, не позволяющих его шокированным бровям добраться до линии волос (марс черный, немного кобальта и охры. Кобальта — совсем чуть, на кончике мастихина, для оттенка). — Развей мои сомнения — мало ли, галлюцинации у меня — ты замечаешь форму… моей жопы? — И оттенок кожи. И форму губ. Хотел бы сказать, что наслаждаюсь чисто эстетически, как художник, но это, к счастью, не совсем так. — К счастью. — Ранняя импотенция, надеюсь, никогда меня не коснется. А смотреть на это все и оставаться равнодушным… я не настолько художник. О чем ты так напряженно думаешь? — Вообще не думаю. Сижу охуевший. Нет, одна мысль все же есть. Какого хуя ты молчал и не откусишь ли мне голову завтра, как очухаешься. — Видишь ли, Рамлоу, то, что у меня, как ты выразился, отсутствует фильтр между мозгом и пастью, не означает, что отсутствует мозг. Завтра я, конечно, пожалею о том, что вывалил это все на тебя, в конце концов, это домогательство подчиненного и злоупотребление служебным положением. Но правдой от этого сказанное быть не перестанет. Рамлоу почесал бровь (интересная форма, плоская кисть, шестерка, синтетика) и собрал свой отчет обратно в папку. Стив ничего особенно от него не ждал, но и долго жалеть о пролитом молоке не собирался. — Так может, того… — осторожно произнес Рамлоу, будто Стив был террористом-смертником с неустойчивой психикой, — хрен с ней, с субординацией? Стив подпер рукой щеку, ненавязчиво пытаясь закрыть рот, но все равно выдал: — А вот с хреном, Рамлоу, у нас проблемы. — Слушай, Кэп… Роджерс, чтоб тебя… — Рамлоу нервно провел ладонью по волосам, похоже, понятия не имея, какое действие вид его напряженных бицепсов оказывает на Стива. Да будь у него член хоть на дюйм длиннее, Рамлоу бы уже лежал на этом самом столе. Но в ушах еще звучал смех Мари. Идеальная память сохранила все: и то, как она, красивая, кудрявая, зажимала ладонью ярко накрашенный рот, пытаясь сдержаться; как милосердно пыталась его утешить, уверяя, что то, что у него так и не выросло после сыворотки (единственное, что не выросло), это “среднестатистически” и “в пизде королек” (да и покоробившее его ругательство память тоже сохранила); как извинилась, объяснив, что это она “испорченная и любит побольше”, а он ни в чем не виноват. Стив и не ощущал вину, только стыд, от которого хотелось провалиться. Она даже предложила ему минет, но Стив боялся, что просто не сможет достичь нужной кондиции. — Стив? Я понимаю, что у тебя там наверное такое отросло, что ты в обморок падаешь, когда оно встает… Стив вздохнул. Еще один “испорченный любитель побольше”. — Если у меня встанет, ты даже не заметишь, — раньше, чем успел заткнуться и как-то иначе сформулировать свою проблему, выдал он. — Как выразилась одна дамочка, “только в зубах поковыряться”. Рамлоу открыл рот. Закрыл. Снова нервно провел рукой по волосам и облизал губы. Стив смотрел, как его язык плавно прочерчивает влажную дорожку по тонкой верхней губе, и почти ощутил его вкус — горьковатый от кофе и сигарет, и в то же время — пряно-сладкий, как фруктовый чай. — Да уймись ты, — в который раз повторил Стив, обращаясь, конечно, не к Рамлоу. — Боже, какой рот. Там бы ты точно поместился целиком. — Кто? — хрипло спросил Рамлоу, распахивая мокрые губы, и Стив еще успел подумать, что завтра уволится к чертовой матери, если сейчас не возьмет себя в руки и таки споет гимн, потому что даже у Рамлоу должен быть предел переносимости чужих странностей. — Мой член, — вместо “О, скажи, видишь ты в первых солнца лучах, что средь битвы мы чли на вечерней зарнице?”* ответил Стив. — В тебе. В твоем… рту. И не только там. Будь он хоть на дюйм длиннее, я бы попытался еще полгода назад. — Член, — глупо повторил Рамлоу, и, судя по выражению его глаз, мозг у него уже отключился. Иначе как он мог дальше произнести: — Во мне. Твой член. — Мой член. Все пять дюймов, — Стив закрыл ладонью рот, но было уже поздно: Рамлоу расплылся в такой идиотской улыбке, что взгляд невольно упал на календарь — вдруг у него еще и с памятью проблемы, и Рождество наступило вот только что. — Пять дюймов, — хрипло произнес Рамлоу, снова облизав губы: тонкую, как лук кочевника, верхнюю и развратно-пухлую нижнюю, в которую, если бы не кое-какой любитель гимнов, Стив бы уже жадно впивался зубами. Вылизывал ее языком. Посасывал, как дольку сочного апельсина. — Черт, Роджерс, ты это вслух говоришь. Про лук и апельсины. Поэтому я тоже скажу. Давай трахнемся? Неловкость вдруг пробилась сквозь плотный слой странного пофигизма, который Стив отрастил, когда понял, что просто не может закрыть рот и промолчать как обычно, поэтому он развернулся в кресле в противоположную сторону и встал. Надо было как-то разрулить это все, но как — он понятия не имел. Наговорил такого, что критика проекта “Звезда” и предельно честный отчет о сегодняшней операции, надежно запертый в сейфе, были цветочками по сравнению с теми ягодками, которыми он сейчас пытается накормить Рамлоу. — Не думаю, что это хорошая идея, — начал он, но предательски расслабленный мозг вдруг подкинул ему картинку: Рамлоу ест клубнику у него с ладони. Обхватывает сочную ягоду губами, чуть сдавливает, глядя прямо в глаза, и… Оставалось надеяться, что хотя бы про ягоды было не вслух. Рамлоу оказался рядом с такой стремительностью, что впору было заподозрить у него наличие сыворотки в крови. Ну, или газ все-таки дал Стиву по мозгам настолько, что сильно затормозил реакции. Потому что очнулся он, только когда чужая горячая ладонь накрыла член через плотную ткань форменных брюк. Хотелось сказать, что там уже было тесно, но это было бы явным преувеличением — крой новой формы был довольно свободным, члену Стива было не под силу выбрать там все свободное пространство и причинить серьезное неудобство. Но Рамлоу, похоже, это не волновало. Он жадно смотрел снизу вверх, продолжая поглаживать член (Он же чувствовал его размер, верно? Конечно, сложно почувствовать что-то, что можно полностью накрыть ладонью, но и совсем не заметить невозможно — не настолько там все плохо. Не настолько же?) — Рамлоу, — попытался остановить его Стив, не совсем искренне, впрочем. Он очень хотел секса. Наконец-то с мужиком. Наконец-то с тем, кого облюбовал сам, о ком думал каждый раз, как позволял себе расслабиться. Но стыд захлестывал с головой. Неловкость, страх. Стив мало чего боялся. Вернее, он не боялся ничего, по чему можно было бы врезать щитом. Сейчас же он будто снова оказался со спущенными штанами в небольшом гостиничном номере, и Мари, еще минуту назад горячая, возбужденная, насмешливо вздергивает брови и пытается сдержать смех. Он и после оказывался со спущенными штанами в гостиничных номерах, и каждый раз ждал первого оценивающего взгляда, как жалящего удара кнута. С Рамлоу он это переживать не хотел. Не на службе. Не с подчиненным, не… — Громко думаешь, — хрипло произнес Брок и сжал его пародию на член. Может, тот и был маловат, но чувствительность у него была самая обычная — человеческая. И крепкая фиксация на том самом мужике, который, облизывая губы (кармин, английская красная, белила, и наверняка что-то из коричневого, умбра или сиена?), без тени насмешки смотрел на него, будто ждал чего-то. Официального разрешения? Предложения руки и сердца? Руки и члена? Руки на члене? — Тут не место, — смог выговорить Стив, но Рамлоу (Брок? Тот, кто трогает за член, определенно должен быть Броком, а не Рамлоу и уж тем более не лейтенантом Рамлоу), хмыкнув, толкнул его к дивану. Стив был сильнее. После сыворотки он всегда был сильнее, и иногда ему это действительно мешало. Как сейчас. Потому что Брок знал, что Стив сильнее, все знали, и уж тем более сам Стив знал. Только члену, этому пятидюймовому гаду, было все равно, кто там и что знает. Он собирался снова втравить Стива в неприятности. Он уже втравил его. Второй раз он точно провалится от стыда. — Ну чего ты? — хрипло спросил Брок. — Ты хочешь, я хочу, в чем проблема? Конец рабочего дня у нормальных людей, пятница, все расползлись давно, один ты тут сидишь, как сыч. Давай, Стив, сил никаких нет. Сначала ты около умывальника в одном полотенце, потом ты с каменной мордой заявляешь, что у меня охуенная задница, а теперь на упор встал из-за ерунды. Ну, подумаешь, в кабинете. — Ну, подумаешь — маленький член, — раньше, чем даже подумал захлопнуть рот, произнес Стив. — Да блядь же, — выругался Рамлоу и резко опустился на колени. — Он охуенный, я уверен. Роджерс, у меня жопа узкая, сколько ни еби, я подставляться лет в двадцать перестал, потому что заебался садиться с трудом после таких вот “деятелей”, гордящихся своими конскими хуями. Каждый раз как на пирамиду Хеопса натягивался. Нахуй. Вот просто нахуй. Я и тебя задирать опасался, потому как вдруг ты мне не дашь, а хуй у тебя под стать всему прочему? Да меня ж разорвет. От жадности. Потому что хотелка хотелкой, а жопы у меня запасной нет, — он гладил и гладил его бедра, глядя снизу вверх, а Стив стоял, чувствуя себя трусливым закомплексованным идиотом, и наблюдал, как глаза Брока из коньячных становятся почти шоколадными — за пуленепробиваемым стеклом кабинета садилось солнце, не желая, видимо, досматривать до конца этот ситком. — Если не соглашусь, пожалею. И соглашусь — наверняка пожалею, — вслух произнес Стив, и погладил Брока по волосам. — Как думаешь, лучше сделать и жалеть или не сделать и все равно жалеть? — Лучше дать мне отсосать, потом расслабиться и балдеть, Роджерс. Стив? — Стив, — с трудом выдавил он, потому что чужая смуглая ладонь на ширинке явно не располагала к лишнему политесу. Брок ухмыльнулся и аккуратно, медленно, продолжая смотреть в глаза, расстегнул на нем брюки. Стив хотел зажмуриться, провалиться сквозь землю, и в то же время внутри что-то плавилось от того, как Брок смотрел. Стыд выгорал, развеивался, как запах растворителя, густо перемешиваясь с сочными красками возбуждения. Стив не мог закрыть глаза. Хотел и не мог, несмотря на то, что чувствовал, как пылает лицо. И что Брок видит его таким: непривычно нерешительным, готовым сдаться. — Не на войне, Стив, — неожиданно мягко напомнил Брок и потянул вниз форменные брюки, милосердно оставив белье. — Расслабься. У тебя тут все хорошо. Продолжая смотреть в глаза, он обхватил губами головку, прямо через влажную от натекшей смазки ткань белья, и сжал ее, горячо выдохнув, лизнул и, наконец, прикрыл глаза, будто от удовольствия. — Я сделаю приятно, — пообещал Брок, и Стив, зажмурившись, почувствовал, как прохладный воздух коснулся разгоряченной кожи, услышал вздох, а потом горячий язык провел от мошонки до головки, надавил на уздечку, заставляя задохнуться, и Стив не заметил, как, вцепившись Броку в волосы, притянул его ближе, вжав лицом в пах. Наверное он что-то говорил, такое, о чем не хотел помнить, потому что выдать что-либо разумное, доброе и вечное, с силой толкаясь в чужой горячий рот и тугую глотку (он достал до глотки!), попросту невозможно. Время от времени, когда удовольствие чуть откатывалось от верхней точки, потому что Брок, сбивая градус, вдруг менял темп, Стив смотрел на него. На опущенные ресницы, на влажные губы, растянутые вокруг наконец-то пристроенного в надежные руки члена. — Пристроенный, даже не сомневайся, — хмыкнул Брок, и Стив понял, что снова говорил вслух, его окатило стыдом, но Брок так сладко обхватил его член губами, поглаживая языком, кружа им по головке, что он тут же кончил. Брок все-таки толкнул его на диван, и Стив, поморщившись от ощущения прохладной кожи под задницей, притянул любовника (Они же любовники? Минет же считается за секс?) за задницу и сжал вожделенные половинки ладонями. Ладони у него (в отличие от члена) были большими, но великолепные твердые полупопия в них все равно не поместились, а от воспоминания о том, какие они аппетитно-золотистые, его мелкочлен снова нагло дернулся, наливаясь кровью. — Да, друг, — сказал ему Стив, снова лишаясь всяких тормозов — полные руки Брока. Его задницы. Его всего. И он даже не смеется и никак не комментирует. — Похоже, нам обломится. — Обломится, — заверил Брок. — Но сначала моему другу, ладно? Стив, с трудом подавив желание рассмеяться, прикрыться и оценить доставшееся ему, так сказать, воочию, притянул любовника для поцелуя. — Мне странно, что в этом веке принято целоваться после секса, а не до, — не смолчал Стив, хотя от страстного поцелуя у него саднило губы, а вокруг них было натерто щетиной. — Вообще не принято целоваться, если это просто секс, — поправил его Брок, расстегивая штаны. — А у нас не просто? — поинтересовался Стив, и когда Брок замер, будто не ожидал от него такой подлости, поспешно добавил: — С твоей стороны? — С моей “это” — любовь с первого раза. Член Брока приятно лег в руку, а мозг Стива, наверное, стек в пах окончательно, потому что он выдал: — У Баки больше. Брок неловко дернулся, будто хотел отобрать, но Стив, схватив его за голую ягодицу, добычу не выпустил. — Теоретически. Я на ощупь не проверял. Брок, запрокинув голову, рассмеялся, но тут же перестал, стоило Стиву с интересом обвести головку его члена пальцами, а потом попробовать на вкус. — Ей-богу, если ты опять начнешь комментировать по принципу “что вижу — о том пою”, я заклею тебе рот скотчем. — Соленый. И, кажется, эффект сходит на нет. Я могу замолчать, но после всего произошедшего, наверное, не хочу. И скотч помешает мне сделать так, — Стив приподнял Брока за бедра и направил его член себе в рот. Роскошная задница при этом стала каменно-твердой, и от мысли о том, как он будет гладить и целовать Брока, уговаривая расслабиться, Стив едва не кончил снова. Брок стонал, упираясь ладонями в спинку дивана, медленно загоняя на всю длину и так же медленно вытаскивая почти полностью, водя мокрой головкой по губам и загоняя снова, так, что Стив только и мог, что открывать рот и мять задницу ладонями, периодически раскрывая ее, разламывая ягодицы. Когда он решился коснуться пальцами входа, Брок, захрипев, спустил ему в рот, жадно, быстро трахая в горло, и Стив сглотнул, видимо, что-то там задев, потому что Брок, если бы его не держали за задницу, точно рухнул бы на него сверху. Гордясь произведенным эффектом, Стив осторожно натянул на любовника белье и штаны, не забыв погладить свой фетиш на прощание, и справедливо заметил: — Продолжим, когда вернешься. — Откуда? — хрипло спросил Брок. — Ты же собирался “свалить на уик-энд”. Кстати, отчет я не приму, но подробный разбор в понедельник, я еще не в форме, могу наговорить лишнего. Брок склонился к нему, а потом и вовсе уселся на коленях и погладил по загривку, как кота, прежде чем поцеловать. — Поехали со мной, — предложил он. — На Лейк-Онтарио. Рыбалка с лодки. Домик, тишина. Стив почти сказал что-то вроде “мы не настолько хорошо знакомы, чтобы проводить вместе уик-энд”, но по тому, что все-таки смог смолчать, понял, что эффект газа сошел на нет. Предварительно перевернув с ног на голову в его жизни все, что можно: отношения с подчиненным, привычку стыдиться своей “маленькой особенности”, желание вернуться к отчетам прямо сейчас… всего не перечислишь. — Когда выезжаем? — заткнув орущий благим матом внутренний голос, спросил Стив, потому что ну сколько можно? Маленький (средний, средний!) член — это, в конце концов, не повод отказываться от радостей жизни. И не важно, включают они при этом секс или нет. Вранье. Важно. И хорошо, что теперь — однозначно включают. — Как только разберемся с одной маленьк… эм… средней проблемой. Брок снова приспустил белье и обхватил оба члена ладонью. А Стив подумал, что еще полчаса назад счел бы, что тот издевается, но теперь ласковая насмешка, круто перемешанная с восхищением, которую он видел во взгляде Брока, говорила ему, что даже если проблема и маленькая, он все равно готов ее решать с бóльшим рвением, чем сам Стив — проблему мира во всем мире. *** — Роджерс, послушай, — Брок, что-то увлеченно листавший на планшете, ухмыльнулся и удобнее взбил подушку. Стив, собиравшийся в ванную, притормозил на пороге спальни и с удовольствием оглядел фривольно развалившегося любовника с головы до ног. При воспоминании о том, чем они только что занимались, как Брок стонал под ним, как жарко гнулся, каким тесным и горячим был внутри, член снова начал наливаться кровью. А, как известно, член встал — мозг ушел в отпуск. — Что? — спросил Стив на всякий случай, надеясь, что это не очередной анекдот из интернета. — Символами мужской красоты в Древней Греции были: безволосая грудь, загорелая кожа, широкие плечи, крепкие ягодицы, небольшой язык и — барабанная дробь — маленький член. Маленький член считался символом спокойствия, непредвзятости и острого ума. “Палка” до колен у греков ассоциировалась с пошлостью, уродством, недостатком ума и похотью. Такие «подарки» скульпторы делали только отрицательным персонажам. Во. Все правда. — Брок, — начал Стив, но любовник, рассмеявшись, похлопал рядом с собой. Они были вместе почти полгода, и за это время успели многократно убедиться в том, что скромные размеры мужского достоинства — благо в их случае. Стив давно перестал стыдиться и переживать по этому поводу, но Брок отчего-то все равно периодически возвращался к данной теме, будто проверял, хорошо ли выучен урок. — Ты так часто об этом заговариваешь, что впору заподозрить, что убедить ты пытаешься не меня, а себя. — Не откажусь убедиться еще раз. Иди сюда, расскажи мне всю неприглядную маленькую правду о себе. Стив пошел к нему, радуясь, что может и показать. Молча. Хвала всем богам — молча. _________________ * — первые строки гимна США в поэтическом переводе Максима Наймиллера.