сердца хрупки.

　　　　　　　　　　　　　Давай же: 　　　　　　　　　　　　　вырви мне последний позвонок, 　　　　　　　　　　　　　распотроши мне торс 　　　　　　　　　　　　　и вытащи испуганное сердце 　　　　　　　　　　　　　размером с кулак 　　　　　　　　　　　　　да вечность. 　　　　　　　　　　　　　давай же, не тяни то, 　　　　　　　　　　　　　что неизбежно, сделай все, 　　　　　　　　　　　　　что сказал наверху, 　　　　　　　　　　　　　только не говори мне 　　　　　　　　　　　　　"я тебя больше не люблю". падающие снежные хлопья тонким слоем покрывали все вокруг, постепенно забивая огромные трещины в старой плитке, выложенной перед институтом. похожие трещины были и в душе у изабель. такие, как в самом не качественном асфальте, как на потолке спустя долгое время. такие трещины, которые по ночам спать не дают, от боли которых зубы сводит, лишь бы не кричать. такие, от которых тяжело избавиться, слишком тяжело. не-воз-мож-но. было что-то очаровывающее, завораживающее в этом беззаботном танце падающих снежинок. но более очаровательнее этого был только молодой парень, за которым сквозь стекло наблюдала лайтвуд-младшая. парень, с которым провела не один десяток ночей, парень, который когда-то дарил и без того сильной охотнице чувство защищенности, заставлял чувствовать себя н а с т о я щ е й девушкой, хрупкой, такой, какой лайтвуд никогда не была, вернее сказать, никому не показывалась такой. юноша с чувством, казалось, невозможной радости шагал по вымощенной плитке, нежно приобнимая девчонку-вампиршу за тонкую талию. пара шла, оставляя за собой еле заметные следы, которые тут же исчезали из-за падающего снега. почувствовав прохладу, проникающую из щели меж оконной рамой и стеной, охотница зябко обняла саму себя за плечи, но ни на секунду не отвела глаз от уже мирно сидящих на скамье саймона и его новой пассии. девушка прильнула к уху вампира, сказав что-то, отчего льюис тихо рассмеялся, а после медленно наклонился к пухлым губам. медленно тело изабель покрылось мурашками, и уже точно не от холода. в такие моменты от неё уже не оставалось ничего, кроме больших прекрасных глаз, на которые больно было смотреть, потому что, будь они чуть меньше, в них, пожалуй, не смогло бы поместиться столько печали. вспоминать тот день было трудно. так же трудно, как видеть, понимать, что он... счастлив с ней? они выглядят такими счастливыми, полными лёгкости и любви, что у иззи ком в горле застревает, а смотреть и вовсе больно. спустя несколько месяцев их отношений он стал нелепо отмахиваться и все чаще примечал для себя, что у него к иззи обычная симпатия, возможно, слабая привязанность, но на самом деле это была простая привычка. он п р и в ы к к ней. привык, что каждое утро она первой пишет уже надоедливое для него 'доброе утро, хохо', на что он ответит холодное 'и тебе'. привык, что закажет для неё кофе в 'нефритовом волке', когда они встретятся вечером, и в этом уже не было ни капли заботы, только п р и в ы ч к а. саймон разлюбил её, но влюбленность иззи как туман мешала ей разглядеть очевидные вещи. лайтвуд была слепа. ослеплена этим кареглазым вампиром. вспышка. — и как ты не понимаешь... — о чем ты, саймон? — я не люблю тебя больше, изабель. в один день он признался ей. вспоминать тот день было трудно. так же трудно, как собирать свое девчачье сердце по крупицам, которое кто-то так холодно разбил, не оставив ни малейшего шанса на восстановление. но видя своих братьев, видя то, как смело они открывают свои сердца для людей, иззи действительно верила в чудеса. иззи верила в любовь. но чудеса случаются далеко не со всеми, а в сердцах людей остаются трещины. такие, как в самом не качественном асфальте, как на потолке спустя долгое время...

сердца хрупки. и даже если сердце изабель когда-то заживет, прежней ей уже не быть.