Сквозь пальцы

Александра Александровича удостоили чести познакомиться со штер-кригскомиссаром совсем недавно, но с этой самой встречи Селихов уже не знал, куда деваться от навязчивого внимания Дениса Борисовича Глушакова. Званый вечер при императорском дворе проходил вполне спокойно, пока Артем Геннадьевич вдруг не подошел к Александру Александровичу и прошептал: — Не волнуйтесь, я всего лишь представлю Вас нескольким людям. Саша тут же подобрался и мучительно покраснел — у него никак не получалось контролировать собственные эмоции. Артем Геннадьевич покровительственно сжал его плечо. — Господа, знакомьтесь, весьма талантливый юноша, коллежский советник, о котором вы, наверняка слышали слишком много неправды, но и правды не меньше — Александр Александрович Селихов. Прошу любить и жаловать. Саша еще стоял, потому что Артем Геннадьевич продолжал удерживать его за плечо. Кажется, отпусти Ребров — и все, аки красну девицу держите под белы рученьки, будут плескать Александру Александровичу водицей в лицо. Поводы, правда, у Селихова были, чай, не каждый день приходилось знакомиться с высшим светом имперской власти (хотя куда уж выше Реброва). Спасибо еще к самому императору не привели. Артем Геннадьевич вдруг повернулся куда-то в сторону, словно кого-то увидел и тепло улыбнулся: — Денис Борисович, нельзя ли Вас отвлечь на секунду? К ним тут же приблизился довольно занятного вида мужчина: на груди сияло несколько орденов, короткие волосы были взъерошены, а на лице играла отнюдь не милая улыбка. Александр Александрович, позволяй положение, от таких улыбок держался бы подальше. Сопоставив несколько очевидных фактов, Селихов испустил нервный вздох — знакомиться с штер-кригскомиссаром он никак не планировал. — Артем Геннадьевич, как я рад Вас видеть! Последняя командировка несколько меня утомила, но императорский прием пропустить просто не имел права, — Глушаков говорил почти слащаво, — а это Ваш протеже? Саша едва удержался от комментария — он совсем недавно получил чин коллежского советника, добыв несколько очень важных для Государя документов и расшифровав их, а его уже окрестили протеже Реброва. И это при том, что роль адмирала Плетикосы в его «похождениях» была почему-то сильно преуменьшена. Селихов же искренне надеялся на то, что Артем Геннадьевич останется на своей должности как можно дольше. — Вы посмотрите, какой темпераментный, — Денис Борисович вдруг оказался совсем близко рядом с Сашей и ущипнул того за щеку. Такая фамильярность была недопустимой, и Селихов едва не задохнулся от возмущения. Он готов был вызвать этого человека на дуэль, наплевав на различие в рангах и возможный скандал, но его опередил Ребров: — Денис Борисович, Вы бы хоть на приеме себя культурно вели, — Ребров качал головой будто с укором, но Саша явственно видел в его взгляде лукавые огоньки, — Вот, Александр Александрович, хотел Вас по-человечески представить, да не с этими господами. — Да не пугайтесь Вы так, — Дмитрий Владимирович Комбаров, которого представили вместе с братом Саше чуть раньше, широко улыбался, — Его высокородие на самом деле ничего плохого не имел ввиду. Ребров только кивнул: — В самом деле, не переживайте так. Я готов жизнь отдать за этих людей, а они за меня. И уж поверьте, зла Вам тут никто не желает. К таким откровениям Селихов точно готов не был, но, так как краснеть дальше было уже некуда, чуть успокоился. Словно прочувствовав его ощущения, Ребров сообщил: — Ну что же, вынужден Вас покинуть, — Артем Геннадьевич откланялся, оставив Сашу на растерзание светским акулам, как он их про себя окрестил, несмотря на заверения Артема Геннадьевича. Комбаровы, расспросив и узнав у Саши все, что не успели уточнить у Реброва, покинули компанию, сославшись на то, что, кажется, на прием изволило явиться начальство в лице графа Самедова, и негоже им здесь якшаться. Сашу же немного отпустило — как оказалось, не обязательно было иметь кучу влиятельных особ в друзьях, чтобы тебя приняли. Да и, если Селихов все верно понял, ни один из братьев Комбаровых не имели какого-то особенного чина при дворе, а уж почему так тепло общались с Глушаковым и Ребровым для Саши являло задачу на данный момент непосильную. — И все же, Вы слишком молоды для коллежского советника, юноша, — Денис Борисович с явным интересом разглядывал Сашу, — но ваши заслуги вызывают уважение. — Приятно это слышать от Вас, — Селихов постарался улыбнуться, но, был уверен, что получилось плохо. Глушаков, кажется, тоже понял насколько Селихову неловко. Он вдруг расхохотался: — Не стоит так смущаться, мальчик, с Вашими щеками это опасно. Если честно, Селихов не понял ничего, снова не зная, пропустить мимо ушей или оскорбиться, он только открыл рот, как Глушаков вдруг сделал несколько шагов назад и прошептал: — Сашенька, друг мой, постойте так недолго. Мне ни к чему встречаться с одной особой, и я боюсь, как бы она меня не заметила. Селихов стоял, боясь пошевелиться. Какой, к черту, Сашенька? В следующий раз Денис Борисович столкнулся с Селиховым в гостиной Реброва. Обычно, если встречи были назначены на разное время, гости в этом доме могли и не узнать о существовании друг друга, но то ли специально, то ли потому, что Илья — камердинер Реброва — был прекрасно осведомлен обо всех его делах и знал, что ничего худого не приключится, если они столкнутся, встреча произошла. К сожалению, один человек, который Дениса Борисовича увидеть был не слишком рад, среди присутствующих все же находился. Селихов, заходивший вполне расслабленно и беседуя (Денис с удивлением для себя это отметил) с Кутеповым, резко напрягся, встав едва не по швам, и точно также отрапортовал: — Здравствуйте, Ваше высокопревосходительство. Денис Борисович. Я… прибыл. Как Вы и просили. — Да, Александр Александрович, присаживайтесь, наша с Денисом Борисовичем встреча несколько затянулась, но… — Я, пожалуй, останусь, — Глушаков вдруг уселся обратно в кресло, — Вы же не против? У Саши от такой фамильярности едва ли не закончился воздух в легких, но, видимо, он действительно многого не знал об отношениях этих двоих, потому что Ребров расхохотался: — Что такое, желаете переманить Александра Александровича в свое ведомство? Даже не надейтесь, Денис Борисович. Таких ценных кадров один на миллион. Я буду драться. Селихов беспомощно перевел взгляд с Реброва на Кутепова, ища поддержки, но тот лишь едва заметно дернул плечом, мол, это в порядке вещей. — Не волнуйтесь, Александр Александрович, то, о чем я собирался с Вами говорить, непосредственно касается Дениса Борисовича. Я только что всеми силами пытался убедить его, что стоит быть осмотрительней. В государстве неспокойно. Те документы, что Вы расшифровали лишь подтверждение. Готовится что-то масштабное, я не ручаюсь, что не только Император, но и я или Денис Борисович не сможем оказаться под ударом. Благодаря разведке известно, что удар готовится генералом Черчесовым и его верным помощником Габуловым, вот только когда и куда он будет нанесен — неизвестно. — То есть, по сути, неизвестно ничего, — Александр как губка впитывал всё, что говорил Ребров, потому подытожил сказанное: — Артем Геннадьевич, я постараюсь проследить все связи, которые могут вести к кому-то из них. Думается, что не так много людей имеют к Вам и Денису Борисовичу прямую дорогу? В первую очередь, следует проверить знакомых. И да, Артем Геннадьевич, не пропадало ли чего-нибудь в Ваших ведомствах? — Саша скорее рассуждал вслух, чем спрашивал, но ответ последовал незамедлительно и от обоих: — Пропадало. Селихов кивнул, никак не отреагировав на эту информацию, даже не уточнил, что конкретно исчезло. Еще успеет, тем более, он предполагал, что речь не о самых важных документах, ибо будь это иначе — вряд ли это не дошло бы до него раньше. Поместье Ребровых Селихов покидал в задумчивости. Картинка будто не складывалась. Не хватало чего-то еще, о чем Александр Александрович никак не мог догадаться. Желая обдумать все, он собирался прогуляться до собственного дома пешком, но тут его нагнал Глушаков. — Давайте довезу до дома, Вы, так понимаю, еще не обзавелись собственным извозчиком? — Глушаков широко улыбнулся, отчего Сашу слегка передернуло — больно уж плотоядной казалась эта улыбка. — Нет-нет, что Вы, я пройдусь. Нужно многое обдумать. — Да полно Вам, Александр Александрович, едем. Селихов сдался, с небывалой четкостью осознавая, что его никто не отпустит. По какой-то причине Денис Борисович обратил на него, Сашу, свое внимание. Он решительно не понимал и все больше убеждался, что нахождение рядом с Глушаковым в одном помещении его тяготит. Слишком уж много уделял он внимания каждому из окружающих, включая Сашу. Да и щека, стоило взглянуть на этого человека, горела недавним унизительным прикосновением. Карета действительно была достойна звания кригскомиссара: просторная, обитая шелком и мехом, она почти не отдавала тепло, и Саша быстро расстегнул несколько пуговиц своего пальто. Денис Борисович и вовсе его не надевал, видимо, прекрасно зная особенности своего транспорта. Селихов надеялся доехать в тишине, но, конечно, всерьез рассчитывать на это не мог. Глушаков, сидящий напротив, поинтересовался: — Ну как Вы, Александр Александрович, пообжились на новом месте? Слышал, дом Вам помогал выбрать Артем Геннадьевич? Селихов кивнул, но, вспомнив про правила хорошего тона, исправился: — Все так, Денис Борисович. — Ох, да бросьте Вы эту чрезмерную учтивость, — Глушаков вдруг дружески хлопнул Сашу по коленке, и тот едва не подпрыгнул от неожиданности. Это уж слишком. — Д-денис Борисович, — Саша даже боялся представить, насколько сильно сейчас покраснел, тем не менее продолжил, — мы не настолько близко знакомы, чтобы Вы… Вот так… Кто позволил… Я… Речь была безнадежно испорчена, Саша понимал это, но не жалел, что высказался, пусть и так косноязычно. Он зло сверлил Дениса Борисовича глазами, а тот открыто смеялся ему в лицо. — Остановите извозчика, пожалуйста. Дальше я дойду сам. Глушаков не придал никакого значения его словам, но вмиг посерьезнел. — Я хочу быть другом Вам. Это не просто слова. Друзья Артема Геннадьевича — мои друзья, знайте это. Дальше ехали в тишине. *** Саша пытался сопоставить факты, но информации действительно было мало. Во-первых, он пока не представлял, почему под удар попал именно комиссариат Дениса Борисовича, находившийся в двойном подчинении у действительного тайного советника первого класса и генерал-комиссара графа Самедова, о котором Саша вообще ничего, к слову, не знал. В других департаментах ничего не пропадало. Во-вторых, если Артем Геннадьевич и сам многое понимал, то Глушаков словно специально не только не отвечал на четко поставленные вопросы, но и запутывал, смущал и сбивал Сашу со следа. В последний раз, когда Александр Александрович пытался уточнить хоть что-то, Глушаков подошел к нему, положил руку на плечо и мягко — Селихов вообще не представлял, что Денис Борисович так может — сказал: — Александр Александрович, что же Вы себя так изнуряете, мне на Вас смотреть больно. Селихов глубоко вдохнул, вспоминая, что на корабле иногда только это позволяло справиться с морской болезнью, сейчас подобная дыхательная гимнастика как нельзя лучше помогала не поддаться очередной провокации. — Денис Борисович, это никак не относится к делу, Вы же понимаете, если с Вами что-нибудь случится, да еще по моей вине… — Вашей? Да Вы же почти ребенок! Черт возьми, Сашенька, да не убежит эта должность от Вас никуда. Когда Вы в последний раз ели? А спали? Уверен, если бы я сказал Артему… — последние слова Глушаков будто адресовал уже не Саше, а самому себе, — да у него и самого забот невпроворот. Здесь Селихов не мог не согласиться. Он вот уже неделю пытался прорваться Реброву, но тот либо отсутствовал, либо проводил время у себя в комнате. Кутепов казался этим настолько обеспокоен, что Селихов не смел поставить под сомнение ни одно из его слов. И, тем не менее, то, что у Дениса Борисовича снова пропали документы, содержащие сущую мелочь, кажется, данные о количестве овса, поставляемого для лошадей при дворцовой гвардии, это навело Сашу на кое-какие мысли, но поделиться с Ребровым ими он пока не мог. — Я распоряжусь, чтобы Вам принесли еду, — Саша, кажется, что-то пропустил, погрузившись в свои мысли. Он удивленно посмотрел на Глушакова, а тот лишь покачал головой, мол, что с Вами разговаривать. Александр Александрович отметил про себя, что с Денисом Борисовичем что-то происходило, что-то, имеющее отношение к нему. Внимание штер-кригскомиссара поначалу льстило, но Саша, привыкший быть начеку, видел в нем какой-то подвох; сейчас же, по прошествии некоторого времени, это прошло, но то, что вырисовывалось, пугало куда сильней. Чертово «Сашенька». Как же стыдно. Он не мог сказать, когда Глушаков стал его так называть. Наверное, позволив эту фамильярность еще в первую их встречу, так и продолжал, лишь в присутствии малознакомых людей вспоминая о наличии у Селихова отчества. Селихов попытался спросить совета у Реброва, но тот лишь отмахнулся: «Я так много о Вас рассказывал, что Денис Борисович, видно, еще заочно посчитал Вас хорошим другом». — Ну же, Сашенька, поешьте, — Глушаков снова оказался слишком близко. И смотрел не как обычно, а заботливо, почти по-отечески. Саша не стал спорить, в конце концов, не каждый день кригскомиссары тебя угощают обедом. Где-то на периферии сознания мелькнула мысль, что дело вовсе не в этом. Селихову казалось, что он теряет время. Дальше тянуть время было просто некуда и, спросив в очередном письме совета у адмирала Плетикосы, Александр Александрович решил приступить к решительным действиям. Поскольку иных версий, заслуживающих внимания, у Александра Александровича не было, решено было первым делом проверить комиссариат, где и располагалось подчинение Дениса Борисовича Глушакова. Ведомство Дениса Борисовича, хоть и состояло при графе Самедове, являло собой скорее номинальную, чем фактическую ценность (Саше не составило большого труда догадаться, почему именно сюда перевели Дениса Борисовича), более того, подчинялось графу напрямую, а это о многом говорило. Тем не менее, служащие Дениса Борисовича любили, это Селихов понял по неодобрительным шепоткам, так или иначе улавливаемым в коридорах. У кабинета Глушакова стоял, явно скучая, адъютант, к которому Саша и обратился. — Коллежский советник Селихов. Мне необходимо видеть Дениса Борисовича по срочному делу. — Денис Борисович занят. Приходите позднее. Саша не собирался отступать и попытался выразиться чуть яснее: — Я по поручению Артема Геннадьевича Реброва, мне необходимо увидеть Дениса Борисовича. Сейчас. Адъютант, однако, и к этому заявлению не прислушался. Александр Александрович и раньше замечал, что опыта ему не хватает, но в такой ситуации оказался впервые. Он набрал в грудь побольше воздуха, но тут из кабинета, гогоча, иначе не скажешь, вывалились Комбаровы. — Идите уже, господа! — выпроваживал их Глушаков собственной персоной. Заметив советника, он ещё шире улыбнулся: — Александр Александрович, вот уж не ожидал здесь Вас увидеть! Чем обязан? Селихов тут же проскользнул в кабинет, благодарно кивнув за приоткрытую дверь. Глушков сразу усадил Селихова в кресло и улыбнулся: — Как хорошо, что Вы ко мне заглянули, Сашенька. Конфетку? — Глушаков вдруг протянул ему вазочку. Саша отшатнулся, и Денис Борисович тут же одернул руку. — Понял-понял, извините, — Глушаков помрачнел, — сладкое Вы не любите. Селихов сладкое любил, но объяснять, что его покоробило чертово «Сашенька» куда сильнее, чем предложение угоститься, он не стал. Глушаков же внимательно смотрел на Селихова, словно ожидая хоть какой-то реплики. — Вы, — язык вдруг стал заплетаться, — Вы так и не узнали, через кого пропадали документы? — Нет, если честно, я не уверен, что после этого у меня что-то пропадало. Так что, думаю, они решили изменить свою цель. Глушаков беззаботно пожал плечами. Сашу же эта информация наоборот насторожила: преступники как раз могли найти то, что искали. — Денис Борисович, Вы ошибаетесь. У Вас в подчинении почти двадцать офицеров. Я хотел бы попросить личные дела, изучить их. — Вы кого-то подозреваете? — Пока нет, — Селихов говорил искренне, — но адмирал Плетикоса когда-то сказал мне, что если ниточек слишком много, то нужно дернуть за каждую, и узелок обязательно развяжется. — Адмирал Плетикоса? Вы знакомы? — тон Дениса Борисовича резко похолодел. — Да, он… Вы знаете, если бы не адмирал, вряд ли я был бы здесь сейчас! — Вот как. — Да, он мне очень помог, — Селихов тепло улыбнулся воспоминаниям, и только тогда заметил, что на лице Дениса Борисовича залегли тени. Истолковав их по своему, Селихов поспешил заверить: — Денис Борисович, я приложу все свои силы, чтобы помочь в раскрытии этого дела. А вы должны предупредить графа Самедова. Потому как если что-то… — Конечно, предупредил, — Глушаков, наверное, впервые с их встречи выглядел так серьезно, — я понимаю, что у Вас сложилось обо мне весьма странное впечатление, но я прекрасно знаю, чем грозит подобная пропажа документов. Селихов кивнул, чуть успокоившись. Кажется, когда нужно было, Глушаков умел вести себя в соответствии с ситуацией, и Александр Александрович впервые проникся к нему уважением, не навязанным Артемом Геннадьевичем, а своим собственным. — Александр Александрович, — Денис Борисович вдруг оказался совсем близко: почти перекинулся через разделяющий их стол. Взгляд у него был какой-то слишком грустный. — Вы только что улыбнулись. Саша даже не успел отшатнуться, как на щеку легла рука Дениса Борисовича. Теперь он и сам улыбался, а Селихов будто оцепенел. Ладонь у Глушакова была теплой и шершавой, Александр Александрович даже на секунду улыбнулся, насколько это было похоже на самого Дениса Борисовича: смесь неуместного юмора и таких вот, ничем не объяснимых, теплых действий. — И покраснели, — Глушаков провел большим пальцем по Сашиной скуле. — Что Вы делаете? — Саша не знал, как сумел выдавить из себя и эти слова. — Не знаю, — кригскомиссар резко одернул руку и уселся обратно в кресло. Моментное помешательство тучей нависло над ними. Саша сидел, опустив глаза в пол: мысли словно ему не подчинялись, обрели совершенно иное направление. С Денисом Борисовичем было слишком тяжело работать, он будто его поглощал, дурманил, подобно сладковатому запаху в кабинете. — Денис Борисович, — он откашлялся и посмотрел прямо на Глушакова, — личные дела. Следующие несколько часов Селихов изучал дела каждого из подчинённых Глушакова, изредка слушая его комментарии. Так или иначе, сводились они к одному: не мог никто. У Александра Александровича же оставались сомнения на сей счёт, о чем он и сообщил Денису Борисовичу. — Я хотел бы поговорить с некоторыми из Ваших адъютантов, здесь видно, когда они покидали расположение комиссариата. — Для Вас, Сашенька, что угодно. *** К Артему Геннадьевичу Саше удалось попасть только через неделю после вышеупомянутых событий и, если честно, выглядел граф Ребров не лучше, чем сам Саша. — С какими новостями ко мне, Александр Александрович? Селихов старался говорить коротко, и, тем не менее, Ребров все равно его прервал: — Так Вы считаете, вся беда в почерках? Но ведь ни я, ни Денис Борисович эти документы не писали лично. — Верно, но что, если достаточно ваших подписей? Что, если готовится какая-то подделка? И самое ужасное, что я даже предположить не могу, заденет ли это Вас или Дениса Борисовича. Если не обоих. — А Вас бы озаботило, если бы это коснулось меня? — Конечно! — Саша ответил так горячо, даже не разбираясь, к чему клонит Артем Геннадьевич, — Вы ведь мой учитель, только благодаря Вам я здесь, какие бы лавры мне не… Ребров вскинул ладонь, и Селихов замолчал. — Это не так. Да и вовсе не о том я спрашиваю. Скажите, Саша, а что на счет Дениса Борисовича? — А что с ним? — Его судьба Вас не волнует? Селихову от вопроса стало неуютно, он беспомощно оглянулся на стоящего у двери Илью, но тот являл собой образчик спокойствия. — Ну, конечно, — осторожно начал Селихов, — он ведь кригскомиссар, ну и… — Что такое, обо мне за моей спиной говорите? — в кабинет влетел, иначе не скажешь, довольный Денис Борисович Глушаков собственной персоной. Саша как-то непроизвольно сжался, а Кутепов неодобрительно посмотрел на нежданного гостя, было видно, что он готов, по меньшей мере, отчитать того, кто пропустил в дом нежданного гостя. Ребров же, кажется, и не заметил неоднозначной реакции ни своего слуги, ни Саши. — Артем Геннадьевич, если я Вам не нужен, могу ли?.. — Да, конечно, — Ребров коротко улыбнулся Илье и снова обратил внимание на Глушакова, который фамильярно расселся на диване рядом с Сашей. Селихов тут же сдвинулся на самый краешек и трижды проклял собственное решение сесть именно на диван, а не в кресло. — Сашенька, что же Вы так жметесь, садитесь поближе, — Денис Борисович ему улыбнулся, и Селихов почувствовал, что стремительно краснеет — ну, зачем же он так перед Артемом Геннадьевичем с ним? Какой же он «Сашенька»? Селихов из-под ресниц взглянул на Реброва — мол, понимаете теперь, о чем я? — но тот, сама тактичность, и бровью не повел, разливая в три бокала вино. — Извините, я отойду на минуту, — Селихов почти пулей выскочил из внезапно ставшего душным и тесным кабинета. Нужно было привести мысли в порядок: во-первых, сосредоточиться на заговоре, который, кажется, комом в горле встал у всего окружения Игоря Владимировича, а теперь окончательно стал частью жизни и самого Саши. Этого ли он хотел? Во-вторых, избавиться от звенящего в голове на все лады «Сашенька», да откуда это обращение взялось? Проклятый кригскомиссар. Проклятый «Сашенька». Заразно это, что ли? Саша Селихов был далеко не дураком, вопреки мнению многих, в делах амурных. Он понимал, нутром чувствовал, к чему все идет, а потому старался как можно меньше с Денисом Борисовичем пересекаться. О Глушакове ходила слава самая что ни на есть дрянная, и Селихов искренне не понимал, почему Артем Геннадьевич так им дорожит. Тут же вспомнилось, как Денис Борисович от всей души накормил Селихова и, когда тот к своему стыду, разморенный теплым огнем из камина и сытостью, уснул, на его плече (Саша был уверен, что когда засыпал, Денис Борисович расположился на стуле напротив), несколько часов к ряду сидел рядом, почти не шевелясь. Саша его тогда нутром чувствовал. Отогнав от себя непотребные мысли, Селихов в еще более растрепанных чувствах, возвращался в кабинет Реброва. Уже схватившись за дверную ручку, услышал, как Артем Геннадьевич тихо рассмеялся: — Не будем обо мне, Денис Борисович, как там у Вас с Сашенькой? Селихов замер, не зная, открыть дверь или слушать дальше. Любопытство пересилило, кровь прилила к ушам, а сердце в груди забилось так, что он побоялся, вдруг его сейчас услышат. За стеной была абсолютная тишина. «Что там? Почему они молчат?» Словно в ответ его мыслям, Ребров повторил: — Денис, ты меня слышал, вопрос повторять не стану. Селихову не приходилось еще слышать такие интонации в голосе Реброва. Только теперь он в полной мере понял, почему Артем Геннадьевич успешно занимает свою должность столь продолжительное время. Стальные ноты и полная необходимость подчинения. Но, кажется, Глушаков к такому был привычен, голос его снова зазвучал спокойно. — Да что, что я могу тебе ответить на это? Ты лучше меня все понимаешь. Он ведь… Он ведь сам с своим поведением огонь раздувает, а я… Я и поделать ничего не могу. — Послушай, Денис, я не смогу быть между Вами мостиком. Это не то. Не та ситуация. Ты и Александр Александрович сами должны… — Да как я могу сам! С ним! Все время, что я с ним провожу, он либо спрашивает о деле: «Денис Борисович, Вы уверены, что не знаете, кто мог это сделать? Денис Борисович, Вы должны точно вспомнить, с кем в тот день встречались», либо болтает о тебе и чертовом Плетикосе! — Денис, адмирале Плетикосе, — голос Реброва снова звучал мягко, тона этого удостаивались лишь действительно друзья, — ты же знаешь, Александр Александрович впечатлительный. Стипе — его кумир, и его можно понять, я сам в юности восхищался этим человеком. А я… ты же не станешь всерьез ревновать его ко мне? — Меня угнетает сам факт того, что я его ревную, — Глушаков, кажется, поднялся и принялся расхаживать по комнате. Саша сжал ручку сильнее. — Денис, это нормально. Все в порядке. Прекрати делить мир на «все прекрасно» и «нет, это не получится». Тебе стоит быть терпеливее, чуть более гибким, понимаешь? — Я к такому не привык. Мне все кажется, что он меня ненавидит. А я ненавижу его за это. — Вы драматизируете, Денис Борисович. Я Вас не узнаю! Где ваша самоирония? Где ваше чувство юмора? Кто подменил моего друга? — Вот Ваш протеже, видимо, и подменил, с ним мое чувство юмора точно бессильно. — Не замечал за Александром Александровичем такого. — Он считает меня идиотом. — Я тоже тебя считаю идиотом. — Артем Геннадьевич, Вы, конечно, мой друг, но всему есть предел. — Вот и я об этом говорю! Если тебе станет легче — он тебя не ненавидит. И да, Александр Александрович, можете уже войти. Саша мгновенно отдернул руку от двери и сделал несколько шагов назад. В висках стучало, выброс адреналина, страх, смешанный со стыдом били хлеще всего только что услышанного. Несколько секунд понадобилось Александру Александровичу, чтобы сориентироваться. Он имел смелость признавать свои ошибки, а потому, наплевав на все, в том числе и стыд, робко открыл дверь и вошел. — П-прошу прощения. Не хотел ничего из этого услышать. Показалось, что Вы упоминали меня в разговоре, на секунду замер. И вот. Л-любопытство, штука такая. Артем Геннадьевич, прошу меня извинить, но вынужден откланяться. Дела… Не ждут. На Глушакова Саша так и не решился взглянуть, а тот, удивительно, молчал. Что же, тем лучше. Селихову едва хватило сил, чтобы не броситься из комнаты бегом, но, едва покинув владения Артема Геннадьевича, он ускорился так сильно, как того не позволяли никакие правила приличия. *** Всю ночь Селихов переживал. За себя, за Артема Геннадьевича, за Глушакова, который будет думать о нем теперь черт пойми что. Почему-то в том, что Ребров все правильно поймет, Саша не сомневался. И злости по отношению к нему уж точно не испытывал, только к себе, что не решился войти сразу, а стоял и слушал то, что не полагалось. Впрочем, с Артемом Геннадьевичем, смущенный и невыспавшийся Саша объяснился еще с утра. Тот явился к Селихову самолично, а Саша, не теряя и минуты, принялся объясняться. — Прошу прощения, Артем Геннадьевич за недостойное поведение, я не должен был ни услышать, ни… — Как раз должен, — рука Артема легла Селихову на плечо. — Я вовсе не хочу давить ни на тебя, ни на Дениса Борисовича, и, более того, Вы сами вольны выбирать, как и к кому относиться. Но я знаю его много лет и, уж поверьте, такой ступор у Дениса впервые. Просто не выдержал бы слушать еще полгода его стенания о Вас. Да и ничего приятного, знаете ли, обсуждать Вас, Саша, за Вашей же спиной. Селихов слушал молча, лишь изредка моргая и поправляя платок на шее, завязанный, ему казалось, так небрежно, в сравнении с платком Артема Геннадьевича, хоть как-то стараясь скрасить неловкость разговора. Да какое там: он и подумать не мог, что все происходящее между ним и Денисом Борисовичем настолько очевидно. — Артем Геннадьевич, почему Вы мне говорите об этом? — Потому что Вам стоит быть чуть более уверенным в себе. Дальнейший разговор касался лишь дел и, дослушав эмоциональный доклад Селихова, Артем Геннадьевич вздохнул: — Все только запутывается. Я боюсь, что происходящее может затрагивать не только политические интересы, но и личные. Ребров серьезно посмотрел на Селихова. — О, — Саша понимающе кивнул. Действительному тайному советнику первого класса в самом деле было кого защищать помимо государства и чести императора. У Артема Геннадьевича был Кутепов. Как бы странно это ни звучало, но Селихов, не слишком даже часто бывая у того в гостях, видел, нутром чувствовал, что Илья для Реброва был кем-то куда большим, чем просто слугой, камердинером, ну или кем он там официально звался. Илья как-то рассказал Саше историю своего появления в доме Реброва, и, если честно, рассказ был пропитан такой любовью, что Саша даже позавидовал. Как и тому, насколько сильно Илья заблуждается, считая, что Ребров видит в нем простого слугу. Да не в одном приличном доме хозяин так на своего слугу не взглянет. Пожалуй, только это и успокаивало, потому что собственное отношение к Денису Борисовичу Сашу пугало. — Я все еще считаю, что стоит опасаться удара по кому-то из вас. Это затишье перед бурей. Думаю, что Вас поддельными документами они «пугать» не станут, Вы слишком близки с Игорем Владимировичем и тот никогда не поверит в Вашу причастность. Денис Борисович же гораздо более удобная фигура для подобного рода аферы. Он подписывает приказы, связанные с военным обеспечением, насколько мне известно. Я боюсь, что… — Саша, а почему Вы не рассматриваете себя в качестве жертвы? — Ребров чуть выставил ладонь вперёд, извиняясь, что прервал рассуждения Селихова. — Ну, у меня ведь ничего не пропадало? — Саша смутился, — да и не такая важная я фигура… — Не прибедняйтесь. Фигура Вы, как минимум, выдающаяся. Более того, полагаю, слышали о том, что Вас считают моим протеже? Я боюсь, что вражеская рука может быть направлена и в Вашу сторону. Будьте осторожны, Саша. Селихов вздохнул. К Артёму Геннадьевичу Реброву он питал чувство огромного уважения, считая того едва ли не самым талантливым человеком в империи. И слышать такое от него было лучше приятнее похвалы. — Артем Геннадьевич, боюсь, что я плохо справляюсь, Вы оказали мне огромную честь, доверив расследование этого дела, но, боюсь, что, не смотря на знание возможных путей нанесения удара, в сущности, мы не знаем ничего. Я только и могу, что просить Вас и Дениса Борисовича быть аккуратнее. И если в Вас я уверен, то… — Саша, просто поговорите с ним. Ребров сказал это, как-то очень устало, улыбнулся и принялся прощаться. Селихов после этой встречи распереживался еще больше. По всему выходило, что Артем Геннадьевич настолько доверяет не то Саше, не то Денису Борисовичу, что решил расставить все точки над «i» вместо них самих. Ну, или хотя бы дать им шанс. Селихов удивился собственным мыслям: какая же чушь! Все это походило на какой-то театр абсурда, да разве мог, в самом деле, Денис Борисович к нему так относиться? Чем дальше, тем больше Селихов сомневался Набраться смелости и подойти к самому кригскомиссару оказалось для Александра Александровича задачей почти непосильной. Селихов прекрасно знал, что надо, что обязанности не ждут, что ему, черт возьми, как минимум необходимо поговорить с Денисом Борисовичем о нескольких его адъютантах. Знал, а подойти не мог. Что Глушаков ему скажет? А что он сам скажет Денису Борисовичу? Слишком много было вопросов и ни одного ответа, который бы устраивал Сашу. — Александр Александрович, — дворецкий так тихо вошел, что Селихов даже испугался. Он прочистил горло: — Да? — К Вам пожаловал его высокородие Денис Борисович Глушаков, могу ли я его пригласить? Паника. Пожалуй, это первое, что почувствовал Селихов. Он беспомощно оглядел комнату, словно желая найти поддержку в безмолвной мебели и таком же безмолвном дворецком, ожидавшем его решения. Саша взял себя в руки принимая неотвратимость встречи. — Конечно. Пригласите, пожалуйста. И принесите хорошее вино. Глушаков появился как всегда громко, снося на своем пути всех и каждого. — Разрешите? — он перехватил у бедного, ничего не понимающего дворецкого поднос с бутылью и вошел. Селихов только вздохнул: — Здравствуйте, Денис Борисович. Раз уж Вы пришли, давайте перейдем к делу, — он не мог остановиться, понимая, что если замолчит, то вряд ли сможет выдавить из себя что-то еще. — Я говорил вчера с Артемом Геннадьевичем, и он полностью согласен, что предатель должен иметь доступ в комиссариат и тайное управление Артема Геннадьевича. Денис Борисович, не скажете, может, кто-то пересекается с его сферой деятельности? — Ох, и снова Артем Геннадьевич, — Глушаков поставил поднос на стол, разлил вино по бокалам и протянул один Селихову. Выглядел он не лучшим образом, казался уставшим и взволнованным. Произошедшего намедни оба не касались, и это позволило Александру Александровичу немного расслабиться. Тем временем Глушаков продолжал. — Судя по вашим словам — это я. Потому что никто из моих подчиненных не пересекается с управлением. — Курьеры? — Несколько. Селихов вздохнул: видимо, продолжения он не дождется. — Денис Борисович, ради Вашей безопасности, ради безопасности Артема Геннадьевича, ради… Глушаков молча пил. Селихов ждал, что тот обдумывает, решает что-то, но Денис Борисович продолжал пить и изредка смотреть на него. Саша несколько раз пытался заговорить, но Глушаков словно вообще отрешился от всего происходящего. В итоге Селихов сдался и опустил глаза. Тишина, казалось, единственное состояние покоя между ними, и Саша, понимая это, глядел куда-то в пол, разглядывая узоры на собственном ковре. — Всё, надоело. Денис Борисович резко поднялся и подошел к Александру Александровичу. Тот только и смог, что хлопнуть глазами да непонимающе приоткрыть рот, как на плечи легли чужие руки. — Денис Борисович, что вы?.. — Саша запаниковал, попытался выбраться, но только и смог, что сильнее вжаться в кресло. Происходящее отдавало чем-то неправильным, чем-то, чего Селихов ужасно боялся: такое в глазах Глушакова плескалось отчаяние и желание действовать. Глушаков вдруг улыбнулся, наклонился еще ниже, так, что их носы почти соприкоснулись, резко отстранился и… ушел. Саша еще долго чувствовал рядом с собой сладковатый пьянящий аромат выпитого Денисом красного вина. *** Утро Александра Александровича началось невероятно спокойно для последнего времени: солнечные лучи приятно ласкали лицо сквозь неплотно задернутые шторы, хотелось раствориться в этой неге и продлить мгновение подольше. Тем не менее, вставать было необходимо, Селихова ждали дела: проверка адъютантов и подчиненных в комиссариате Дениса Борисовича указала на дальнейший план действий. Разобрав каждое личное дело и запросив информацию о выездах, он пришел к выводу, что предатель действительно затесался в стройные ряды адъютантов Глушакова. Так, только Кокорин выезжал за пределы губернии в последние полгода. Это, кончено, не являлось неоспоримым доказательством, но сопоставив сей факт с информацией о том, что Габулов и Черчесов находились в это же время за пределами столичной губернии, Селихов сделал определенные выводы. За завтраком, который, к слову, снова подали не вовремя, Александр Александрович открыл утреннюю газету и погрузился в чтение. Ему давно не доставало такого вот, обычного дня, когда можно было немного отдохнуть от забот и просто расслабиться. — Артемий Павлович, — он посмотрел на старенького дворецкого, который, кажется, переходил в наследство каждому из хозяев небольшого домика, владельцем коего являлся сейчас Селихов. Дворецкий стоял перед Селиховым и будто ждал разрешения говорить, — слушаю. — Вас ожидает корнет Юсупов, говорит, что со срочным донесением. Селихов тут же поднялся: — Пусть войдет. Ощущение спокойствия и умиротворенности сменилось ожиданием плохих новостей. — Александр Александрович! Александр Александрович! — Юсупов выглядел слишком взволнованным, что только подтверждало опасения Александра. — Юсупов! Что-то с Артемом Геннадьевичем? — Нет, — корнет наконец отдышался, — нет-нет. Селихов выдохнул и опустился на стул, чтобы выпить воды. К счастью, его опасения не подтвердились. — Кригскомиссар Глушаков, его задержали по подозрению в государственной измене, Александр Александрович! Стакан в руках Селихова лопнул. Саша думал, что так слишком просто, думал, что удар все же пойдет на сильнейшего, в случае, если они не успеют. Нет, он надеялся на это, потому что Артем Геннадьевич сильный, умный и вышел бы сухим из любой ситуации. Денис Борисович был легкой мишенью для такого рода интриг, слишком вспыльчивый, слишком простой, не верящий в возможность предательства. Саша знал об этом и ничего не предпринял. — Александр Александрович, Вы в порядке? — Вы уже сообщили Артему Геннадьевичу? — корить себя не было времени, нужно было что-то делать. Нужно было как-то помочь, объяснить. — Нет, я… Селихов не стал слушать корнета дальше. Спустя примерно полчаса, он был у Артема Геннадьевича, однако Илья, открывший дверь, взволнованно сообщил, что Артем Геннадьевич крепко захворал и изволит спать беспробудным сном. Селихов попытался возмутиться, что речь о жизни и смерти Дениса Борисовича, но Кутепов вдруг сделался еще более серьезным, Селихов только сейчас заметил, каким уставшим он был. — Я не уверен, что мы не говорим о жизни и смерти Артема Геннадьевича, Александр Александрович. До Селихова вдруг начало доходить. — Но мне… но я, а Денис там… Всего лишь подпись, подпись тайного советника, чтобы судьбу Дениса не решали так быстро. — Да что же Вы! — Саша поспешил за Ильей. — Могли бы и сразу сказать, что нужна подпись. — Текст, наверное, сами можете написать. Поверьте, как только это будет возможно, я передам графу ваши слова о случившемся. Саша опешил, разве Илья только что не говорил, что с графом что-то произошло? Это он подпись подделал? А как искусно! Тут же внутри все зашлось страхом. — Но граф разве… — Знает и одобряет. И простите, Ваше Высокоблагородие, но помощи Вам лучше поискать в другом месте. — Точно… Есть же ещё Комбаровы, граф Александр Сергеевич… Попрощавшись с Кутеповым, Селихов думал, как поступать теперь. Артем Геннадьевич совершенно точно не мог помочь в вызволении Глушакова. Подобные преступления, как правило, рассматривались военным трибуналом и сроки расследования дел там были куда более сжатыми, чем в мировых судах. Наверное, спасало только не самое низкое положение Дениса Борисовича, да подпись на пустом листе бумаги. Нужно придумать текст, нужно поговорить с Комбаровыми, а может, если получится, и с графом Самедовым. Они должны были помочь в составлении текста. Решение теперь казалось очевидным: нудно идти в комиссариат и, для начала, выбить всю правду из Кокорина. Комиссариат, казалось, замер. Может, Селихов себя так накрутил, а может, в самом деле сказывалась непривычная для этого места тишина. Потеря штер-кригскомиссара и явно любимца других комиссаров и адъютантов, наложила свой отпечаток на каждого. — Александр Александрович, — Дмитрий Владимирович Комбаров — а может, Кирилл? — выглядел подавленным, но кивнул в знак приветствия. Встретил его Селихов, едва войдя на территорию ведомства, тот сидел на скамье и курил. — Здравствуйте… — Дмитрий. — Да, Дмитрий Владимирович, — пауза, возникшая в разговоре, становилась неловкой. Александр Александрович знал, что Комбаровы были очень дружны с Денисом Борисовичем, а потому не стал юлить. — Вы не подскажете, адъютант Кокорин сейчас?.. Комбаров при этом вопросе только поморщился: — Его нет. Думали, что напился в пабе вчера, да и остался там отсыпаться, но, похоже, что это не так. Саша похолодел. — Дмитрий Владимирович, его нужно срочно разыскать, я боюсь, что он имеет отношение к той… К преступлению, в котором обвинили Дениса Борисовича. Комбаров окинул взглядом Селихова и проговорил: — Александр Александрович, это все не игра, пока Вы здесь строите из себя сыщика, Денис Борисович там… Один, да он, черт возьми, не виноват, его обвинили в таком грязном, совершенно невозможном… И Вы ещё. Вы… Селихов опешил, но он и понять не успел, в чём виноват, почему столкнулся с такой враждебностью Дмитрия Владимировича, как из глубины темного коридора вышел его брат-близнец. — Дмитрий, — он подошёл к брату и положил руку тому на плечо, — успокойся. Я думаю, что мы с Александром Александровичем на одной стороне. Это я послал корнета, чтобы его известили… И, — он глянул на зажатый в ладони Саши документ, — как вижу, не зря. Селихов зарделся, но благодарно кивнул Кириллу Владимировичу. — Кирилл Владимирович, я спешу. Скажите, не видели ли Вы адъютанта Кокорина? Я боюсь, что именно он ключевая фигура в задержании Дениса Борисовича, необходимо допросить его. — Боюсь, это маловероятно. Несколько человек ищут его с самого утра, но ни в казарме, ни в ближайших пабах его нет. Мы собирались доложить Денису Борисовичу о случившемся, но в связи со сложившимися обстоятельствами дожидаемся графа Самедова. — Не хочу нуждаться в помощи человека, с санкции которого арестовали Дениса! — Дмитрий Владимирович плюнул на пол, и, видимо, хотел сказать что-то ещё, но Кирилл снова его прервал: — Дмитрий, ты прекрасно знаешь, что у графа Самедова не было выбора. Ему предоставили конкретные доказательства. Он обязан был. — Нет, не обязан, черт возьми, да Самедов первым должен был встать на защиту Дениса! — Дима, как всегда красноречив. Беседа была в который раз прервана, и в этот раз появлением графа. Свита, прибывшая с ним, с явным неодобрением смотрела на Комбаровых, в то время, как сам Самедов так и лучился довольством. — Вы двое — за мной. Все формальные вопросы уладим после, — он кивнул своим сопровождающим, чтобы оставались на месте и, кажется, только сейчас заметил присутствие Селихова. — Александр Александрович Селихов, полагаю? Селихов учтиво кивнул, стараясь не показывать неприязнь. Всего в несколько фраз Дмитрий Владимирович убедил его в нелицеприятности этого человека. — День добрый, Ваше сиятельство, Александр Сергеевич. Я… — Александр замялся, не зная, что добавить — расследованием дела Дениса Борисовича он не занимался, для этого существовали дознаватели генерал-комиссара, — я думаю, что должен сообщить Вам некоторые сведения по данному делу. Самедов кивнул: — Пойдемте с нами, — Александр Сергеевич устало улыбнулся, — необходимо со всем этим разобраться. Селихов понуро плелся за Комбаровыми и Самедовым. Он понимал, что расследовать это дело ему не позволят, без поддержки Артема Геннадьевича точно. В кабинете Дениса Борисовича было удивительно аккуратно, будто и не здесь происходило задержание. Вся мебель и вещи оставались на своих местах, разве только шкафчики были открыты, а бумаги вывалены на стол: последствия обыска. Но Селихову, кажется, просто не хватало здесь присутствия самого Глушакова, не хватало его взгляда, голоса и даже запаха. — Господа, — граф Самедов оглядел компанию, — я вынужден сообщить Вам, что мне доподлинно известно о невиновности Дениса Борисовича. — Тогда какого черта?! — Комбаров едва не бросился на Самедова с кулаками, но его осадил брат. — Александр Сергеевич, я не могу не согласиться с Дмитрием, почему же Вы подписали санкцию на арест? — У меня не было выбора. Наш противник действует очень грамотно, по всей столице уже пущен слух о пропаже ценного груза и документов, кроме того, у меня есть подписанное штер-кригскомиссаром письмо турецкому послу о переправке его на территорию Турции. К сожалению, лишь мы с Вами понимаем, что Денис Борисович не виновен, для остальных это выглядит как предательство. — Просто скажите, что не хотели рисковать своей шкурой, — Дмитрий Владимирович распалился не на шутку, но, по правде, Селихов был с ним согласен. Нельзя было допускать этой манипуляции, он бы сам встал под трибунал, но не оклеветал невиновного человека. — Дмитрий, Вы не понимаете, с чем мы столкнулись, — Самедов не злился, он устало, как ребенку объяснял положение вещей, — дело не только в этом. Габулов собрал вокруг себя коалицию, с которой Государь просто не имеет права не считаться. Они требуют наказания. А письмо имеет место быть, я не знаю, кто и каким образом… — Я знаю, — Александр Александрович впервые за время своего присутствия здесь, подал голос, — боюсь, адъютант Кокорин имеет к этому прямое отношение. Я пришел просить Вас… Пожалуйста, разрешите организовать его поиск. Вы и так обязаны, поскольку он на службе и не ночевал в казарме, но его необходимо задержать как можно скорее, жизнь Дениса Борисовича зависит от этого. Если мы сможем его поймать, если он даст показания… — Александр Александрович, — Самедов будто воспрял духом, — Артем Геннадьевич говорил мне, что Вы толковый малый, но я и подумать не мог, что так скоро лично в этом уверюсь! Селихов опустил глаза — к таким похвалам он точно не привык. Да и не время сейчас было об этом думать. По крайней мере, у Дениса Борисовича были верные друзья. Четверо в кабинете какое-то время молчали, каждый так или иначе переживал произошедшее. В конце концов Самедов выдохнул: — Подчиняться пока будете мне. Расследование будем вести параллельно комиссариатскому. Наделить Вас, Александр Александрович должными полномочиями я не могу, но… Саша зарделся, заведомо понимая, что идет на рискованный шаг. — Я могу. У меня есть документ, подписанный Артемом Геннадьевичем. Самедов, кажется, даже не удивился. Он удовлетворенно кивнул: — Что же, Александр Александрович, Кирилл Владимирович, — пауза, — Дмитрий Владимирович, я рассчитываю на Вас. — Ваше сиятельство, — Кирилл Владимирович кивнул, — мы приложим все усилия. Кроме того, я хотел бы просить Вас об услуге. — Слушаю. — Подпишите разрешение на посещение Дениса Борисовича Александром Александровичем. Тишина, повисшая в кабинете после этих слов, показалась Селихову звенящей. Он, равно как и Дмитрий Владимирович, уставился на Кирилла. Кирилл Владимирович же продолжал смотреть на Самедова. Александр Сергеевич улыбнулся: — Это как Вы, должно быть, сдружились, если просите не для себя. — Мы просим для того, кто сможет помочь Денису, — Дмитрий Владимирович коротко взглянул на Самедова и перевел взгляд на Селихова. Александр Александрович не знал, благодарить ли Комбаровых, или же, наоборот, выразить незаинтересованность. Только лишь представив Дениса Борисовича за решеткой, понял, что не сможет. Ничего не оставалось, как принять это поражение. — Буду премного благодарен. Александр Александрович искренне полагал, что самым трудным окажется заставить себя явиться к Денису Борисовичу в камеру, увидеть его жалким и незащищенным, но труднее оказалось другое. Лишь представив Глушакова за решеткой, Селихов начинал винить себя, перед глазами плыло остро заточенное перо, выводящее чернильные фразы «ты виноват, только ты». Отделить захлестнувшую к Глушакову и себе жалость от происходящего оказалось сложнее всего, но только лишь полностью собравшись, Селихов позволил себе спуститься в темные казематы, давно использовавшиеся в качестве тюрьмы. Время было строго ограниченным, а потому Саша, не теряя времени, подошел к решеткам. — Денис Борисович! — Сашенька! — Глушаков подошел к Селихову и улыбнулся. — Никак решили лично наблюдать за моей казнью? Вакуумный пузырь, заполнявший все существо Александра Александровича, лопнул. — Вас никто не станет казнить! — Саша сам не заметил, как схватился обоими руками за решетку, — Я… Я не позволю, Денис Борисович, я сделаю все возможное, Дмитрий Владимирович и Кирилл Владимирович уже разыскивают Кокорина, если… Глушаков подошёл к самой решетке, остановившись в полушаге от нее, в полушаге от Саши, и улыбнулся. В этот раз тепло и почти так, как всегда, как Саша привык видеть: — Вы, Александр Александрович, и, правда, Вы. И голос все такой же. — Денис Борисович… — слова застревали в глотке, хотелось сказать слишком много, хотелось убедить, что все будет в порядке, что они непременно его вытащат, что ему не придется слишком долго находиться здесь. — Как вы? — Как в Кисловодске, — Глушаков расхохотался, и его голос эхом разошелся по каменным сводам. Саша только печально воззрился на него: — Не шутите так. Саша, за эту неделю, что Денис Борисович находился в заключении, извел себя так, что единственным, чего хотелось коллежскому советнику — это дотронуться до этого человека. Но Глушаков, будто чего-то опасаясь, не делал ни шагу вперед, а Саша не мог выдавить из себя иного слова, кроме как повторять, словно заученную в детстве до дыр молитву: — Денис Борисович, я Вас вытащу, обязательно, я приложу все усилия, я… — Смотри сам не попадись, Сашенька, — Глушаков улыбался. Улыбался, как в их первую встречу: немного хищно и сумасшедшее, так пугающе, что у Александра Александровича затряслись поджилки. А от страха ли? Селихов ушел от Глушакова в раздрае. Покидать темные подземелья не хотелось, но Глушаков не проявлял больше никакой заинтересованности в его присутствии, стоя вот так и глядя словно в самую душу. Пообещав вскоре вернуться, Селихов покинул тюрьму. Следующие несколько дней для Александра Александровича прошли как в дурмане: поиски, ложные надежды и снова поиски. Комбаровы нервничали все сильнее, а Кокорин словно сквозь землю провалился, немногочисленные посты, что сейчас патрулировали столичные выезды и железнодорожный вокзал, только пожимали плечами: адъютант Кокорин никуда не выезжал. В какой-то момент Александр Александрович изволил справиться о здоровье Артема Геннадьевича, но Илья, под глазами которого залегли еще большие тени, не лучше, чем у самого Селихова, только покачал головой. Селихов завел привычку ежедневно приходить в темный закоулок подземелья, где держали Дениса Борисовича, и просто стоять, смотреть, как тот лежит, спит, но абсолютно игнорирует Сашино появление. А Саша больше не решался заговорить первым. Жизни здесь не было, но наверху было еще хуже. Там жизнь кипела, там все так и норовили отвлечь Селихова, будто измываясь: смотри, жизнь-то продолжается. А Саша не мог жить, зная, что в темной и сырой камере сидит Глушаков. Один. Изнеможенный и почти всеми забытый. Поиски Комбаровых не давали особенного результата, а сам Селихов был настолько погружен в мысли о Денисе Борисовиче, что вряд ли был полезнее них. Уже несколько раз приходилось продлевать расследование, граф Самедов, подписывающий документы, с каждым разом все сильнее мрачнел. Правда, вскоре случилось то, что в некоторой степени отвлекло Александра Александровича от постоянных самокопаний и разглядывания Дениса Борисовича сквозь решетку. Рано утром к нему в дом постучался слуга Артема Геннадьевича Реброва. И прежде, чем Селихов успел испугаться, Кутепов протянул ему письмо с рекомендациями и прошением Артема Геннадьевича взять Илью к себе на службу. Сказать, что Селихов был удивлен — не сказать ничего. — А как… Как Артем Геннадьевич, Илья? — Он в порядке. По крайней мере за жизнь и здоровье его я больше могу не опасаться. — Так он здоров? — Полагаю, что да. — Вы как всегда разговорчивы. — Прошу прощения, — Кутепов никогда не выглядел для Селихова особенно эмоциональным, но то, что между бывшими хозяином и слугой что-то произошло, казалось Александру Александровичу очевидным. Еще более чудными оказались рекомендации, Селихову даже стало неловко, словно это по его инициативе Кутепов оказался у него дома, настолько тепло и собственнически отзывался Артем Геннадьевич об Илье. Прибавить два и два было не сложно, но воспитание никогда не позволило бы Александру Александровичу хоть что-то уточнять у Кутепова и, уж тем более, у Артема Геннадьевича. Артем Геннадьевич, к слову, действительно выздоровел, и уже на следующий день Саша имел честь приветствовать его в управлении. При виде уверенного, пышущего здоровьем Реброва Селихов воспрял духом. Ну не мог Ребров допустить, чтобы с Денисом Борисовичем что-то произошло, Саша был в этом уверен, а потому решил, что должен нарушить их с Денисом Борисовичем один на двоих обет молчания. Глушаков, увидев Сашу, как и обычно, подошел к решетке, остановившись в полушаге от нее. Саша привычно окинул Дениса Борисовича взглядом, проверяя, не исхудал ли он еще больше, не появилось ли седины на его и без того светлых волосах. Селихов набрал воздуха, чтобы как-то ободрить Глушакова, но снова не смог, здесь, в гнетущей тишине ни возвращение Артема Геннадьевича, ни что-либо иное не имело значения. Здесь были только одинокий, неправильно молчаливый Денис Борисович и Саша, испуганный и сопереживающий. — Денис… Денис Борисович, — Селихов испугался, как громко прозвучал собственный голос. — Сашенька, да Вы никак заговорили! — Глушаков улыбнулся, Селихов едва удержался на ногах. Он и подумать не мог, что по чьему-то голосу можно так скучать. Денис Борисович истолковал его молчание по-своему: — Только не нужно заверять меня в том, что все будет хорошо. Я и так верю Вам, Сашенька… Все ждал, когда Вы в это поверите сами. — Денис Борисович, я, — ком в горле никак не давал закончить мысль. Селихов мямлил, понимал это и ничего не мог с собой поделать. Не слишком осознавая, что делает, он просунул пальцы сквозь решетку, будто пытаясь дотянуться до Глушакова. — Мы с Артемом Геннадьевичем что-нибудь придумаем, у Вас много друзей, Дмитрий Владимирович и Кирилл Владимирович ищут Кокорина, я уверен, как только мы его найдем, держать Вас здесь больше не будет никакого смысла… Глушаков сделал шаг вперед и переплел их пальцы. Саша резко выдохнул, так и не закончив мысль. — Если смогу видеть Вас каждый день, Сашенька, могу здесь сколько угодно находиться. — Не говорите так, — Селихов сжал руку Глушакова так сильно, как позволяли узкие щели между прутьями, — они поверят нам. Мы расскажем правду, у нас ведь есть доказательства: пропавшие документы, не так уж и трудно связать их пропажу с Вашим задержанием. — Вы такой молодой и наивный, — Денис Борисович снова улыбнулся, и Саша только сейчас заметил уже почти сошедший синяк. — Денис Борисович, Вас били? — Глупости какие, — Глушаков большим пальцем погладил по тыльной стороне ладони Селихова, — это так, это мелочи, даже не думайте об этом всерьез. Я Вам верю. Скоро Вы меня вытащите. Будьте добры, идите и поймайте ублюдков, которые меня подставили. И не смейте меня жалеть, Вам ясно? Селихов кивал. Внимал каждому слову и чувствовал, как гнев сплетается с желанием расквитаться с каждым, кто посмел так поступить с Денисом Борисовичем. И, тем не менее, как они не пытались, новой информации не прибавлялось: Комбаровы готовы были рыть землю, Александр Сергеевич нервничал и всячески пытался помочь, Артем Геннадьевич задействовал и свои связи, но Кокорин словно сквозь землю провалился, в одном сходились все: адъютант города не покидал. Селихов спускался к Денису Борисовичу так часто, как того позволяли рамки приличия, они мало говорили, но не было уже того натянутого молчания, не было напряженных взглядов. Тем не менее, все чаще Селихов ловил себя на мысли, что отведенные сроки заканчивались: больше так было нельзя и еще немного, Денис Борисович предстанет под трибуналом. Этот груз все больше нависал над каждой встречей. Саша все крепче сжимал руку Дениса Борисовича, а тот, вопреки всему, все шире улыбался. *** — Александр Александрович, Вы должны поесть, — Илья принес поднос с завтраком, но Селихову было не до этого. Время катастрофически поджимало, и письмо адмирала Плетикосы, обычно служившее дельным советом, никак не помогало. Он тоже считал, что искать Кокорина — словно пытаться найти иголку в стоге сена, и предлагал задействовать связи Реброва и Самедова. Селихов глянул на Кутепова, логическая цепочка тут же привела его к Артему Геннадьевичу. — Илья, лучше попроси извозчика. Мне нужно в управление. Срочно. — К... к Артему Геннадьевичу? — Да, Илья, — Селихов тепло улыбнулся, — мои слова о Вашем возвращении в любое время все еще в силе. — Это не понадобится. В управлении было необычайно громко. Селихов сразу же понял, что что-то не так и, на ходу выхватив револьвер, бросился в сторону, где слышалась возня. Картина в одном из холлов предстала прозаическая: прямо перед Сашей расположился в кресле Юрий Лодыгин, рядом стоял Тимощук, он почти за шкирку держал… Кокорина. Завидев Селихова, Юрий улыбнулся: — О, а вот и Вы. А у нас тут сюрприз для Артема Геннадьевича. И Вас. — К.как… Как, где вы его нашли? — А вот у этого корнета спросите, — Тимощук кивнул на едва стоящего на ногах Юсупова. Александр Александрович не успел издать и звука, как послышались многочисленные шаги. В холле оказались братья Комбаровы, граф Самедов, Артем Геннадьевич Ребров и тяжело дышащий дворцовый гвардеец — Дзюба. Селихов знал его по многочисленным сомнительным историям, окутывающим его образ. — Вы справились, — Ребров улыбнулся, — молодцы. Александр Александрович совладав с собой, повернулся к корнету. — Ну? — Селихов сам не ожидал услышать в собственном голосе такие властные ноты. — Отвечайте. — Тише, тише Вы, — Дзюба вдруг заслонил Юсупова собой, — он-то и не знал ничего. Если бы я… — Дзюба запнулся, — если бы я случайно не оказался рядом с домом этого корнета, он бы здесь не стоял. Корнет Юсупов проявил чудеса храбрости, доверив мне свою тайну. — Артем Сергеевич, ну, можно как-то поскорее? — Юрий Владимирович демонстративно зевнул, — Ваши хвалебные песни самому себе только Игорь Владимирович слушать любит. — Почему только Игорь Владимирович? Вот, Юсупову тоже вполне нравится! Так, Артур Римович? — Артуру Римовичу, хоть Вы полную чушь несите, все понравится, — Кокорин дернулся, но Тимощук ловким движением руки повалил того на колени. — В самом деле, Александр Александрович, не стоит так волноваться, корнет Юсупов оказался в бедственном положении: его запугали, расписав смертельные последствия разглашения наличия у него в квартирке Кокорина, но храбрый мальчонка все равно сумел передать сведения Артему Сергеевичу. А тот уже нам, — Анатолий Александрович обвел взглядом присутствующих, — Артем Сергеевич, спасибо, что всех собрали. Вы были чрезвычайно быстры. — Ваш покорный слуга, — Дзюба шутливо раскланялся. Спустя час все необходимые показания были запротоколированы и переданы корнету Юсупову вместе с подписями графа Самедова и действительного тайного советника Реброва. Для надежности, с ним отправился Дзюба, Комбаровы передали Кокорина жандармам для дальнейших допросов, а сами вместе с Ребровым, Самедовым и Селиховым разместились в кабинете у Артема Геннадьевича. Саша плохо различал происходящее: кажется, компания смеялась, празднуя не победу в войне, но, как минимум, в важной битве. Александр Александрович же никак не мог уловить смысл происходящего, в голове набатом билась лишь одна мысль: «спасен». — Александр Александрович, Вы слишком устали, — на плечи Селихову легли руки Артема Геннадьевича, — езжайте домой. Все закончилось. Как только все бумаги будут подписаны, Вы узнаете первым. — Полагаю, нам нет смысла везти Дениса Борисовича домой прежде, чем он увидит «Сашеньку»? У Селихова даже не было сил краснеть. Он просто окинул обреченным взглядом компанию, надеясь на поддержку. Зря. — Что же, тогда встречаемся у Александра Александровича, уж не обессудьте нас за навязчивость, но вряд ли Денис Борисович согласится ехать куда-либо еще. — Ну разве что в бани, — хмыкнул Дмитрий Владимирович. — Очень надеюсь, что он уже там, — Кирилл Владимирович вторил брату. Селихов не помнил толком, как добрался до дома. Покорно сдавшись в надежные руки Кутепова, он предупредил только, чтобы в случае поступления любой корреспонденции, его будили в тот же миг. Селихову снилось, что он гулял по лесу, вокруг было светло, солнце просвечивало сквозь сочно-зеленые кроны деревьев. Сашу окутывало чувство умиротворения, он разглядывал окружавшую зелень, дышал свежим воздухом, наслаждался пением птиц. Ощущения узкой тропкой бережно отводили его в детство, туда, где каждое мгновение являло собой теплоту и доброжелательность. Внезапно все изменилось: небо затянуло тучами, а лес из оплота безопасности превратился в нечто враждебное и чужое. Птицы больше не пели, кругом слышалось только уханье сов. Саша замер, боясь пошевелиться, как вдруг откуда-то услышал голос. — Сашенька, помоги. — Денис Борисович? — Селихов сорвался с места, пытаясь понять, откуда слышится голос, но тот словно издеваясь, постоянно менял направление, и Селихов метался, не зная, куда идти и как помочь. Собственный голос, кажется, сорвался на хрип: — Денис… — Александр Александрович, — Селихова тронули за плечо, и он резко поднялся. Он, оказывается, просто уснул. За окном еще светило послеполуденное солнце, а рядом, выпрямившись по струнке, стоял Илья. В руке он держал небольшую записку. Сердце Селихова, еще не успевшее восстановить нормальный ритм, вновь участило биение. Дрожащими руками развернул записку и просиял: — Илья, распорядись, чтобы приготовили ужин примерно на десять персон. Но… не переусердствуйте, будут только друзья. — Вы поэтому так волнуетесь, Ваше высокоблагородие? — Кутепов как всегда учтиво кивнул, а Саша, решив, что не только ему стоит переживать, мягко произнес: — Дениса Борисовича изволят сопровождать граф Ребров. Илья замер у входа лишь на долю секунды, а, может, и это Александру Александровичу показалось. Ближе к вечеру Селихов настолько извелся, что не находил в собственном доме места, то и дело гонял слуг. В итоге он, изнеможенный иррациональным волнением и предвкушением встречи (нет-нет, дело вовсе не в Денисе Борисовиче, просто он никогда не принимал у себя таких важных гостей, да еще в неформальной обстановке), повысил голос на несчастного Артемия Павловича за то, что он не смог найти запасные пледы. Илья после этого так укоризненно на него посмотрел, что Селихов извинился. — Александр Александрович, камин растоплен, пледы уже в гостиной, как и вино, закуски дожидаются гостей на кухне, а для Дениса Борисовича в гостевой комнате постелено свежайшее белье. — Илья! — Да-да? — Это лишнее. — Как скажете. — Илья, если ты знаешь, какие успокаивающие средства можно принять без каких-либо последствий, самое время мне о них рассказать. Дальнейшая беседа, больше похожая на переругивание, немного отвлекла Александра Александровича, и он, почти успокоенный, едва не подпрыгнул, когда входная дверь отворилась, впуская, вместе с холодным воздухом целую делегацию офицерского корпуса. С некоторыми он был знаком лишь шапочно, и, тем не менее, знал, что у Глушакова хорошие отношения с Джикией и Ананидзе. Теперь понимал почему — более громких и, справедливости ради, веселых подчиненных у графа Самедова вряд ли кому-то удалось бы сыскать. Александр Александрович откашлялся, надеясь, что гости поймут его намек, и те действительно вняли: продолжили шептаться, но куда тише и спокойней. В этой суматохе Селихов едва уследил, как входная дверь вновь открылась. Первым показался Артем Геннадьевич, он аккуратно придерживал дверь, вышагивающему чуть несмело Денису Борисовичу. — Денис… Денис Борисович! И… и Ваше сиятельство, разумеется. Вы нормально добрались? — Вашими молитвами, Сашенька. Селихов стремительно покраснел, кинул нерешительный взгляд на графа, но тот, кажется, был не менее поглощен молчаливой игрой взглядов с собственным слугой. Не решаясь прерывать их не то поединок, не то что-то другое, безусловно, не менее сокровенное, он помог Глушакову избавиться от пальто и сопроводил его к ранее прибывшим. Уже через несколько минут коллежский советник понял, что зря волновался о разности чинов. Здесь их, кажется, не существовало. Александр Сергеевич выспрашивал у Артема Геннадьевича почему Илья, всю жизнь бывший в его услужении, оказался у Селихова. К беседе прислушивались почти все, только Саша, подозревавший истинные мотивы, предпочитал разглядывать поглощенного разговором Дениса Борисовича. — Так что же, Ваш Илья… — Более не мой, — Ребров отвечал учтиво, но в голосе вполне отчетливо различалась горечь. Селихов понял, что должен завершить этот разговор и улыбнулся: — Только скажите, Артем Геннадьевич. Вечер шел своим чередом. Откуда ни возьмись, помимо вина появилась огромная фляга с каким-то особым напитком Дениса Борисовича, о котором были наслышаны все присутствующие, кроме самого Саши, смех сменялся выкриками с пожеланиями здоровья Глушакову и всем присутствующим, а тосты о истинной и крепкой дружбе — смехом. В какой-то момент в руки Глушакова всучили гитару. Тот даже не стал отнекиваться. Несколько раз проведя пальцами по струнам, приноравливаясь, он посмотрел на Самедова: — Александр Сергеевич, изволите помочь, как в старые добрые? — Всегда к Вашим услугам, Денис. Все притихли, предвкушая нечто интересное, Саша, желая полностью раствориться в мелодии, допил свое вино. Денис Борисович не был профессионалом, но играл душевно, мелодия, кажется, попадала куда-то вовнутрь, оставляя собой мягкие следы-переборы. Селихов песню не знал, а вот Александр Сергеевич, похоже, не в первый раз аккомпанировал Денису Борисовичу.

Не объявляйте мне войну, не объявляйте, На части сердце мне, молю, не разрывайте. Я так устал от всех невзгод, от всех ненастий. Я не хочу играть в войну, хочу лишь счастья. Не объявляйте мне войну, не объявляйте, Я Вашу крепость завоюю так и знайте. Вот только надо ли напрасные ненастья? Я подле Вас могу погибнуть и от счастья. Я объявляю Вам любовь и не прошу иной награды, Как только слышать Ваш отрадный, Ваш милый голос вновь и вновь. Ваш голос. Шепчущий признанья, чтобы от них играла кровь, Сдавайтесь милое создание. Я объявляю Вам любовь!

Александр Сергеевич, когда пел, не сводил взгляда с Дмитрия Владимировича, а тот, не мигая смотрел в камин. Глушаков, поймав чуть удивленный взгляд Селихова, качнул головой, будто говоря, что все в порядке. Саша Денису Борисовичу верил. Стрелки настенных часов давно перевалили за полночь. Ребров куда-то исчез, но его пропажи никто не заметил, Джано приволок с улицы снежок и запустил им в Джикию, Георгий ловко увернулся, а снежок, продолжая свою траекторию, попал в Кирилла Владимировича, тот выругался и получил неодобрительный тычок в спину от Александра Сергеевича. Это словно дало начало следующей стадии вечера. — За нас, за верность, за Дениса Борисовича! Разошлись все только к глубокой ночи, деликатно опуская, почему Глушаков остается. Это как будто и не требовало объяснений: ну, не в казенном же доме ночевать Денису Борисовичу, да и в должности его еще не восстановили, да и… Александр Александрович мог придумать для себя тысячу оправданий, только ни одно из них не имело никакого значения. Кутепов куда-то запропастился, поэтому провожал гостей он сам, Денис Борисович хотел тоже, но общими усилиями удалось его убедить остаться в кресле у камина. По возвращении Саша напоролся на колкий взгляд Глушакова. — Денис Борисович? — только сейчас Александр Александрович в полной мере осознал, что видит Глушакова у себя дома, не за решеткой, не в жуткой тюремной рубахе, а настоящего, чуть более худого, чем обычно, но куда более живого и настоящего. — А где же Вы графа потеряли? — Глушаков расплылся в улыбке. — Какого графа? — Александр Александрович опешил. — Артема Геннадьевича, конечно. Селихов лишь покачал головой: — Думаю, здесь где-то, ну, Вы и сами знаете. Выпитое давало о себе знать, иначе, наверное, Александр Александрович не позволил бы себе таких беззаботных речей. — Пойдемте, Денис Борисович, — Саша протянул Глушакову руку, — я отведу Вас в спальню. Селихов чуть покачнулся. Глушаков сохранял несвойственную ему серьезность. — О, дорогой мой друг, да Вам не мешало бы ограничиться несколькими бокалами вина. — Все в порядке. Пойдемте же, Вы так давно не спали в постели, Денис Борисович. — Может, еще и одеялом укроете, — Глушаков оскалился, явно раздраженный чрезмерной заботой, но протянутую руку принял. Селихов тут же переплел пальцы с пальцами Глушакова, не в полной мере осознавая, что делает. Не ощущать между руками решетки было до странного приятно, и Саша, не желая терять и секунды, сжал сухую руку Дениса Борисовича сильнее. — Где ваша спальня, Сашенька? — Глушаков даже не обратил внимания на приглашающий жест Селихова у гостевой комнаты, — Вы ведь сами не дойдете. — Дойду. И это я Вас веду. — Боюсь, что нет, у меня, к несчастью, опыта в этой сфере достаточно. Вы и так долго держались, Давайте, дорогой мой, не то будем ломиться в каждую дверь. Селихов шумно выдохнул. Будто «Сашеньки» ему было мало. Наверное, впервые эта мысль была лишена негативного контекста, наоборот раззадоривала и словно призывала к действию. Он шагнул чуть ближе к Глушакову и положил свободную руку тому на щеку: — Денис Борисович, Вы сейчас такой живой и теплый, ну же, улыбнитесь? Чего нахмурились? — Комнату, Сашенька, — Глушаков медленно убрал Сашину ладонь со своей щеки. Это показалось Селихову едва ли не оскорблением, и он, куда жалобнее, чем хотел, пробормотал: — Денис Борисович, ну, что же Вы заладили, комнату, комнату, а мне бы просто уверенности, хоть немного, вот как у Артёма Геннадьевича, он бы там… он бы тут… — Он бы тут нам к чёрту не сдался, — сквозь зубы, мигом напрягаясь, Денис Борисович сделал шаг назад, — и к черту бы нас послал. — Не послал бы, — Селихову вдруг сделалось весело, — у него у самого подобные проблемы… — Что? — Тсссс, я Вам этого не говорил. — Значит, будем проверять каждую дверь. Селихов вздохнул, понимая, что проиграл. — Да вот, на углу, вот здесь. Я дойду, Денис Борисович, я так… — Вам надо выспаться. — А Вам?.. — Я в камере на десять лет наспался. В спальню они ввалились вдвоем, при этом Денис Борисович, чуть не зацепившийся за порог, чертыхнулся. –Ну вот, думаю, здесь точно не потеряетесь. Спите. Я пойду Александр Александрович непонимающе уставился на Дениса Борисовича, уж теперь, теперь, он думал, Глушаков останется с ним. — Но куда же… не уходите, — недосказанность так и витала в воздухе, но Селихов и представить не мог, как сказать Глушакову все, что думает, как объяснить, что секунды считал до его освобождения, как представлял, что обнимет, что… — Вам лучше одному тут побыть. — Почему? — Саша не узнавал собственный голос, так тихо и подавленно он звучал. — Я думал, Вы тоже, думал, что ничего не изменилось, так надеялся на Ваше внимание, а теперь Вы меня прогоняете, так, словно… Я думал Вы лучше, смелее, в отличие от… — В отличие от Артёма, да? — Денис Борисович остановился у самой двери. — Да. — Что ж, спасибо за честность. Александр Александрович перестал понимать смысл происходящего. Почему Денис Борисович говорил так обреченно, словно Саша нанес ему смертельную обиду? Неужели тоже считает, что бросить вот так Илью куда подальше лишь потому, что мальчик изволил полюбить — правильно?.. — Неужто Вы так изменились? Что, как и Артем Геннадьевич, станете отталкивать, сперва к себе привязав? Не ожидал от Вас подобного лицемерия. А я… я тоже дурак. Я же к Вам и потянулся за этим. Вы так смело готовы были отдать себя мне… И я Вам, ведь Вам это тоже нужно? — Саша вскочил с кровати и подошел к Глушакову. — Значит, Вы ему признались? — Да кому? В чем?! — до Александра Александровича вдруг стал доходить смысл происходящего. Денис все не так понял! Собрав все свои силы, он выдохнул: — Мне ничего от Артёма Геннадьевича не надо, только чтобы он считал меня равным по способностям, а Вы, чтобы Вы… Вы считали меня… своим! Понимаете? — Саша несмело положил руку куда-то в район сердца Глушакова, как воздух ощущая потребность чувствовать сердцебиение этого упрямца. — Нет, — честно ответил Глушаков, перехватывая Сашину руку и поддерживая, — Вы не позволяете мне так считать. — Как же не позволяю? Вот он я, весь и только Ваш. — Не похоже. Саша, прошу Вас, мне нужно… Мне подумать нужно, а Вам — выспаться. Пустите. — Ведь это Вы меня держите, — Селихов, не зная, что еще предпринять, как объяснить, показать, потянулся и поцеловал Дениса Борисовича в лоб, не встретив сопротивления, прижался еще сильней, расцеловывая застывшего Глушакова. — Да разве ж я хочу с Артемом так? — горячие губы коснулись щеки Дениса Борисовича. — Или так? — подбородок. — Или вот так, может? Я же только с Вами, да если бы не Вы… Я… — Сашенька, — Глушаков обхватил его руками и успокаивающе провел рукой по спине, — Сашенька, успокойся. Тише, прости… хороший мой. Что же ты. — Я так боялся, что потеряю Вас, — поток бессвязных признаний никак не желал прекращаться. — Останьтесь тут, со мной. Прошу. У Дениса Борисовича просто не оставалось выбора, Селихов понимал это, и, если честно, даже секунды не жалел. Опустившись на подушку, он прижался к Глушакову, не желая того отпускать. Денис Борисович, будто прочувствовав это Сашино желание, положил свою руку поверх него. Уже почти засыпая, Селихов почувствовал горячее дыхание у собственного уха. — Спасибо тебе за это, Саша. За то, что не оставил. Селихов развернулся, обнимая Дениса. — Я бы не смог. Глушаков тихонько рассмеялся и провел ладонью по Сашиным волосам: — Не то мой призрак тебя бы замучил. Давайте спать, Сашенька. Селихов только устроился удобней, кажется, впервые за долгое время, зная, что проснется и все будет хорошо.