Все бывает впервые...

      В тринадцать Савада Тсунаеши, прослывший Никчемным Тсуной, жил словно в замкнутом круге. Что ни день – то ворох насмешек и падений, тычки под ребра и всеобщие шпынялки. Учителя в нем не видели чего-то больше, чем мусор, и не спешили отгородить от жестоких ровесников. Единственной радостью мальчишки была милая девочка Сасагава Киоко, добрая и ласковая, как солнышко. Она всегда всем улыбалась и не смотрела на щуплого вечно растрёпанного недотепу как на отброса. Сасагава Киоко была этакой Девой Марией или же Матерью Терезой для всех недотеп, что смотрели на нее как на Мадонну.       В четырнадцать к Тсунаеши, потерявшему всякую надежду на смену дислокации, заявился Реборн и перевернул его жизнь с ног на голову. Разрушил устоявшийся мир и покой тихого застывшего во времени Намимори, растормошил стереотипно мыслящего и живущего Тсуну. Реборн вовлек его в опасную игру под названием «мафия». Подарил друзей, что и в огонь, и в воду за ним пойдут и, наконец, подарил шанс стать для умнички Сасагавы любимым парнем, а не Никчемышем, за которым нужно приглядывать. Реборн заставил сражаться с Варией и Мукуро, жертвуя своей жизнью и жизнью новых наконец-то обретенных друзей.       В пятнадцать мир Тсунаеши пошатнулся вновь. Вернее, не пошатнулся, а почти слетел с орбиты и понесся в Тартар. Его путешествие в будущее и битва на грани последних сил была переломным моментом для Дечимо. Умничка Киоко плакала и старалась его подбодрить, маленькая Юни готова была отдать жизнь в угоду их будущему, Реборн не давал подсказок, он поджимал губы и молчал. И лишь сверлящий разномастный взгляд между лопаток порождал тепло где-то в груди, интуиция любовно тренькала, а в закоулках базы он иногда видел темно-синий хвост, скрывающийся за поворотом. В том страшном не сбывшемся будущем, укрывшись тонким одеялом под толщей земли на базе Вонголы, Савада впервые понял, что «мафия» — это не веселая игра для друзей, а жизнь в которой он мертв.       В шестнадцать Тсунаеши поставили перед фактом почти коронации, так сказать, венчания на царствование. Дечимо должны были официально представить всем главным домам Италии и наконец отдать всю Вонголу в руки еще совсем школьника. В эти заоблачные шестнадцать Савада понял, что и друг может ударить в спину. Шимон стала темным пятном на душе шатена, на Энму смотреть больно и посей день. Бой был тяжелый, Хранители попадали в Вендиче один за другим, безысходность в глазах парня росла в геометрической прогрессии. Добрая Киоко не знала о случившемся, лишь строчила ему сообщения и участливо спрашивала о наследовании. В глубине сознания Савады мелькали следящие за каждым его шагом разномастные глаза, даруя покой и уверенность в себе. А потом появился Деймон, раскрылась тайна Джотто, и Савада невольно посочувствовал горю разбитого Тумана, простить его до конца он так и не смог. Он не Джотто.       В семнадцать, когда Тсунаеши готов был признаться в любви милой и хрупкой Киоко-тян, которая нежно краснея дарила ему шоколад на Валентинов день или невинно хлопая ресницами брала за руку преданно глядя в глаза, объявился Шахматоголовый и решил сменить поколение Аркоболено. В сущности, на «радугу» шатену было плевать, не так уж хорошо он их знал…. Но были Реборн и Юни. Маленькая принцесса – почти сестра и важная часть его семьи, девочка отдавшая жизнь ради спасения мира и киллер-репетитор вечно усмехающийся и издевающийся, но заменивший отца, неотрывно следящий за его безопасностью, трепетно укрывающий его в холодные ночи скинутым одеялом. Ради этих двоих Тсунаеши сунулся в бой и чудом не проиграл. Едва не погибший Мукуро смотрел ему в спину насмешливо и оценивающе, на дне разномастных глаз таяла тихая непонятная даже туманнику привязанность.       В восемнадцать Тсунаеши переехал жить в Италию, как и его Хранители, пышущие энергией и жаждой действий. Но в солнечной Италии их ждало разочарование и приказ Девятого и Емицу о зачислении в институты. В ходе жеребьевки, которую предложил никто иной, как Реборн, Тсунаеши отправили в институт в паре с Рокудо и Базилем, которого Емицу приставил к сыну в качестве телохранителя от вредного Тумана. Первый, кто высказал свое недовольство, оказался совсем не Тсуна. Возмущался Хаято, громко и со вкусом поливая изысканной бранью всю главенствующую верхушку Вонголы, что посмела отделить его от Джудайме и поставить в пару с дураком Такеши и тупоголовым Сасагавой. Тсунаеши тогда чудом угомонил своего друга и не умер от заикания из-за шуточек Рокудо. Милашка Киоко сказала, что нашла себе парня, и пожелала счастья разбитому и потерянному наследнику.       В девятнадцать Тсунаеши наконец принял титул Десятого официально и стал вникать в дела, все чаще отлучаясь из института. Под гнетом семьи, боли от своеобразного предательства Киоко, новых друзей из института, вечно снующего рядом с ним Рокудо и начавших засматриваться на него девушек Тсунаеши поменялся. Внешность его еще в семнадцать неустанно копировала Джотто, а к девятнадцать парень, что говорится, «расцвел». Высокий, широкоплечий, с вечным шухером отросших до лопаток волос и лицом великого Первого Неба Вонголы он был лакомым кусочком, а с деньгами и влиянием семьи – и подавно. Характер парня почти не изменился, разве что любовь к женщинам, привитая Реборном, начала пылать необузданным пожаром, покой в мафии позволял жить полной жизнью. Красавица Киоко сообщила, что беременна и пригласила на свадьбу. В тот день Тсунаеши впервые напился и принял участие в настоящей оргии. Мукуро неизменно находился рядом, пьяным взглядом рассматривая шатена.       В двадцать Тсунаеши вполне четко осознал, что он хозяин жизни, что Рокудо для него не враг, а едва ли не лучший друг, взгляд которого будил внутри что-то теплое и невероятно приятное, что девушки, желающие с ним переспать, все больше вешались на него и дарили такую нужную организму ласку. И вот за два месяца до экзаменов, ознаменовавших окончание семестра, Савада принял решение пустить учебу на самотек, а самому развлечься на гоуконе с девушками, в пару себе он потащил Мукуро, довольно скалящегося и облизывающегося, как сытый кот, как и всегда ненавязчиво висшего на его руке, и Базиля, что с постной рожей слушал уверения шатена насчет свидания.       Сидя в баре в окружении шикарных дам, Тсунаеши чувствовал себя богом, почти так же себя ощущал Мукуро, привалившись к теплому почти родному плечу шатена. Для Рокудо пять лет прошли стороной, он участвовал в сражениях, прикрывал спину Десятого, соперничал с Кеей-куном и как-то совсем случайно оказался в свите Савады в институте. Два красавчика при деньгах привлекали девушек, а общество Дечимо дарило покой, взгляд всегда сам собой цеплялся за широкую спину и копну непослушных волос, и Мукуро отпустил себя плывя по течению. Он наслаждался свиданиями, дурачился на парах, подшучивал над преподавателями и иногда ловил себя на мысли, что Тсунаеши-кун выше его на пол головы и руки его теплые большие, крепко сжимающие узкие ладошки самого Рокудо, очень мягкие и уютные. Что редкие объятия от Тсунаеши поднимают некую волну в его груди, что идти рядом с Савадой не достаточно, нужно обязательно повиснуть на крепком плече, прижавшись теснее, но зацикливаться на своих мыслях он не собирался, утопая в женских объятьях, поцелуях и редких взглядах довольного жизнью Тсунаеши.       Все изменилось за две недели до первого экзамена, близились дурацкие тесты, вечеринка по поводу окончания года, и полное принятие титула Хранителя Вонголы. В один из вереницы однотипных дней что-то в выверенной системе свиданий пошло не так. Базиль отказался от этого гоукона еще два дня назад, Тсунаеши ходил какой-то настороженный, ощущая шепотки интуиции, а сам Рокудо недоверчиво косился на парня, организовавшего этот гоукон. Внутри поднималась волна непонятного дикого холода.       Опасения Мукуро подтвердились. Красоток не было, а страшненькие и помятые временем девицы липли как банные листы. Опрокидывая в себя все больше алкоголя на пару с Тсунаеши, синеволосый с отвращением наблюдал, как флиртуют с этими страхолюдинами два других парня из их компании. На безрыбье – и рак рыба, как говориться, но пачкаться об "это" Мукуро не стал. Вместо этого он подхватил пьяного Саваду под руку и поплелся в снятую Савадой уже год как квартиру.