ТЕО ДОРОС

      Под одеялом душно. Даже под легким, летним, из стеганого персидского хлопка - жарко, душно и нечем дышать, но он все равно лезет под одеяло, сжимаясь в комок, прячется с головой, в темную душную тесноту, неверную, жалкую, но все же защиту от дышащей темноты вокруг, от прячущегося по углам морока. Не укрывается - кутается с головой, прячется от подступающей невидимой и неслышной жути, прячется от темноты в темноте. И там, под одеялом, он знает, кого там найдет. Живое тепло обнимает его, окутывает - ласковым коконом. Федька обвивается вокруг него, обнимает, словно бы даже разом со всех сторон, окружает его собой. Своим телом. Прижимает к своей груди цареву бедовую голову. Под одеялом душно, но так только, кажется ему, так только и можно хоть немножко дышать; его все еще трясет, как в лихорадке, несмотря на жару, и Федор молча обнимает его, прижимая к себе, не обращая внимания на острые коленки, острые локти, острые торчащие позвонки, просто молча обнимает и дышит в спутанные, сбившиеся в колтуны волосы. Пока не стихает наконец дрожь, и Иван тихо всхлипывает, уткнувшись себе в колени и прижимаясь к нему, всхлипывает не от плача, от облегчения, от того, что вот так… что есть Федька. И тогда Федор гладит его по спине. Просто гладит. У Ивана уже занемела спина, и под коленками, и изнутри на локтях, и поперек живота начинается уже неприятная резь, надо бы разогнуться, улечься по-человечески, но он наоборот, только сжимается туже, коленками и локтями, и головой упираясь в Федьку, и Федор обнимает его собой и гладит его по спине…       Под хлопковым одеялом душно, и Федор все-таки приподнимает один край, чтоб дать им двоим хоть немного воздуха. Там, снаружи, за окнами за закрытыми ставнями, и в самой комнате, и везде, темнота, полная ужаса и теней, и Ивану чуть страшно, что она хлынет в дыру, но темнота не приходит. Можно вытянуться наконец, распрямить затекшие до боли ноги, какое это облегчение, под коленями еще назойливо тянет, тьма колышется, беззвучно дышит у входа, как у порога, но внутрь ей нет хода, Федькино тело - как меловой круг, и он цепляется за Федьку, и Федор обнимает его, надежно обхватывает ногой. У Федьки молодое, белое, крепкое, мягкое, теплое тело, и тьма не приходит, она робко шипится по углам, она сгинет с рассветом, она не придет. Ивану хочется плакать, у него дрожат руки, как у человека, вытащенного из ямы. Федька…       - Федька… - он прижимается к этому надежному, теплому телу, живому, такому живому. - За что мне такое счастье?.. Чем заслужил я у Господа такую милость, что Он мне послал тебя? Я ведь грешник, я и теперь грешу, лежа с тобой… Что ж это, как не чудо, не дар Господень? Чем заслужил я, за что мне столь щедрый дар, сколь несказанна ко мне милость Господа!       Федор не возражает, не пытается спорить. Одной рукой, ненадолго высвободив ее, еще чуть-чуть отодвигает край одеяла, расширяя побольше щель. Ивану вдруг невесть с чего приходит в голову, что он ведь совершенно не помнит, какого это одеяло цвета, как выглядит при дневном свете. Федор снова обнимает его, как и было. Говорит:       - Потому что Господь мудрее любого из нас.