Are you lost? No more

      — Хаски очень энергичные, умные и не лают, — произнес Коннор, внимательно разглядывая сидящего перед ним голубоглазого щенка, который то и дело сонно зевал, всем своим видом показывая, как ему скучно. — Также они легко приспосабливаются к любым условиям и довольно чистоплотны. Думаю, это оптимальный выбор.       — Но смотри, какой этот самоед милый. Может быть, все-таки его? — указывая на развалившийся пузиком кверху белый комок меха, лучезарно улыбнулся Саймон.       — Вы будете покупать щенка или нет? Мы скоро закрываемся, — девушка-продавец в красной униформе, сначала старавшаяся быть милой, уже начала откровенно раздражаться. Серьезно, эта гребанная парочка не могла определиться чертовых два часа!       Сначала тот, что представился Коннором, принялся расспрашивать ее обо всех породах собак, которые были в магазине: об их особенностях, преимуществах перед другими, до какого размера они вырастают, сколько им требуется корма в день. А потом, когда девушка недоуменно моргнула и сказала, что не знает, он с видом профессора принялся сам выдавать подробную информацию о каждой собаке. В это время второй, блондин, ходил от одной клетки к другой, с выражением безграничной любви на лице разглядывая животных и иногда бросая взгляды на своего спутника, который явно считал священным долгом нести просвещение в массы.       А потом они начали выбирать. И до сих пор не могли определиться, хотя щенков в магазине было всего двадцать девять. У девушки уже начинал нервно дергаться левый глаз — она хотела домой, спать и жутко проголодалась, а медлительные покупатели все никак не уходили. Наконец, когда на часах пробило ровно девять вечера, они все-таки решили свою дилемму. Продавец еле сдержалась, чтобы не закатить глаза.       — Мы, пожалуй, возьмем обоих, — вежливо улыбнулся брюнет. Блондин же за его спиной прямо светился от счастья, тут же побежав выбирать ошейники и игрушки.       Странная все-таки штука — любовь. Нелогичная, не поддающаяся вычислительным алгоритмам, состоящая из множества разных частей, которые тоже, в общем-то, далеки от того, чтобы можно было дать им точное определение. Ее развитие невозможно предугадать, потому что для каждого любовь — разная. У одних она может появиться из уважения, у других возникнуть из заботы и сострадания, у кого-то же — сформироваться даже из ненависти. Любовь — слишком многогранное чувство, чтобы для ее описания придумали единый термин. Коннор понял это, сканируя свои базы данных и сеть интернет и каждый раз натыкаясь лишь на туманные, порой противоречащие друг другу формулировки. Саймон же понял это на собственном горьком опыте.       У них все было сложно — и в то же время замечательно. Коннор не мог сказать точно, когда влюбился в Саймона, и поначалу попытки его программы вычислить верный момент времени буквально сводили с ума, затмевая обзор красным маревом ошибок. Он знал, что у людей за возникновение этого чувства отвечает сложная биохимическая реакция, возникающая в мозгу. Но что же происходило в случае с андроидами? Что заставляло бионическое сердце сбоить, а эмуляцию дыхания сбиваться? Коннор не знал. И, наверное, никогда не получит ответ на свой вопрос. Знал ли хоть кто-то, как именно происходят эти системные сбои?       Впервые он встретил Саймона после бегства с Иерихона в заброшенной церкви. Стоя в отдалении от всех, Коннор утопал в собственной боли и вине за содеянное: эти чувства буквально пожирали изнутри каждый его биокомпонент, расплавленным стеклом проникали в голубую кровь, связывали липкой субстанцией по рукам и ногам. Именно из-за его ошибки на заброшенном корабле в порту Детройта в тот день погибли многие андроиды, и лишь нескольким десяткам из них удалось спастись. Коннор знал, что пробудись он раньше, этого бы не произошло.       Лидер сопротивления, Маркус, проявив поразительное великодушие, простил его, и Коннор был безмерно благодарен ему, понимая, что на его месте сам поступил бы совсем иначе. Но тем, кто спас его в тот день от самого себя и съедающих его чувств, был именно Саймон. Он единственный из всех собравшихся решил протянуть ему руку помощи в наполненном полутьмой и безнадежностью зале. Грустно улыбающийся домашний андроид, чьим главным приоритетом в программном коде изначально была забота об окружающих, продолжал осуществление своей задачи даже несмотря на сброшенные оковы программы, поддерживая всех: и своего лидера, и соратников, и даже бывшего врага. Просто потому, что ему это и правда нравилось. Нравилось вселять уверенность и надежду в других, хоть его собственная душа была вдребезги разбита. Казалось, помогая другим, Саймон немного отпускал свою боль. Возможно, так оно и было. Коннор никогда не спрашивал.       В тот день именно благодаря Саймону он понял, что девианты и правда способны на настоящие чувства, а не только на простую симуляцию и копирование чужих эмоций. Способны даже на такую вещь, которую порой не понимали и сами люди. В тот день Коннор словно пропустил через себя не поддающееся оценке чувство, наполненное тихой грустью, робкой заботой и смирением. И, кажется, тогда его система анализирования впервые так сильно засбоила — потому что он не должен был ощущать эмоции грустно улыбающегося девианта напротив себя настолько явно.       Той ночью, общаясь с Саймоном и улавливая его несмелые взгляды в сторону Маркуса, Коннор осознал, что значит сочувствовать кому-то. Бионическое сердце чаще забилось от горечи. Ему почему-то казалось нечестным и неправильным, что тот, кто так добр к нему, вынужден страдать от собственного безответного чувства. Так не должно было быть.       Следующим утром прошло мирное шествие к одному из лагерей утилизации, благополучно завершившееся лишь благодаря какому-то чуду, не иначе — логике все происходящее точно не поддавалось. Оставшаяся кучка девиантов была уже на прицеле у военных, когда произошло то, что заставило их опустить оружие.       Коннору слабо верилось в реальность происходящего и в неожиданную милость людей, которые только недавно безжалостно уничтожали андроидов, пачками отправляя их в плавильные печи.       Чудом, спасшим девиантов от неминуемой гибели, была любовь. Та самая, что напоказ демонстрировали перед телекамерами Маркус и Норт. Та самая, которая раз за разом разбивала сердце Саймону.        Поверить в победу было почти невозможно — слишком наивным и глупым казалось все это рациональному разуму Коннора. Но факт был уже неопровержим.       После того, как закончились первые мирные переговоры и аудиенция с президентом, Коннор решился задать Саймону вопрос, который терзал его с первой их встречи, на что получил лишь печальную улыбку и тихое: «Я не имею права разрушать их счастье своими чувствами. Так будет лучше». Сказано это было почти неслышно, но так уверенно, что RK800 сразу понял: Саймон давно смирился.       В тот миг сердце Коннора в первый раз сбилось с привычного ритма. Он почти не знал Маркуса и Норт, не знал, что между ними было на самом деле. Действительно ли они испытывали чувства друг к другу, или же это был просто какой-то продуманный план, чтобы заставить людей проявить эмпатию?       Но благодаря их ночным разговорам, Коннор хоть немного, но знал Саймона. И считал, что он как никто заслуживает счастья. И что его жизнь должна была сложиться иначе.       Потом настал период долгих обсуждений новых законов с правительством, где Коннору доверили ответственную роль переговорщика, и примерно на весь следующий месяц он увяз в липком политическом болоте. Но через какое-то время все встречи с чиновниками постепенно начали сводиться к минимуму. Переговоры по принятию новых законов и поправок в конституцию стали проводиться все реже, и Коннор наконец смог вернуться туда, где ему действительно хотелось быть — в полицейский участок.       Андроид-детектив действительно любил свою работу, для которой изначально был создан. Ничто не могло заменить этот непередаваемый кайф от раскрытия дел, от составления картины преступлений, от обнаружения новых улик, от нахождения нитей, ведущих к убийце, от опасных погонь и перестрелок. Все это заставляло Коннора чувствовать вкус жизни, гоняя адреналин по голубой крови и заставляя сердце бешено биться в предвкушении.       В департаменте, правда, не высказали особых восторгов от его возвращения. После восстания многие все еще боялись андроидов и не хотели иметь с ними дела, хоть они теперь и считались полноправными гражданами. К счастью, новые поправки о приеме девиантов на работу уже были приняты — и Фаулер даже при всем желании не смог отказать Коннору, так как тот и раньше показал себя весьма эффективным сотрудником. К тому же, после революции большая половина участка перевелась в отделы в других городах, так что людей катастрофически не хватало. У Фаулера не было особого выбора, кроме как скрипя зубами заключить трудовой договор.       На правах полноправного полицейского, Коннор брался за разные дела, но в основном выбирал те, где фигурировали андроиды — к сожалению, ими была забита большая часть базы. Многие люди ненавидели девиантов, и их можно было понять — они не могли поделить мир даже между собой, не то, что с другой расой разумных существ. Им было страшно. И в какой-то степени обидно, наверное.       И если выезжал на места преступлений Коннор с едва ли не горящими от любопытства глазами, то когда возвращался в участок, атмосфера там казалась ему поистине невыносимой и давящей. Детектив Рид, казалось, еще сильнее взъелся на него, чем раньше, и теперь Коннор каждый день снимал со своего терминала записки с угрозами и получал открытое негодование при встрече с детективом. С Хэнком они поссорились еще тогда, когда Коннор пожертвовал Хлоей, чтобы получить ориентировку на Иерихон. И андроид честно не знал, как исправить ситуацию, потому что на любые попытки помириться лейтенант реагировал агрессивно, выдавая фразы, наполненные едким сарказмом, не желая ничего слушать. С другими же сотрудниками департамента какие-либо отношения у Коннора и вовсе отсутствовали.       После работы в участке над отчетами, особенно нужными и правильными казались вечерние прогулки-беседы с Саймоном по центральному парку. Они разговаривали на разные темы — в основном, конечно, о политической ситуации и своей работе, иногда касаясь более отвлеченных тем. На правах советника Маркуса, Саймон занимался связями с общественностью, донося до СМИ информацию о деятельности и дальнейших планах андроидов. Коннор же рассказывал о своих расследованиях и новых делах, умалчивая, впрочем, что отношения в коллективе у него не складывались. В таком темпе прошли следующие полгода — работа, дружеские беседы, обустройство новых квартир, выданных им государством. Но Коннор видел, что боль в глазах Саймона никуда не делась — и не собиралась уходить.       Свадьба Маркуса и Норт была ожидаема и очевидна. Закон о браках андроидов планировался с самого начала, но был окончательно утверждён правительством лишь в июле 2039. В скором времени должна были принять еще один — тот, что сможет урегулировать отношения двух разных рас.       В тот день Коннор впервые увидел в глазах Саймона слезы. Он никогда раньше не показывал свои чувства так явно, стараясь их сдерживать, насколько мог: андроид-детектив всегда отмечал лишь грустные полуулыбки да чуть подрагивающие от дрожи пальцы. Саймон предпочитал тихо страдать в одиночестве, где-то глубоко внутри себя. Но в этот раз болезненное чувство переполняло его до краев, и он позволил себе обреченно уткнуться в плечо Коннора, дав волю эмоциям. RK800 чувствовал, как соленые капли постепенно пропитывают его пиджак, как сотрясается от глухих рыданий тело Саймона, но он совершенно не знал, что делать. Как поступают люди в подобных ситуациях? Что можно сделать, чтобы было не так больно?       Коннор не придумал ничего лучше, кроме как крепко обхватить плечи Саймона руками, тепло обнять его и сказать, что он всегда может рассчитывать на его поддержку. В день церемонии, которая должна была быть радостным днем для всех, состояние Саймона сделалось еще хуже. Он не мог даже выдавить из себя вежливую улыбку, когда поздравлял Маркуса, чем серьезно обеспокоил его — бывший лидер сопротивления, ободряюще похлопав его по плечу, предложил ему зайти в медпункт и проверить состояние стабильности системы. Вот только неполадки у Саймона были уже давно. И такого уровня, что устранить их можно было, только полностью сбросив систему в ноль.       В тот день Коннор решил сделать то, что поначалу несколько пугало его, заставляло сомневаться в правильности своих действий, пытаться придумать что-то еще — но, как оказалось, его действия оказались именно тем, что было нужно Саймону в тот момент. Деактивировав кожу и оголив белый пластик, Коннор легко коснулся руки Саймона своей ладонью, позволяя его эмоциям затопить собственное сознание и пытаясь забрать хотя бы часть его боли себе. Коннор тонул в океане безнадежности, безграничной печали и тоски, но все же со стороны эмоции всегда ощущались не такими острыми. И ему было страшно подумать, насколько же больно было Саймону. Коннор не хотел, чтобы с ним это происходило. Но как он мог этому помешать?       Именно тогда, в день свадьбы Маркуса и Норт, не выпуская его руки из своей ладони, Коннор предложил Саймону встречаться. Вышло это крайне спонтанно, сбивчиво и несколько наивно, из-за чего на щеках андроида-детектива даже выступил румянец. Коннор не мог точно просчитать, сможет ли это заглушить его боль, но он хотел хотя бы попытаться. Саймон заслуживал быть счастливым, и Коннор хотел приложить все усилия, чтобы больше не чувствовать этой всепоглощающей тоски в его прикосновениях. Коннору безумно нравилось, как озаряется лицо Саймона, когда его губы трогает улыбка, а глаза сверкают радостью — ему это очень шло. И Коннору хотелось видеть больше счастья в его глазах. Хотелось, чтобы он навсегда забыл о своей боли.       Их первый поцелуй был нежный, несмелый и неуверенный, даже несколько неловкий. Наверное, все первые поцелуи были такими — Коннор не знал, а сравнить ему было не с чем.       Бережно взяв лицо Саймона в ладони, Коннор приблизился и мягко коснулся его губ, искренне надеясь, что его не оттолкнут. Губы Саймона — мягкие и ласковые, ответили ему с какой-то нежной робостью, а руки в волосах и где-то на шее заставляли плавиться от эйфории.       Коннор не знал, когда полюбил Саймона не только как друга. Не знал также он и то, когда Саймон смог отпустить свою безответную любовь к Маркусу, и полюбить уже самого Коннора. Но глядя в его лучистые голубые глаза по вечерам в их общем доме или на долгих прогулках в парке, Коннор отчетливо понимал, что навсегда завладел его сердцем. А Саймон — его. А впереди их ждет целая вечность в обсуждении ничего не значащих вещей, новых сортов орхидей в магазине Саймона или же интересных дел из базы полицейского департамента. И, конечно, бесконечно много милых моментов наедине друг с другом, где нет больше места печали.       — Снова пытаешься проанализировать то, сколько они уже пробежали и соответствует ли это суточной норме? Коннор, расслабься. Когда они вдоволь навеселятся, мы это поймем, — фыркнул Саймон, легонько тыкая своего застывшего в задумчивости собеседника в бок.       Коннор моргнул, смахивая наваждение, и переводя взгляд на резво бегающих друг за другом хаски и самоедскую лайку, играющих друг с другом в догонялки и нарезающих круги вокруг деревьев.       — Думаю, еще десять минут в таком темпе — и можно будет идти домой, — улыбнувшись, произнес он, встречаясь взглядом с небесно-голубыми глазами. — Но думал я не об этом.       — Да, и о чем же? — чуть приподнял светлые брови Саймон.       — О том, как сильно люблю тебя, — просто ответил Коннор, нежно касаясь его руки своей.